В память о бабушке

У меня умерла бабушка. Это случилось еще 14 июля, но суть не в этом – рука поднялась писать только сейчас. Все как во сне. Опять. Так получилось, что на 84 году жизни сердце у нее не выдержало, и, опуская подробности, ее не стало. Да много лет, я в курсе. Но попробуйте подготовиться к смерти – потом мы с вами поговорим.

Свой текст я пишу для одной-единственной цели – дело не в просьбе о помощи (все хорошо, в смысле, нет, конечно, все плохо, но потом все будет хорошо – когда-нибудь), и мне ничего не требуется (все есть, правда, хорошие люди вокруг меня, спасибо), кроме одной вещи: я хочу, чтобы люди знали, почему я горжусь своей бабушкой, и что она сделала для меня. Почему я считаю ее героем. Там дальше не будет ничего особенного – просто выдержки из истории одной человеческой жизни. Это не будет красиво (я не смогу сдерживаться, я знаю). Но для меня это важно.

Текст, наверное, будет не очень большой, но заставлять мне никого не хочется. У кого появится желание – прочтет, кто захочет рассказать об этом еще кому-то – пожалуйста. Я считаю, что об этом человеке должно знать как можно больше людей, она этого достойна. Я не собираюсь обсуждать ее смерть и собственные чувства. (Врешь) В конце концов есть ли определенный и разумный ответ на вопрос “как ты?” в данном случае? Я так же, как и любой другой человек, который похоронил уже второго близкого. Никак. Вы когда-нибудь ощущали в своей груди огромную черную дыру, которая больше никогда в жизни не вернется к своему нормальному состоянию, больше никогда, НИКОГДА БЛЯДЬ В ЭТОЙ ГРЕБАННОЙ ЖИЗНИ, не вернется к нормальному состоянию. Вы больше не увидите этого человека, не услышите его голос вживую, вы больше никогда с ним не заговорите, не попросите совета, не обнимете, не поцелуете, и больше никогда не увидите, как его глаза хитро загорятся. Никогда, чтобы вы не делали. Все люди об этом знают, все слышали. Пока вы сами с этим не столкнулись – вы ничего не знаете. Но я не хочу об этом говорить.

Мою бабушку звали Косаева Валентина Леонидовна, и за свою жизнь, она сделала для меня, пожалуй, все возможное. Даже, наверное, больше, чем мама, как бы ни было кощунственно это говорить. Поэтому я хочу  про нее рассказать. Не знаю, как это выглядит со стороны – наверное, жалко, или может быть, как будто я хочу привлечь к себе внимание, не знаю. Вам виднее – мне, честно говоря, все равно. Я считаю, что это правильно, и это мое право. Для меня это важно.

Все, в целом, я не помню, но кое-что я действительно могу  рассказать. Так, пару фактов. Она родилась 25 октября в городе Ишим (это Тюменская область), потом много лет жила и в городе Салавате (Республика Башкортостан). Больше 20 лет она прожила в Санкт-Петербурге. Помимо этого, где она только не была – к, примеру, я что-то помню про Сибирь, что-то знаю про военные годы (год рождения у нее  1927). Она не воевала, правда, была в тылу, но все равно. Всю свою жизнь, насколько я помню, она работала врачом. Детским педиатром, по большей части, но и не только. Можете сейчас в уме с помощью фантазии прогнать множество разных историй о спасенных жизнях детей. Можете прогнать о мертвых – не спасенных. И тех и других было много. Но первых было больше.

Я так же знаю, что ее одной из первых пустили в Китай (годы СССР, как вы понимаете) в качестве врача, где она была замом в одной местной клинике. На стене до сих пор висит картина Порт-Артура. Знак уважения, плюс надпись на местном языке – не помню, что там написано. Год 1954. Звали назад, просили остаться – не осталась. Уехала с мужем, военным из Краснодара.

Помню ту историю про Китай, которую она рассказывала. Про одну из молодых работниц той клиники. Она очень привязалась к бабушке и, практически постоянно, ходила за ней хвостиком. И когда бабушка уезжала, работница очень плакала. Дело было на вокзале, и к бабушке подошли двое местных военных, с вопросом мол “что вы девушку обижаете” . Пришлось объяснять – они поняли в чем дело, и ушли. Девушка, по ее словам, так и продолжала плакать до конца.

Помню истории о том, как бабушка в молодости пыталась сбежать на фронт, подделав паспорт – по дороге ее завернули назад и отдали матери. Кстати говоря, у бабушки был младший брат. Они долго жили в месте, а потом жизнь раскидала их – он остался в Салавате, тогда как бабушка уехала в Петербург. Я помню его, слава богу. Каждый раз, когда мы ездили в Салават, он встречал нас с аэропорта ( ближний свет – два с лишним часа туда и сюда) на белых жигулях с фарами, в которые были вставлены куски фиолетового стекла. Так я и узнавал его машину. Он был седой, но у него была острая борода и один глаз со временем ослеп. Я перенял от него привычку одновременно подмигивать правым глазом и щелкать краем рта. Он был хороший человек. Бабушка на несколько лет пережила его.

Черт.

Сейчас, проглядывая фотографии (да – мне больно, мы же не будем скрывать очевидные мелочи, правда?), у меня в голове не ложится та мысль, что прожив со мной все те 19 лет, которые были наполнены всем на свете – и плохим, и хорошим, и очень плохим; бабушка жила и продолжала жить, да, ради меня. Так мерзко говорить, это эгоистично с моей стороны. Все так и было. Она пережила своего мужа. Она пережила своего младшего брата.

Блядь. Она пережила свою дочь.

