Белый Клевер полюбил Бабочку. Красавица, в бархатных одеждах вишневого цвета с кружевной белой каймой, она порхала с цветка на цветок, не замечая тянущегося к ней молодого трилистника. «Приди ко мне, я так тебя люблю!» — молил Клевер. Он проклинал корни, запутавшиеся в земле, и землю, которая держит его корни, и снилось ему, что он мотылек, что он летит с ней рядом к солнцу.
И однажды она пришла. Опустилась на его лист, сложила крылья, и он увидел, что снизу они совсем-совсем черные. «Да, — она наклонила голову, — я ношу вечный траур. Меня зовут Траурница. А еще — Антиопа, царица амазонок, — она засмеялась. — Бойся меня!» «Я не боюсь тебя, амазонка. Я тебя люблю! — с вызовом качнул белыми локонами Клевер, — Будь со мной».
Бабочка раскрыла крылья, впитывая тепло. «Я ношу вечный траур и не могу никого любить. Я ношу вечный траур, но век мой недолог, хотя среди нас, крылатых, я долгожитель, — она усмехнулась. — Ты нравишься мне, и я останусь. Эту ночь, день и еще одну ночь я буду с тобой, а потом я исчезну. Навсегда. Решай, этого ли ты хочешь.»
Он решил. Он решил, что лучше быть счастливым несколько дней, часов, мгновений, чем прожить жизнь, только мечтая о счастье.
Второй рассвет он встречал в одиночестве. Она ушла, как обещала. И не вернулась. А он ждал. Ждал, клонил желтеющую голову, и листья его темнели, становились бордовыми, фиолетовыми, меняли форму...
Так из любви белого Клевера к Траурнице родилась рожковая Кислица, цветок, чутко реагирующий на непогоду и приход ночи, на тепло и яркий свет. Кислица складывает листья, как бабочка складывает крылья. И ждет.
Столько времени прошло, и теперь этот цветок с вишневыми листьями-крыльями стоит у меня на окне, и тянется к солнцу, и тоскует об Антиопе, — царице амазонок, красивой бабочке, которая не может любить.
цитировать
свернуть ветку
