Александр Бирюков: «Пишется — пишу, не пишется — не страшно». Интервью на сайте онлайн-журнала «Питерbook»

цитата

АЛЕКСАНДР БИРЮКОВ: «ПИШЕТСЯ — ПИШУ. НЕ ПИШЕТСЯ — НЕ СТРАШНО»

Целиком читайте на сайте онлайн-журнала «Питерbook»:

http://krupaspb.ru/piterbook/fanclub/pb_fan_column....

— Александр, вы не раз говорили, что писателем себя не считаете. Как хотите, а есть в этом элемент кокетства. Каковы вообще, на ваш взгляд, критерии: писатель — тот, кто зарабатывает на жизнь литературой? Тот, кого признает писателем экспертное сообщество? У кого больше премий или тиражи перевалили за определенную отметку?..

— Никакого кокетства. Вы спрашиваете, кто такой писатель? Думаю, это действительно тот, кто зарабатывает своими писаниями на жизнь.

Я в первую очередь — инженер и оружейный дизайнер, со всеми сопутствующими этой стезе плюшками и шишками. Мне ж всяким разным приходилось заниматься за ради поддержания жизнедеятельности организма, особенно в незабываемые девяностые. Но писательство на постоянной основе никогда в ряд этих занятий не входило, проходя в лучшем случае по категории своеобразного хобби. А в худшем — по разряду непонятного и странного времяпровождения. И к чему мне вдобавок еще и те шишки, что связаны с профессиональным словотворчеством? Скажите мне, какова техническая, технологическая, энергетическая составляющие некоего фантастического мира, и я скажу вам, из чего в этом мире бабахают. И я могу внятно об этом написать. То, как там жили-были, ели-пили — это мне уже менее интересно. Профессиональная деформация, с которой мне жить.

Писатель — тот, кто хорошо владеет своим профессиональным инструментарием. Почему-то никто не сомневается, что столяр, слесарь или хирург обязан уметь обращаться со своими рабочими инструментами. Без этого он просто не сможет работать по профилю. Но на занятие писательским трудом это соображение люди как-то не распространяют. Вроде того, что раз грамоте обучен и писать умеешь — так этого достаточно. Инструмент писателя — не авторучка или клавиатура, и даже не Слово с большой буквы, а приемы обращения с ним. Это очень точные, требующие нешуточных специальных навыков инструменты. Я же этими навыками владею фрагментарно, на любительском уровне. То, что сейчас массово печатают авторов, которые о существовании литературного инструментария и вовсе не подозревают, никак этого критерия не обесценивает. Просто такой вот у нас нынче литературный «формат». Как говорится: «Если у тебя есть фотоаппарат, то ты уже фотограф, а если у тебя есть саксофон, то у тебя просто есть саксофон». Для того чтобы слыть писателем нынче даже фотоаппарат не нужен.

Вдобавок писатель должен не просто уметь придумывать и рассказывать истории. У него должно быть, ЧТО сказать. Без этого любое сколь угодно замечательное владение словом превращается просто в хороший ремесленный навык. По-моему, у каждой книги должна быть ну хоть какая-то цель, сверхзадача. И пусть никто про нее не узнает и никто ее не заметит — автор должен хотя бы сам для себя держать ее в уме. При этом просто развлечение читателя тоже вполне сгодится. Об этом еще Жюль Верн говорил.

В общем, важно, чтобы сверхзадача имелась, но не ограничивалась исключительно получением гонорара. Или — другая крайность — не перерастала в неудержимое желание «глаголом жечь». В первом случае имеем халтуру. Во втором — закос под мессианство. И то и другое как-то не по разделу литературы.

А я сам что мог и хотел сказать, например, о сути и смысле ОРУЖИЯ как онтологической категории, — попытался выразить в «Возвращении с края ночи». В «Человеке-саламандре» тоже есть пара-другая особо близких мне тем. Но вот только как не ищу, не могу найти в себе никакой особой внутренней потребности нести то, что важно для меня самого, в широкую аудиторию. Потребности, которая, наверно, должна быть у настоящего писателя. Так что пишется — пишу. Не пишется — не страшно.