Не знаю, почему так строится мир, я не понимаю — почему так происходит. Это несправедливо, это нечестно, так не должно быть. Так происходит, и я ничего не могу с этим сделать. Да и никто же не может. Я просто не понимаю, как она с этим справилась – да, она была сильной женщиной, но не железной же. Наверное, из-за меня.

Потом, когда мамы не стало, она заменила мне ее. Да и всех остальных тоже, уж, по крайней мере, отца. До этого я так же, в основном, проводил время с ней, пока мама была на работе, но это было не то. В детстве она научила меня читать, о чем потом, пожалуй, даже и пожалела, поскольку масштаб литературы, обитающий в нашей квартире, постоянно грозится приобрести поистине катастрофический размер. Да, по-моему, это очень важно, умение читать – оно во многом определило мое будущее направление в жизни. Помогло.

Конечно, в основном я могу рассказать эту историю только со своей точки зрения, но вряд ли ее будет рассказывать кто-нибудь другой. Это хреново, и, по-моему, несправедливо, поэтому я дальше просто перечислю те мелочи, которые были для меня важны.

Она готовила мне, стирала, убирала, заставляла учиться и подниматься с утра. Я не буду врать – было разное, и ругались мы практически каждый день. Но я люблю ее. Я говорил ей это в последние несколько лет, жалко, что раньше не говорил. Я ни в чем не нуждаюсь, я многое умею – и в этом состоит заслуга ее и моей мамы.

Что я помню…. Помню то, что она любила ходить в одних и тех же платьях, особенно под конец она не хотела вообще менять свою повседневную одежду. Помню, как она сидела рядом со мной на кухне, пока я пялился в монитор. (Не мельчи Саша – запомни это) Она рассказывала мне истории из своей жизни, часто заговариваясь, периодически засыпая. Я, в основном, не слушал. И был мудак, безусловно, но мы никогда не учимся на своих ошибках, никогда. И хоть пролей я на себя водопад из самосожаления, и кори я себя до конца дней – толку не будет, как не будет и результата. Я много чего не делал правильно по отношению к ней. Несколько лет назад мы постоянно друг на друга орали, пару раз дрались. (Она толкалась, вообще-то, будь здоров, я один раз даже, падая, заломал палец). Были вещи, о которых мне стыдно говорить. Очень плохие, мне жаль, правда, жаль – вот только толку от этой жалости ноль. Смерти жалость по барабану.

Я помню, как она брала мою игрушечную обезьяну Чичи, которую подарил мне крестный давным-давно. Я помню, как она каждый день разгадывала скандворд из “Панорамы-Тв” (я больше не покупаю ее). Я помню, как она очень забавно показывала “хомяка” – двигала губами и прищуривала глаза. Я помню этого хомяка. В молодости – строгая прическа и платья. (Заведующая детской поликлиники е-мае)  В старости — халат и постоянные платки на голове. Она любила соленые крекеры.

Проблема в том, что я, наверное, не смогу внятно на словах объяснить ценность того, что я помню, и что было. Это как ветеран, на груди которого висит куча наград – вы их видите, но что лежит за большинством из них – не знаете. Ну, у моей бабушки тоже была медаль (по-моему, даже не одна) – но для меня ценность вовсе не в ней.

Я не знаю, откровенно говоря, как передать то ощущение, которое сейчас живет у меня внутри. Ей продолжают звонить по телефону – друзья со всего света, люди, которые ее знали, которые ее любили и уважали. И в ответ мне приходиться говорить, что ее нет – что она умерла. Как можно это передать? Этот человек, который меня воспитал, который поддерживал меня, помогал и ругал на протяжении всей моей жизни, мертв. Я помню цвета одежды, голоса, фразы, крики. На комоде лежат старые очки и большая розовая расческа. В шкафу и коридоре весит одежда. Лежат карандаши и ластик на столе. Аудиокассеты. Книжка “Затерянный мир”. Она стояла у окна на кухне, смотрела во двор, часами ждала меня.

Помню смерть, и потом — в лоб, на прощание. Да, это очень холодно, очень. Теперь я знаю.

В квартире пусто.

И все же, несмотря на то, что я не знаю, как правильно описывать весь этот беспорядок в голове, я считаю, что то, что я сказал – правильно. Что рассказал. Маленький кусочек. Чтобы вы смогли составить приблизительное представление. Вряд ли это все, конечно же, не все. Это слишком мало по сравнению со всем тем, что она сделала для меня. Все те, кто был и есть рядом, знают – сколько она делала и сделала.  Остальные просто поверьте – и расскажите кому-то еще, если вам захочется. Мне кажется, так правильно. Если никто, кроме меня, не может или не хочет рассказывать об этом человеке, я с радостью сделал это, и буду продолжать это делать. Потом, когда очнусь (нет, не осознал, прекрасно понимаю), возможно, я вспомню и расскажу больше. Потом, когда уже будет по-настоящему больно, а не так, как сейчас. Легче не становится, а значит, нужное время еще придет.

Я помню свою бабушку. Я люблю ее очень, очень люблю. Мне очень сильно ее не хватает. (Прости за то, каким я был) Мне очень больно от того, что я, по всей видимости, единственный, кто может рассказать об ее героизме и характере вслух.  Ее сын живет в Москве, у него есть своя семья, и он помог мне, когда это было нужно, все было правильно. Спасибо.

У меня есть перед бабушкой большой долг. Огромный, который надо не растратить по жизни – сделать все правильно. Будет жаль, если получится не так. Она была героем. Черт, локальным что ли героем, но, да наплевать. К черту. Я живу правильно и просто живу, во многом, благодаря ей.

Спасибо ей за это. Спасибо за жизнь.