Запись творческой встречи с Марией Семёновой (Ассамблея-2011)

Это был наш первый опыт записи мероприятия в большом помещении, и не слишком удачный, как оказалось. Вопросов, задаваемых из зала было почти не слышно, поэтому вместо расшифровки их зачастую передан только общий смысл по каким-то отдельным внятным словам. Однако речь Марии Семёновой записалась хорошо и практически полностью.

М. Семёнова: Здравствуйте, дорогие друзья. Спасибо, что пришли, что не испугались дождика, что нашли это место, где будет сейчас наше мероприятие, что после сытного обеда не завалились спать и не устремились за древнеславянским напитком в симпатичный ларёк.

Если кто следит за моими литературными поползновениями... На самом деле я сейчас не самые лучшие времена переживаю: последние годы (и особенно последний год) у меня ознаменовались уходом близких, очень близких, самых близких... В итоге я обзавелась татуировкой, которую ещё предстоит дополнять... Я подробности рассказывать не буду, я проиллюстрирую свои дела стихотворением, которое добрый человек Сергей Неграш включил вот в такой (показывает книжку) сборничек и сегодня мне как раз вручил авторский экземпляр.

Когда моя жизнь по веселой и длинной,

По взлетной неслась полосе,

Ходила встречать я родную машину

На пригородное шоссе.

Вдали загорались знакомые фары,

«Москвич» голубой тормозил,

И к маме с отцом – совершенно не старым –

Бежала я, что было сил...

Немало с тех пор изменилось на свете,

Сгорело в закатном огне.

Никто не приедет, уже не приедет,

Совсем не приедет ко мне.

Голубенький корпус давно в переплавке,

Допел свою песню мотор.

А жизненный путь, не приемлющий правки,

Влетает под финишный створ.

Стою на дороге и вижу, как мимо

Несутся чужие лучи.

И только одних, бесконечно любимых,

Не высмотреть в черной ночи.

Пока мы бессмертную тратили душу,

Пока оглянуться могли,

Знакомые фары светили все глуше,

А там и дотлели в ночи.

О чем мне мечтать, о каком еще бредить

Торжественном завтрашнем дне,

Когда не приедет, никто не приедет,

Совсем не приедет ко мне?..

И я запускаю рокочущий дизель,

Все двести четырнадцать сил:

А вдруг впереди, на обочине жизни,

Кому-нибудь нужен буксир?

Озябший и мокрый, в заглохшей «Победе»,

Он смотрит в ненастную тьму

И плачет о том, что никто не приедет,

Уже не приедет к нему.

Вот. Примерно в таком я пребываю расположении духа. Последние полтора года безвылазно живу у себя в деревне, откуда меня тоже тут добрый человек (Эльдар Сафин) привёз, живу так вот в IX веке, зимой неделями людей вообще не вижу, во всех делах разговариваю со своими собаками, ну и какие-то ремёсла IX века осваиваю. В итоге у меня есть собственная печка, почти русская, отличается только формой горнила – не полуцилиндр, а полусфера; есть погреб. Присутствующий здесь Александр (Петров) имел возможность это всё видеть и даже дегустировать продукцию. В общем, на самом деле не так там всё и плохо, в деревне.

Ну, я тоже проиллюстрирую деревенскую жизнь, которую я сейчас веду... Сами понимаете, когда пишешь про IX век, хочешь немного это пощупать. Про IX век, вообще про славянское фэнтези (думаешь): а чем занимается герой (славянского, по крайней мере, фэнтези)? Он дерётся, ходит под парусом, ездит на лошади, общается с домашними животными... Ну и вот, я, имея в виду лучше писать книжки... – про это я уже тысячу раз рассказывала, как я пошла заниматься айкидо, мне было 35 лет, в 38 я полезла на лошадь, помирая со страха, начала учиться ездить, ну и так далее, всякие забавные моменты. А сейчас я несколько более мирными делами занимаюсь. Вы знаете, решив пощупать ещё и вот это, узнала уймищу нового, ну и, естественно, это всё проникнет в книжки. Пока проникло, вот, в стихи. Да, а ещё мой дом, потихоньку оформляемый под IX век, он во всей, наверное, нашей деревне лучше всех перенёс разрушительный ураган прошлого года, когда выкосило наш Приозерский район, там повалило половину леса, там из крыш домов торчали берёзы и сосны корнями кверху, от одного дома крыльцо отдуло, я это видела... И потом вся улица бегала ко мне, что-нибудь сварить там, приготовить, в погребе спрятать – мы месяц без электричества прожили.