Ну, тиражи здесь вообще ничего не значат. Хотя у многих заводится желание померяться тиражами. Это ни разу не показатель. Агрессивная рекламная компания способна хотя бы разово раскрутить тираж даже откровенно беспомощного графоманского бреда. Но никакие тиражи не сумеют сделать историю увлекательной, мускулатуру прозы рельефной, а героев объемными. И в свою очередь от этого не зависят.

Мнение же экспертного сообщества, выраженное через критику или премии, если только оно не ангажировано каким-либо сторонним интересом, наверно, способно служить неким признаком и ориентиром. Но и экспертное сообщество работает с тем, что видит. Буквально: с тем, что смогло разглядеть в мутном литературном потоке.

Вот, как-то так. Я хорошо понимаю, что вышеупомянутые критерии, будучи приняты, выводят за рамки понятия «писатель» не только меня, но многих и многих современных авторов. Понимаю и ничего страшного в этом не вижу. Мастеров балета, вон, тоже, поди немного, но никого это как-то не мучает.

— С Глебом Сердитым вы написали дилогию «Человек-саламандра»-»По следу саламандры», которую с некоторой долей условности можно отнести к стимпанку, «паровому панку». Как правило, суть стимпанка можно выразить одной фразой: «что было бы, если бы НТР произошла в викторианскую эпоху». То есть жанр этот чисто антуражный, построенный на сплошных натяжках и условностях — очевидно, что в начале XIX даже в самых развитых странах мира не было ни инфраструктуры, ни материалов, ни математического аппарата, чтобы запустить в серию все те машины и механизмы, без которых стимпанк немыслим. Что делать писателю, чтобы придать иллюзию достоверности паропанковской реальности?

— «Человек саламандра» и «По следу...» не дилогия, а многотомное многофигурное историко-эпическое полотно, повествующее о глобальной катастрофе и попытках ее предотвратить. Стимпанк это просто первое, что бросается в глаза. Там есть исследование детектива и плутовского романа и скольжение от жанра к жанру. А главное содержание — принципиальные отличия культуры мышления «мира благородных джентльменов на мощных паровых экипажах» от нравственных установок современного нам человека и человека позднесоветской реальности. Однако, в рамках поставленной задачи, действительно, необходимо было создать и оживить непротиворечивый мир стимпанка.

Что сделать, чтобы придать достоверность? Элементарно. То, что мы и делаем в своем романе без всякой условности. Фокус в том, чтобы не соорудить убедительные декорации, а попытаться построить действующую модель мира, в котором стимпанковский антураж окажется естественным и органичным.

Не углубляясь в разбор того, сколько, когда, где и каких НТР уже было, замечу только, что приведенное в вопросе определение стимпанка слишком узко и оттого неверно. Конечно, если волевым решением механистически перенести весь подразумеваемый набор технического антуража в «ранешнее» время, то получатся сплошные натяжки и анахронизмы. В лучшем случае читателю придется воспринимать все как некую данность, условную игру по навязанным ему правилам. Игру и только игру.

Но когда мы говорим о стимпанке, речь, в том числе может и должна идти о «продленных» паровых технологиях. И в этом-то как раз нет ничего условного и нереального. Специалисты знают, что паровой двигатель в принципе по эффективности ничем не уступает ДВС. У него есть недостатки. Но есть и достоинства. Поэтому главная проблема достоверности — глубоко продумать и «оживить» общество, в котором такая продленность эпохи пара стала бы не только возможной, но и неизбежной.

Это мы и пытаемся сделать в романе. И это как раз самое интересное. Каким может быть такое общество? Каким путем пойдет в нем техническое и промышленное развитие? Какая психология будет у живущих в нем людей? Все это составляет только фон сюжета. Но без этого фона сюжет вменяемого стимпанка невозможен. И викторианский антураж в романе для нас во многом лишь дань традиции. А так же своеобразная «засада» на читателя. На первый взгляд он обнаруживает перед собой знакомые и привычные декорации, но лишь на первый. Стоит ему попристальней присмотреться, и откроется совсем другой, незнакомый мир. «Совы — не то, чем кажутся!»

Сейчас мы работаем над тем, чтобы все части этой эпопеи (изначально задуманной как многотомное единое целое, а не как роман с продолжением) увидели свет. Публикация была прервана в силу комплекса независящих от авторов причин.