«Остров чудес» Карла Ристикиви

В таллин(н)ском издательстве «КПД» вышел фантастический роман Карла Ристикиви «Остров чудес» («Imede saar» в оригинале). Перевод вашего непокорного. 256 стр., 500 экз., мягкая обложка; кроме самого романа там есть мое небольшое послесловие, с которым все, кто читал, спорят, и это хорошо.

https://picasaweb.google.com/lh/photo/8WW5-G98NUF7R... »>https://lh6.googleusercontent.com/-2vW8g60OmVQ/UbYF... » height="400» width="276» />

Я всецело убежден, что если бы не язык и судьба, Карл Ристикиви (1912-1977) сейчас котировался бы на уровне Эко и Борхеса. Он родился в эстонской провинции, крещен был, кстати, православным именем Карп (и оставался православным до конца дней, сколько мне известно), начинал писать в 1930-х с фантастики, точнее, с альтернативной истории («По следам викингов»), и с детских книжек. Быстро переключился на реализм и к тридцати годам стал одним из ведущих эстонских писателей. Только эпоха ему выпала ужасная: в 1940 году Эстония вошла в состав СССР, в 1941-м сюда вошли немцы, Ристикиви какое-то время был писарем в армии, а потом, очевидно, не выдержав всего этого ужаса, в 1943 году, задолго до конца немецкой оккупации, на лодке сбежал от всех оккупаций в Хельсинки, а оттуда — в Стокгольм. Для меня это важный момент: эстонцы, которые были на стороне рейха, бежали ближе к сентябрю 1944-го, когда сюда опять пришли советские. Ристикиви не был ни на стороне рейха, ни на стороне Союза. Вполне достойный выбор, по-моему.

Всю оставшую жизнь он прожил в Швеции. Писал в основном на эстонском (детективный роман, две радиопьесы и рассказ на шведском не в счет; шведы о Ристикиви ничего не знают). Сначала написал реалистическую дилогию, потом — неожиданно — роман-притчу — христианско-кафкианскую, я бы сказал — «Ночь духов» (на русский переведена как «Ночь душ», плюс — отрывок — как «Навья ночь»). А потом, начиная с 1950-х, видимо, совершенно уже освободившись от всех привязанностей, начал сочинять громадную «историко-философскую серию» — одиннадцать романов и сборник рассказов. Романы делятся на три трилогии и два отдельных, включая последний, совершенно фантасмагорический «Римский дневник». Там есть крестовые походы, средневековые хроники, пересечения времен, пьесы внутри пьес внутри пьес, исторические детективы и много чего еще.

Второй стоящий особняком роман — это как раз «Остров чудес» (1964). По-хорошему это единственный фантастический роман у Ристикиви. По-моему, он чудесный. Это якобы восстановленная Ристикиви рукопись итальянского писателя Никколо Казарманы (ок. 1320 — ок. 1374), который описал, как подростком случайно оказался на борту корабля Лоренцо ди Шарра, князя Рагузы и Спалато, искавшего остров, куда в свое время бежали из Греции ученики Платона, чтобы создать там по заветам учителя идеальное Государство. Никколо, князь и прочие находят этот остров и обнаруживают на нем натуральную утопию. Причем очень скоро становится ясно, что эта (анти)утопия — почти один к одному наше время, точнее, эпоха Ристикиви: 1960-е, американско-европейский экономический бум. В романе есть отсылки к Америке («На конце мола высилась гигантская скульптура женщины, державшая в воздетых руках факел или зеркало, что отражало солнечные лучи и казалось словно бы зажженной лампой»), но куда больше их к Европе, а совсем конкретно — к Скандинавии с ее синтезом социализма и капитализма; парадоксальным образом многие элементы жизни Аллотрии, как называется остров, напоминают и брежневский СССР. Еще на Аллотрии есть самобеглые колесницы, летающие люди, мыследрамы, искусственные ослы и денежная система, именуемая, huh, странгуляцией.

Переводить было непросто — надо было архаизовать язык немного. Я старался. Без опечаток не обошлось, но отзывы вроде хорошие. Стиль Ристикиви архаичен, кстати, очень обманчиво. Ирония местами пробивается совершенно пелевинская.

Такой вот роман в романе в романе. Ниже будет отрывок про театр. Никифор — это византийский старец, патер Иеронимо — священник, оба приплыли на Аллотрию с князем Лоренцо; Софрон — местный гид, поминаемая Ипатия — одна из архонтов, философов-правителей Аллотрии. Абсолютный Дух — это водка :) Повествование ведется от лица Никколо, само собой; весь отрывок под катом.

***

– Как? У вас и театр есть, как в Афинах? – поразился Никифор. – Никогда бы не поверил, что мне доведется увидеть нечто подобное своими глазами. Но до сих пор я полагал, что Платон был против театра и даже считал его вредным.

– Наш театр не похож на афинский, – сказал Софрон. – Как вы знаете, в афинском театре шли представления о том, что никогда не происходило и было всего лишь чьей-то выдумкой. Там играли актеры, делавшие вид, будто они цари, герои или даже боги. Понятно, что столь явная ложь вредна. В нашем театре выступают не актеры, а обычные люди. Вы узрите в нем не блеклое отражение жизни, но саму жизнь.