Хранимые в насиженном тепле,

Из недр печных живые угли светят.

Сижу и жду, когда спечётся хлеб

Для нас и наших уличных соседей.

Давно минула полночь на часах,

Давно затихли шум и разговоры.

Сижу со свечкой: прошлая гроза

Снесла высоковольтные опоры.

Дождавшись от природы оплеух,

Постигнешь правду дедовских умений:

От русской печки веет хлебный дух,

Огонь свечи отпугивает тени.

Путь света прям, бесхитростен и прост.

Взяв нынче старт, проворные фотоны

Лет через пять достигнут ближних звёзд.

Чужих галактик – через миллионы.

Кометный пояс миновав к утру,

Уйдут вперёд на вымечтанных крыльях,

Не угодив ни в чёрную дыру,

Ни в душный погреб первородной пыли.

И, может быть, тонюсенький пучок,

Преодолев несчётные парсеки,

Вдруг угодит в подставленный зрачок,

Под изумлённо вскинутые веки.

И на другом краю вселенских бездн

Зелёные узнают человечки,

Что там, за тьмой, похоже, кто-то есть...

Кольцо Миров.

С началом возле печки.

То есть тут и некоторая фантастика как бы приплетается. Ну, вот ещё одно стихотворение прочитаю и дальше буду рассказывать.

Когда в розетки воткнутые вилки

Давно и обстоятельно мертвы,

Бездарно плесневеет холодильник –

Былой хранитель всяческой жратвы,

Сбежал ампер, и вольт пропал куда-то...

Чтоб колбаса не сгинула зазря

Я рою погреб дедовской лопатой

При огоньке свечного фонаря.

На глубине трёх метров воздух влажен.

Я прорубаю залежи песка,

Которые, наверно, были пляжем

В эпоху наступленья ледника.

На них следы чудовищных рептилий

Не стёр земного шара поворот,

По ним неспешно мамонты бродили

И тихо крался саблезубый кот.

Они в хвощах запомнили планету,

На сто столетий уходя под снег –

И вот теперь ведро несёт их к свету

В чужой и странный двадцать первый век.

А здесь всё движут мускульные силы,

И свечка на верёвочке висит,

Как будто календарь остановили

Ещё во дни языческой Руси.

Таскаю тачку, лезу вон из кожи,

Тяну верёвку, смахиваю пот...

Пройдут века – и кто-то потревожит

Отвалы нынче вынутых пород.

Потомок мрачно плюнет на ладони,

Лопату в грунт воткнёт и заворчит,

Что плазмотрон, зараза, двинул кони

И плесень жрёт последние харчи.

Когда самоновейших технологий

Вот так бездарно выстывает след,

Минувшее приходит на подмогу,

Журя как юных внуков старый дед:

«Не больно заноситесь, салажата,

Хоть в отпуска летайте вы на Марс –

И там послужит верная лопата

И опыт предков, живших раньше вас».

И поплывёт ведро, и скрипнут блоки,

Потомок вытрет капли на челе

И, верно, вспомнит пращуров далёких,

Прошедших путь по этой же земле.

(Аплодисменты в зале.)

