То, что перевод Фляка – всего-то, по сути, чуть-чуть причесанный подстрочник, я подозревал. Но проверять как-то не тянуло, тем паче, что в свое время трилогию я читал не в русском, но в украинском переводе, который получился преотличнейшим (с удовольствием, кстати, взял бы – будь он издан – украинский перевод «Ведьмака» от того же пана переводчика). Однако разговоры, что, мол, перевод нисколько не настолько плох, как говорят недоброжелатели и очернители – с одной стороны, и что, дескать, куда больше проблем в самом произведении – с другой, заставили преисполниться спортивным интересом.
Как оно зачастую и случается, действительность превзошла опасения.
Ниже – буквально горсть полуупорядоченных заметок на полях вступления и первой-второй страницы первой главы, просто чтобы был понятен масштаб катастрофы.
(Предварение: вступление в «Lux perpetua» – нечто вроде вступления к «Баудалино» Умберто Эко: автор тоже умело и активно жонглирует стилями, соединяет и микширует высокое и низкое, дает читателю шанс проявить свою эрудицию – ну или хотя бы порыться во всякоразных дополнительны источниках; то, что предлагает вместо этого Фляк – это сущая катастрофа).
Перевод первых стихотворных строк – имеет право на. С тем лишь замечанием, что перевод сделан с качественно, но несколько вольно – стихотворный перевод, а то! – обходящейся с латинским первоисточником польской перепевки, а не с латинского оригинала, как следовало бы (ну, хотя бы опираясь на подстрочник, каковых и в сети – мильйон). Но, повторюсь, тут хотя бы дух остался.
А вот дальше начинаются стилистические и всякие прочие беды и проблемы.
«Ой, ой-ой-ой, приближается, уважаемые господа и дорогие слушатели, приближается день гнева, день скорби, день слез. Приближается День Суда и наказания. Как говорится в Послании Иоанна: Antichristus venit, unde scimus quoniam novissima hora est. Идет, идет Антихрист, приходит последнее время. Близится конец света и завершение существования всего…». Рассказчик/нарратор во вступлении к третьему тому вовсю балагурит, как балагурил он и во вступлениях к томам предыдущим. Никакого высокопарного «уважаемые господа и дорогие слушатели» здесь нет – обращается он к ним куда более по-простецки; при том – примешивая, все же, сюда и высокопарность священного текста: день гнева – не «приближается», он близится, и это «близится» ритмически повторяется – характерная черта прозы АСа, как помним, – и в отношении Антихриста (тот тоже – «близится», то же самое слово, что относится ко дню гнева), и в отношении последних времен. А вот конец света и «предел всякого существования» – тот (у автора) «приближается», словом однокоренным, но более... м-м... приземленным.
«Другими словами: хреново, блин» – а вот тут автор перескакивает на регистр «низкого» (в обеих двух смыслах) языка: тут у него «другими словами: хуже, сука, некуда» (ну, если оставить в стороне обычное для редакции розовение ланит при крепком словце или неаппетитной подробности у автора).
«Антихрист, уважаемые господа и дорогие слушатели, будет из колена Данова» – тут, во-первых, совершенно та же простецкая конструкция обращения к слушателям, что и в самом начале, а вот Антихрист – и это во-вторых — не «будет», он «должен быть» из колена Данова.
«Рожден будет в Вавилоне...» – с этого места и до конца абзаца рассказчик снова начинает балагурить, перемежая куски из Откровения со стишками-потешками, в духе тех, которые открывали том. Все это в переводе – ушло в нети, и из нетей тех слышны плачь и скрежет зубовный. ...и это оставляя в стороне мелкие неточности, навроде того, что у Антихриста размером с локоть, как мы понимаем, отнюдь не «губы», но рот.
Следующие пара абзацев (да, у АСа до самой фразы «Lux perpetua» – это всего два абзаца, без этой вот дробной разбивки под каждое действие рассказчика) теряют прежде всего стилистически, поскольку нарратор тут продолжает балагурить, играть на повторах, но – нисколько не тяжеловесно, безо всяких навязчивых-повторяющихся «за то, что...» и пр. По мелочам (но из этих мелочей складывается общее впечатление от текста): не «За то, что глумлюсь?», а «Дескать, святотатствую?». Каркает нарратор не как «ворона», а как «ворон» – птица, как помним, вещая, а не просто неприятная. Истину, которую рассказчик, по его словам, «оглашает», великие отцы Церкви не «засвидетельствовали», а «подтвердили», а из Евангелий ее не «почерпнули», она в Евангелиях «доказана». Слушатели для него – не «уважаемые», но «вельможные»: регистр тут несколько иной. Ну и не «солнце», а «солнышко», не «Боже мой», а, например, «Боже всесильный» или как-то так, с высокопарщинкой. В конце абзаца, там, где русскоязычный читатель видит «вот свет безграничный», должно было б видеть библейскую цитату, кусок из которой («Lux perpetua») стоит в следующем абзаце.
(«Экие мелочи и экая мелочность!» – воскликнут многие, но я повторюсь – из этого-то и складывается красота «Гуситской трилогии» и авторский стиль АСа в ней; и должно бы ее уважать и уважить).