Такие слова всем нам пришлись по душе, только Никифор сожалел о том, что не сможет увидеть театр, существовавший в Афинах в седой древности. Однако Софрон сказал Никифору, что если тот интересуется выдуманными историями, впоследствии можно будет посмотреть мыследрамы, где наличествуют и цари, и герои, и боги, и прочая невидаль.

Дорога привела нас в обширный сад или парк на окраине города. Поскольку стены Гелиополю для защиты от врагов не требовались, места тут было с избытком, в числе прочего и для прекрасных садов, и для арен, предназначенных для всевозможных состязаний. С наступлением вечера их осветили множественные лампы и светильники, сияние коих, как я теперь знал, было не чем иным, как собранным в течение дня и сохраненным солнечным светом. Сад, куда мы пришли, вечером был столь светел, как и огромный зал для празднеств, и только звезды над головой напоминали, что мы пребываем в средоточии дикой природы.

Всякий выбирал здесь времяпрепровождение по себе. Одни сидели на траве либо на скамьях и беседовали, пели или миловались. Другие принесли с собой вечернюю трапезу и пригласили соседей присоединиться. Не было недостатка и в тех, кто под воздействием Абсолютного Духа облегчал душу к вящему веселью наблюдателей. Кого-то притягивали разнообразные игры и соревнования, но и две большие площадки для плясок, одна для молодежи и вторая для стариков (они и здесь держались поодаль), были забиты до отказа, причем пляшущие лучились счастьем, пусть теснота и вынуждала их наступать друг другу на ноги. Стражи прохаживались по двое туда-сюда и вмешивались, только если надо было подобрать служителей Абсолютного Духа, у коих иссякали силы, и сдержать подростков, пожелавших въехать в сад на искусственных ослах.

Столь радостный и непринужденный совместный отдых пришелся мне весьма по душе; я стал размышлять о том, как бы мне вернуться сюда с Андромахой, хоть меня и тревожило то, что здесь было так светло. Никифор же интересовался театром, хотя, по мнению старца, то был не очень правильный театр, и подстрекал Софрона быстро идти далее.

Наконец, мы добрались до дома в форме подковы, украшенного живыми, движущимися огненными надписями, от коих у меня сначала зарябило в глазах. Я слышал, как патер Иеронимо пробормотал у самого уха «Мене, мене, текел!», и видел, что он тайком перекрестился. И все-таки патер самоотверженно шел с нами.

Когда Софрон пояснил, кто мы такие, стражи отвели нас на почетные места поблизости от сцены, чтобы мы лучше смогли разглядеть и расслышать выступающих. В тот момент на сцене стоял некий мужчина и о чем-то говорил, возбуждая в зрителях неистовый смех, но я не понимал ни слова, да и говорил мужчина так быстро, что Никифор не успевал нам переводить.

Тем проще нам было наблюдать искусство акробатов, умения коих взаправду были столь велики, что я подобных им никогда не видывал. Танцоры в масках или с лицами, выкрашенными в черный цвет, представили танцы различных народов, а юноши в блестящих доспехах воспроизвели перед нами рыцарский турнир настолько искусно и в то же время гипертрофированно, что мы чуть не задохнулись от смеха. Впрочем, Никифор сказал потом, что обманулся, ибо представление куда больше походило на наши шутовские балаганы, чем на театр, о коем он читал.

– Но именно поэтому Платон и был против театра, – разъяснил Софрон. – Наша цель – развеселить людей и душевно ободрить их, а не потрясти и сокрушить, показывая то, чего давно нет на свете. Театр Платоновой эпохи запугивал народ, как родители пугают детей, рассказывая им истории о привидениях, между тем врачеватели душ давным-давно установили, что такие истории вредны. Но подождите – самое лучшее еще впереди!

Действительно, зрители заметно оживились и принялись рукоплескать, завидев на сцене тридцать танцующих женщин самого цветущего возраста. Одежды на них почти не имелось, и тем более примечательно было то, что открывалось глазу. Танец был очень прост, он заключался в том, что женщины высоко задирали ноги, причем проделывали сие весьма искусно и подвижно и притом все одновременно, словно бы кто-то управлял ими, дергая за нити. Взлетающие и опускающиеся ноги напомнили мне о самодвижущихся веслах, и не исключено, что женщины должны были изображать как раз корабль. Я вознамерился горячо посоветовать зрелище нашим матросам, коим оно наверняка было бы весьма любопытно и поучительно.

Когда женщины удалились, зрители стали нетерпеливо шуметь, и вышедшие вслед паяцы не нашли в них большого сочувствия. Все громче раздавались крики: «Телка-Лаура! Телка-Лаура!»