М. Семёнова: Спасибо большое. Так что если Александр (Петров)ещё ко мне обратится, (чтобы) придумать тему для конкурса фантастического рассказа, я, наверное, в этот раз придумаю тему о том, как традиционные умения помогают человеку выжить в 2012-м... или каком там году.

Из зала: Можно уже готовиться.

М. Семёнова: Я полностью готова: бункер есть, печка есть, дров полный лес.

Ну, вот так я, в общем, сейчас и существую. Сейчас у меня – не знаю, может, к концу подходит, но – такой период работы в соавторстве. Есть у меня хороший друг, он пишет под псевдонимом Феликс Разумовский, и мы с ним выпустили несколько книжек, которые называются «Ошибка «2012», там их четыре, что ли, их вышло... На этом решили прекратить, и сейчас мы затеваем новый проект, пишем с ним. Каждый старается выступить там, где он сильней. В отличие от меня, Феликс – он очень серьёзный рукопашный боец, служил в милицейском спецназе, вообще кухню всю эту очень хорошо знает... Когда-то был бизнесменом, пытался свиней разводить, в итоге у нас в «Ошибке «2012» лучшие страницы происходят на свиноферме. И он мне ещё всё говорит: «Нет, ну надо поглобальней, поглобальней, в мировых масштабах, чтобы судьбы, там, решались, всё сошлось в одной точке...» А я как такой, более приземлённый женский рассудок, я его всё из высоких эмпиреев стаскиваю поближе к горшкам-поварёшкам. Мне надо, чтобы всё в каких-то бытовых условиях происходило, чтобы они заходили в избу, чтобы там присутствовали домашние животные – чтобы мир состоял не из высоких фантастических закономерностей, а из чего-то такого, что можно ручками пощупать. Вот так мы и пишем. И, чего доброго, затеем сейчас новый проект, сколько там будет – одна книжка, больше – как пойдёт дело. Я там поставила условие, что обязательно дело должно происходить в дачном посёлке Орехово, где я, собственно говоря, и обитаю. (Чтоб) такое было всё родное и близкое, что-то такое дышало своё и небезразличное. Так что космические станции, по мне-то, конечно, хороши, но всё-таки когда стоит зелёный клён и с него дождь капает – это... как-то так приятнее.

Я, честно говоря, могу (рассказывать) долго и на любую тему. Мне хотелось бы узнать, что более интересно для аудитории, о чём подробнее рассказать – так что, наверное, задавайте вопросы.

Да, я ещё – пока вы думаете над вопросами... Меня могут спросить, что я сейчас без соавторов, своё, личное пишу и когда будет. Когда будет – я себе плоховато представляю, тяжело пока это дело идёт, а пишу я, надеюсь, последнюю книжку про Волкодава. Там дальше у меня совершенно другие замыслы, но по договорённости с издательством надо освещать недоосвещённый кусок его биографии. Почему так получилось – потому то мне приходилось во многих аудиториях, на многих выступлениях отвечать на вопрос: «Так про что же там первая книжка?» Я всегда давала один и тот же ответ: первая книжка, которая, если кто заметил, начинается с того, на чём вообще приличному роману-фэнтези положено кончаться. Роман-фэнтези обычно устроен как: у героя произошла какая-то там вселенская несправедливость, враги сожгли родную хату, сгубили всю его семью, он всю книгу собирается с духом, чтобы совершить святую месть и в конце он её торжественно совершает, после чего котомку на плечо – и уходит навстречу закату... вернее, вслед за закатом. Ну а когда я писала «Волкодава», у меня была задача, помимо прочего, из вредности сделать всё не так, потому что когда я читала вот такие романы, мне всегда было интересно: «Хорошо, а на следующий день что с ним было?» Ему есть-пить надо, извините, в кустики прогуляться ему надо, ну и вообще свою жизнь после этого звёздного часа ему надо как-то устраивать. Что вообще с ним будет? Вроде как деяние великое отгремело, ну хорошо – а дальше что?