«Что вместо того, чтобы болтать ерунду, поскорее рассказать, дабы закончить?» и далее – в переводе постоянно на полметра в сторону от того, что пишет автор. По тем же тропам, но – в стороне. Маргиналиями. Бо, например, приведенную фразу точнее было бы переводить как-то вроде «Что раз оно так, то не языком трепать, а повесть поскорее завершать?». Далее: смысловая неточность в «что там было дальше с Рейневаном и с его любимой Юттой, с Шарлеем и Самсоном в то время, время жестоких войн» — поскольку стоит здесь: «...с Шарлеем и с Самсоном оных времен, времен жестоких войн...», что, согласитесь, вносит совсем другие оттенки в рассказанную историю. Далее: «Хотя сказать вам должен, что если к счастливому либо веселому завершению повести готовитесь, то жестоко ошибаетесь» – на самом деле, автор более точен: «...то окажетесь вы жестоко разочарованы». Далее: «Непрерывно смерть и пожары на земле французской, постоянно война. Сто лет продолжаться будет что ли?» – все так, но с одним небольшим уточнением: «Непрерывно, как у цитированного Овидия, смерть и пожары...» (не говоря уж о том, что реминисценция из Овидия потерялась совершенно).
Пара следующих исторических абзацев – со сбоями, опять же, стилистическими (скажем, широкое поле синонимов к «сражаются» у АСа в переводе становится несколько однообразным; «Преимущество на стороне детей Арпада!», которое в первоисточнике «Ломят дети Арпада!»; «написана мадьярам горькая судьба» – судьба им, естественно, «писана»; «Царство Византийское укорочено до размеров...» – оно, конечно, «сжалось», а Иоанн VIII и брат его Константин, высматривают вовсе не «уж не нападет ли Осман», а «уж не близится ли Осман»).
Абзац о пророчествах – тут сразу же похерен (уж простите) весь ритмический ряд: «предсказал царь ... пророчил пророк ... провестила прорицательница». Ну и дальше шероховатости между стилем и фактом (типа «один народ объявляет войну другому народу» вместо должного «начинает», «великие бедствия» вместо «великого мора»). Нераспознанная идиома во фразе «И вовсе не в последнее время только, а извечно, в круге времени», бо там, конечно, нет никакого такого «круга времени», а есть выражение, которое значит «порочный круг», «дурную бесконечность»).
И главное – в переводе большие проблемы с игрой в стиль пророчеств, который здесь получился ни в тын, ни в ворота (всякое там «Что ж, действительно, наступил век измены, произвола и насилия, век непрестанной войны» вместо чего-то вроде: «Се, верую, настал нынче век предательства, произвола и насилия, век непрестанной войны» или «Какие знаки показаны будут? Какие signa et ostenta?» вместо авторского «Какие знаки сие покажут, какие signa et ostenta?»). На фоне этого кивание головами – грех меньший, бо автоматический (ну, пишут так братья-поляки, не всегда переводчик притормозит и вспомнит) – в отличие от разницы между «гражданами» (в переводе) и «мещанами» (в тексте).
Замена милейшего авторского «Вот, попросту: еблысь! И конец, finis mundi» на нейтральное «бац!» вполне понятна, и в грех переводчику я такого не поставлю.
А вот нераспознавание раскавыченных цитат – скверно (например, то, что начинается невнятным «Будут знаки на солнце, месяце и звездах, а на земле тревога народов, беспомощных перед шумом моря и его лавиной. Силы небес содрогнутся. Солнце затмится, месяц светить не будет, а звезды будут падать с небес» – это микс, где нераспознанный фрагмент из Евангелия от Луки: «будут знамения на солнце и луне и звездах, а на земле уныние народов и недоумение; и море восшумит и возмутится» переходит в нераспознанное же Евангелие от Матфея: «Силы небесные поколеблются» – и дальше во взятое из него же: «солнце померкнет, и луна не даст света своего, и звезды спадут с неба»; там и дальше, на несколько следующих абзацев, продолжаются миксы из канонических и апокрифических пророчеств).
Название первой главы: тут у АСа обыгрывается обычная средневековая формула проклятия, формула, которая остается невнятной в имеющимся переводе – и, что хуже, непонятной. («в которой Рейневана, пытающегося напасть на след своей любимой, встречают различные неприятности, в частности, наложенное на него проклятие. В доме и во дворе, стоя, сидя и работая» – на самом деле этот фрагмент разбит на несколько предложений и имеет следующий вид: «...встречают различные неприятности. В частности, он оказывается проклят. В доме и на подворье, стоящим, сидящим и трудящимся» – и это вот последнее предложение и есть та самая формула заклятия). Ну и Европа новые техники боя не «приспосабливает», но «приспосабливается» (к ним) или, скажем, «принимает» (их), если уж.
Первая глава смотрится более выгодно, поскольку тут стилистически однообразны куда более длинные периоды, чем это случалось во вступлении, но здесь на первый план выходят «все эти маленькие отличия».
Например:
Всю ночь на оттепель «поворачивало», а не она «намечалась», снег таял не «на рассвете», а «с рассвета». Скрипят в повозках не «валки», а стельваги, возницы, естественно, вовсе не «матерятся», а просто ругаются, запах сельди над повозками не «носился», а поднимался, вставал. С ветвей капал не «растаявший иней», в лежащий на них снег. Звук битвы сгоняет с ветвей не «ворон», а галок (и да, я знаю, что они прилетают обычно позже), февральское небо не «оловянное», а свинцовое. Победившие кричат не «Заходи», а «Загоняй». Храп коня не «встревожил», а упредил, всполошил раненого армигера, кровотечение у него же усилилось не от «напряжения», а от усилия, кровь текла не из-под «лат панциря», а из-под пластин кирасы (и позже станут разрезать ремень нагрудника и наспинной плиты, а не «наплечников»), ну и карминовая струя не «сплывает», а течет по металлу. Раненый же опирается не о «пень», а о поваленный ствол, а достает не просто «кинжал», а ту его разновидность, что часто зовется у нас дагой или стилетом.
И это я остановился всего лишь в пределах первой-второй страницы первой главы.
Ergo... Да какое уж тут «эрго»!
цитировать
свернуть ветку
.
/