Соизволением Неба прочел (в рукописи, то бишь в файле) новый текст Романа Шмаракова, продли Господь его годы, — я пишу «текст», потому что не понимаю, повесть это или роман; по объему скорее повесть, но по плотности, сдается мне, не меньше романа.
Называется эта вещь «Книга скворцов». Действие происходит в 1268 году, когда иерусалимский король и швабский герцог Конрадин, здесь называемый, как было кое-где принято, Куррадином, шестнадцати лет, пришел в Италию биться с Карлом I за сицилийское королевство. В это самое время над болонской Имолой летают, как у Хичкока, несметные полчища пернатых. Трое условных героев — госпиталий, келарь и юноша, подрядившийся обновить монастырские фрески, — укрываются от скворцов в местном монастыре и пережидают их за беседой. Собственно, всё. Весь формальный сюжет.
Остальное — ровно то, что мы у Шмаракова ценим и любим и в «Каллиопе...», и в «Овидии...»: лабиринт историй, который стремительно строят келарь и госпиталий, люди, до крайности ученые (ну или таковыми они кажутся из наших тощих и худых лет). Пересказывать это бессмысленно — Шмараков знает то, что знает Эко, но чего не знает ныне почти никто: хороша книга, которую невозможно пересказать, не изложив без выпусков весь текст, от и до. Греко-римская мифология и история, Средневековье, сюжеты от известнейших (в какой-то момент юноша, именем Фортунат, спрашивает, кто такая ламия; см. рецензию Шмаракова на перевод Лиутпранда кисти Дьяконова с комментарием как раз касательно ламии; ну а нам, любителям фантастики, стыдно не знать про ламию — после «Гипериона»-то) до совсем местечковых, итальянских, почти деревенских — вроде изрядной истории про мессера Гульельмо ди Ариберто из Червии, который желал упокоиться в саркофаге с изображениями подвигов Геракла, и что из этого вышло (я ржал, извините, аки конь). Есть тут истории сквозные — про покойного императора и его цирюльников, например (опять же, сюжет о яблоках и Троице не позабудешь), или про вторую удачу Суллы, или про портного Таддео Дзамбу, — но чем дальше в лес историй, который сам в себе — История, тем лучше понимаешь, что не-сквозного нет вообще ничего. Автор через собеседников, брата Петра и брата Гвидо, оперирует опять не сюжетами, а метасюжетом, мировидением, ровно как в моей любимой «Каллиопе», только там это мир условного викторианского джентльмена, а тут — мир условного позднесредневекового книжника, для которого Афины и Иерусалим сошлись в Риме, «ведь что такое вся история, как не похвала Риму» (я не знаю, сам автор придумал эти слова или взял откуда-то, но они очень точно фокусируют книгу и мир по ее героям).
Приключениям тела тут взяться неоткуда, люди сидят в монастыре, пережидая стихийное бедствие в форме птиц, и говорят о разном; приключения мысли — это не магистральный сюжет, но сама плоть «Книги скворцов». Сотни персонажей выходят на сцену и исчезают за кулисами — но так, что ты ощущаешь (если не ощущал до этого), что все они живее всех живых. В том числе потому, что История фрактальна: взять хоть историю с головами Секста Кондиана — я вспомнил сначала про голову Альфреда Гарсии, потом про то, где умный человек прячет мертвый лист. Неудивительно, что и сама «Книга скворцов» отзывается внутри себя самой (историей о книге имолезца Андреа Скинелли). Беседа меж тем следует своим правилам: сначала разговоры ведутся о знамениях (раз уж скворцы) как двигателях Истории, о снах, о явлениях богов и прочем в том же духе; затем о мире как сцене, о трагедии (и) Истории; затем, насколько я смог уловить, — о ее осмыслении, о разуме, о том, что разум иногда бессилен, о случайности, о Божьем промысле и вновь об Истории. Это все важно, но только отвлекаются беседующие едва ли не чаще, чем говорят по делу, и это, как по мне, важнее.
Боюсь, эта книга, как и предыдущие сочинения автора, заведомо больше меня как читателя. Про «Каллиопу», я помню, автор говорил, что в ее основе лежит, преломленный, некий известный миф. Возможно, что, и даже наверняка в основе «Книги скворцов» лежит нечто большее, чем то, что я там вижу. Для меня это — текст о рае. Очень редко бывает так, что благодаря каким-нибудь скворцам или иному божественному вмешательству умные люди сходятся на несколько часов, чтобы просто поговорить. В такой момент, я верю, на земле возникает временный филиал рая на абстрактном красивом холме, когда только и можно понять (но, раз поняв, невозможно забыть), что дело не в деньгах и не в количестве женщин и далее по тексту.
Как там у Аксенова: «Ведь мы же все должны друг друга утешать, все время ободрять, разговаривать друг с другом о разном, житейском, чуть-чуть заговаривать зубы, устраивать вот такую веселую кутерьму, а не подкладывать друг другу свинью и не ехидничать. Но, к сожалению, как часто люди ведут себя так, будто не умрут они никогда, и лишь временами все складывается так благополучно, как сейчас. Жаль, что вас не было с нами».
Если ты попал в свою «Книгу скворцов» Фортунатом, «мальчиком, случайно бывшим при этом», — уже прекрасно; вряд ли можно рассчитывать на большее. Чаще ты попадаешь в нее четвертым, читателем (и понимать, что ты тоже часть книги, то есть часть Истории, очень странно: «Четверо смотрят на пламя, / Неужели один из них я?»). Но в любом случае расставаться очень жаль. С другой стороны, это и невозможно — после такого-то. Тебе показали Историю, какой она — вместе с тобой — выглядит с места повыше, оттуда, где времени уже не будет. Если ради этого надо выпустить тучу скворцов над Имолой — почему нет? Скворцы улетают, а История в тебе — остается.
Я очень надеюсь, что с «Книгой скворцов» у Ромы Шмаракова все будет хорошо, ее в достодолжное время опубликуют и так далее. Окей, да, я восторженный читатель. Простите; не могу не :)
цитировать
свернуть ветку