Ну и вот роман про то, что было дальше, и про то, как вот эта машина для мести, которая разгонялась одиннадцать лет, чтобы совершить эту месть и торжественно погибнуть (но погибнуть, кто читал – помнит, не дали, как-то нехорошо получилось, кто-то там за ноги хватает, помоги-спаси – короче, не дали получить удовольствие)... Приходится жить дальше, и он обнаруживает, что он вообще не знает: а зачем? У него была великая цель на горизонте: пойти и замочить Людоеда. Пришёл, замочил. А что ему делать дальше? И вот книжка-то, собственно, про то, что эта машина для мести учится обратно быть человеком. Он там замечает, что, оказывается, девушки вообще на свете есть – он же то к одной, то к другой пытается немножко тянуться, с различным успехом. Он обнаруживает, что (есть) масса интересных занятий – оказывается, читать можно научиться, с этого масса пользы потом происходит, собственно, благодаря этому потом вычисляет, как уронить Самоцветные горы. Ну и так далее, и так далее. Так вот, поскольку мне четыреста тридцать восемь раз пришлось отвечать на этот вопрос, я решила написать книжечку про то, как вот он себя таким сделал, каким он предстаёт в начале заглавной книги. Вот этим я сейчас и занимаюсь. Он там знакомится с бабушкой Кендарат, знакомится с другими людьми, все на него косо смотрят, но как-то он постепенно начинает совершать свой путь. Никто не может понять, куда он идёт, зачем он идёт, какие у него цели, с разной степенью превратности его толкуют и... вот.

Там будут, в этой книжке, страницы, при разработке которых мне очень большую помощь оказал мой уже, к сожалению, ушедший от меня отец, который всю жизнь работал по электронному обеспечению гидроэлектростанций – то есть он всё там знает, про водоводы, про гидроудар, про то, про сё – и эта тема там будет, но тоже всё будет шиворот-навыворот и в совершенно неожиданном, я надеюсь, ключе. Так что вот то, что я пишу, издательство пообещало, что до конца света издам обязательно... 21-го там, что ли, декабря ждём с нетерпением? Ну вот.

Надеюсь, если кто-то придумал вопросы – задавайте. Прошу вас.

Из зала: Скажите пожалуйста, какие вам сказки рассказывали в детстве? (Неразборчиво, что-то про книжки.)

М. Семёнова: Насчёт сказок – было очень всё сложно. Обычно приличным детям сказки рассказывают бабушки. Обращаться к бабушке по поводу сказок я прекратила после того, как... Вот я её попросила мне рассказать, и она рассказала сказку про... ну, тогда всё было завуалировано, но я, несмотря на то, что была в таком возрасте (показывает рукой, какого роста была), поняла, что это сказка про то, как однажды я вырасту большая и брошу её вообще в одиночестве в каком-то глухом углу, она будет сидеть и ждать одна. «Вот внучка не приезжала, не приезжала, бабушка её ждала, ждала – не дождалась и умерла». Я говорю: «Что, сказке конец?» «Да, вот такая сказка», – сказала моя бабушка. И я, поняв, что она имеет в виду, как она уже со вкусом готовится к тому, чтобы от меня пострадать, – я к ней больше за сказками не обращалась. Так, просто для справки: бабушка много лет спустя умерла у нас с мамой на руках, абсолютно ухоженная. Не сбылась мечта где-то в заброшенном домике сидеть и ждать, что к ней никто не приедет.

Сказки мне рассказывал отец. И эти сказки помимо прочего в себе содержали какое-то рациональное зерно. Ну что может кандидат технических наук придумать, когда ребёнок его (дёргает), что, мол, папа, давай мне сказку, да ещё с приключениями, там, да то, да сё... Там были герои – маленький паровозик с электровозиком... мы жили у железной дороги, мама его (отца) выставит со мной гулять – куда он идёт? – конечно на железную дорогу. Я до сих пор очень люблю ездить по железной дороге. При любом удобном случае – не-не-не, на самолёте не надо, я лучше полтора суток стоять буду в коридоре у окошка. И вот он старался свою сказку по мере отпущенного ему литературного таланта делать интересной и насытить её познавательной информацией для ребёнка.