Тут прозвучала далекая барабанная дробь; заслышав ее, тысячеглавая толпа умолкла, и настала мертвая тишина. Но когда на сцене появилась молодая женщина с развевающимися золотыми волосами и округлыми телесными формами, едва скрытыми ее почти прозрачным нарядом, грянула громовая овация, а приветственные вопли переросли в оглушительный гвалт. Я в жизни не поверил бы, что народ Аллотрии, столь умеренный во всем остальном, способен выражать чувства так невозбранно, не прибегая к помощи Абсолютного Духа.

Подобное воодушевление поначалу было мне совершенно непонятно. И хотя нужно признать, что молодая женщина, именуемая Телкой-Лаурой, отличалась красотой и пышностью и не стыдясь демонстрировала свои прелести, все представление сводилось к тому, что она расхаживала по сцене туда-сюда и медленно поворачивалась. По движениям ее губ я заключил, что она пытается что-то сказать или спеть, но вследствие того, что зрители непрерывно выражали восхищение, нельзя было услышать ни звука. Когда женщине, судя по всему, прискучило стоять на сцене, она удалилась, но ее семь раз вызывали обратно, всякий раз – бурными возгласами и рукоплесканием, причем отовсюду на сцену бросали цветы и зеленые венки, так что по временам Телка-Лаура вынуждена была от них отбиваться. Наконец, она стянула с себя воздушный наряд и швырнула его в толпу, а зрители моментально разодрали сие одеяние на тысячу кусочков, ибо каждый возжелал заполучить себе его часть.

К финалу мы были настолько поражены увиденным, что Софрон счел необходимым дать нам дальнейшие пояснения.

– Вы не знаете, само собой, что Телка-Лаура – это Любимица Народа. Дело обстоит так, что ежегодно мы выбираем носителя этого почетного звания. Кто его получит – решать народу, а поскольку от Любимцев Народа не требуется особенных умений, возможности тут у всех равны.

– Но чем-то они должны выделяться, – молвила княгиня. – Эта девушка, конечно, очень красива, пусть ее и называют столь уродливым именем.

– В том и состоит особая притягательная сила Любимца Народа, что он не выделяется вообще ничем, – продолжил Софрон терпеливо. – Я должен отметить, что у нас тысячи и тысячи девушек, столь же красивых, а то и еще прекраснее. Но именно за то, что Любимцем Народа может стать каждый и каждая, их все и любят. Так, в прошлом году некий юноша был избран Любимцем Народа за песню, хотя, честно говоря, он совсем не умеет петь. Телка-Лаура, как показывает и ее имя, – простая дочь землепашца, не умеющая ровным счетом ничего, кроме как доить коров. Оттого каждый может ощутить себя равноценным Телке-Лауре. Вот почему быть Любимцем Народа даже почетнее, нежели первым архонтом, ибо до такого положения могут возвыситься лишь единицы. И пока у каждого есть возможность сделаться Любимцем Народа, люди не беспокоятся о том, что не могут стать правителями, и ничуть не завидуют последним. Вряд ли вы отыщете женщину, жаждущую быть Ипатией, но всякая женщина мечтает быть Телкой-Лаурой. А значит, Ипатии не нужно бояться ни людского тщеславия, ни зависти. Не знаю, удалось ли мне донести до вас мою мысль?

– Теперь мне все ясно, – сказала княгиня раздумчиво. – А что станет с этой бедной девочкой на будущий год?

– Она вернется к своим коровам – и ей на всю жизнь останутся воспоминания, коих другие лишены. А когда у человека есть что вспомнить и о чем мечтать, он всем доволен. Ведь то, что мы зовем настоящим, есть лишь краткий миг по сравнению с прошлым и будущим.

***

Из рецы Володи Аренева (полностью в будущем номере «МФ»):

...Ристикиви — автор интереснейший и очень разнообразный. «Остров чудес» — самый новый его перевод на русский, выполненный Николаем Караевым, и, надо добавить, выполненный отменно. Между тем, задача стояла крайне непростая, поскольку перед нами стилизация под так называемые средневековые странствия — и одновременно под их современные литературные аналоги. «Плавание святого Брендана» и многие другие рассказы о том, как древние мореходы отправлялись в неведомые моря и открывали диковинные острова, впоследствии были не раз перелицованы писателями поздних времён. В этой традиции работали многие авторы, от Свифта до Уильяма Морриса. Но Ристикиви написал не просто роман-фантазию. «Остров чудес» — это одновременно и иронический взгляд на современную западную цивилизацию. Роман не устарел за полвека, прошедшие со времён его первой публикации, — и здесь, наверное, следовало бы добавить «к сожалению».

Вот тут можно прочесть рецензию Бориса Туха, напечатанную в «Дне за Днем».

Пока что роман продается только в Аллотрии Эстонии. Есть несколько возможностей приобрести «Остров чудес» и за ее пределами:

1) на «Фантассамблее», которая пройдет в 16 по 19 августа (пятница-понедельник) под Питером (а также в Москве, но тут надо договориться о времени);

2) издательство «КПД» будет продавать книжку в Москве на ММКВЯ с 4 по 8 сентября;

3) наконец, я могу переслать книжку по почте куда угодно, но тут опять же надо договариваться.

Если кого это всё заинтересовало — прошу в комменты.