И, честно говоря, наверное, я и книжки пишу примерно так же. Там пункт первый должен быть – какой-то нравственный посыл и духовный катарсис, такие локальные экстремумы в каждой главе и потом где-то ближе к концу – ух! – и всё понеслось.

А насчёт книжек – я, на самом деле, выросла (может быть, легко об этом догадаться) на Жюль Верне, на Майн Риде – это писатели, которые во времена моего детства давно и прочно перешли в разряд взрослых. И вот сейчас даже мало кто знает, что в царской России Жюль Верн был частично запрещаемым писателем. Он был абсолютно взрослый и даже частично политически неблагонадёжный такой, диссидентствующий. Потому что капитан Немо у него кто? – индийский принц, который боролся с колонизаторами. У него есть книжка (но она менее известная, чем «Капитан Немо») (...) Я помню, что её по-другому иногда немножко транскрибируют: иногда «Матиас Шандор», а иногда «Матиас Сандорф». (...) Так вот, этот самый Матиас Шандор – он венгерский революционер, который вроде австрияков или кого-то ещё борол. Ну и так далее. А оно было надо царскому правительству? То есть вот такие вещи.

И вот на этих книжках я росла. На самом деле, если бы жизнь сложилась по-другому и мне пришлось определять круг чтения моих внуков, вы знаете, я бы, наверное, то же самое (им дала читать). Потому что ребёнок, когда он ещё только формируется, он понятия не имеет, что, может быть, какие-то идеи Жюль Верна – они сначала сбылись, а потом вроде как немножко морально устаревают. То же самое Майн Рид может быть, это такое не совсем современное чтение. Но это такие книги, по-моему, достаточно вневременные, и почему бы ребёнку-то их не почитать?

А вот я бы зато ребёнка – и пусть учителя бы со мной делали, что хотели, и я бы со своей стороны сама бы с ними что-нибудь сделала – ни под каким видом мои дети не стали бы читать Астрид Линдгрен. Никогда и ни под каким видом. Простите, чему может моего ребёнка, какому мужеству, какой верности, вообще чему может научить тётка, которая своего ребёночка отдала на усыновление? Карьере потому что мешал. Ну, вот это мои личные заморочки, просто спросили меня про книжки – я и отвечаю.

Что касается того, что сейчас (я читаю) – тут уже, наверное, я всё у этого автора прочитала, а больше он, к сожалению, и не напишет, потому что сколько-то времени назад умер – это, вообще для меня вне конкуренции, английский ветеринар и писатель Джеймс Хэрриот. Я могу его сравнить с Джеральдом Дарреллом, которого, с моей точки зрения, он ближе воспринимается, потому что у Даррелла там всё дальние страны, экзотические животные, а этот пишет про свинок, овечек, кошечек, собачек, лошадок – и, кто читал, не даст соврать, такой заряд деятельного добра!.. Это не какое-то сюсюканье, не сопли в сахаре типа «ой, котёночек» – а это просто как-то духовно очищает тебя и приподнимает над всеми окурками и пивными банками, которые мы всё время вокруг себя видим. И первые книги, которые были у нас в переводе изданы, они прошли – с моими знакомыми, с моими родственниками, с родственниками знакомых, со знакомыми родственников – они прошли очень большой путь по больницам, потому что больной человек это читает – и он просто над своей койкой воспаряет, и люди с этих книг поправляются. Вот такие книжки, я считаю, надо читать – и такие книжки писать.

Целиком читайте на сайте Петербургской фантастической ассамблеи (осторожно, много букв: ещё два раза по столько :)).