Неслучайно «Ватек» был впервые написан именно на французском (потом пиратское издание вынудило-таки Бекфорда сделать авторский перевод на английский).
Как заметил Борхес, фабула знаменитой повести очень проста — ненасытное капризное чудовище гонится за небывалым могуществом и получает в финале заслуженную награду. По пути он одних совращает, других убивает. Эта фабула впрямую отсылает нас к назидательным притчам, к средневековым моралите и вольтеровскому «Кандиду».
Казалось бы, такая история просто обязывает читателя занять позицию моралиста. Он должен возрадоваться изощренности наказания; вознегодовать, что автор слишком смакует описание грехов халифа (и вкладывает в них столько фантазии); провести параллели с биографией самого Бекфорда...
Но, как показалось рецензенту, морали в «Ватеке» заключено не больше и не меньше, чем, например, в узоре «пейсли».
Конечно, «Ватек» написан человеком, который ценил свои прихоти куда больше, чем свои таланты; и судьба спасенного невинного Гюльхенруза кажется увесистой авторской фигой в кармане, направленной на тех, кто осуждал его бисексуальность. Но все-таки, сюжет в «Ватеке» настолько выверен и симметричен (начавшись на башне, он заканчивается в подвале), что воспринимается как искусная арабская вязь, где нет ни людей, ни цветов, ни птиц — есть только слияние красок и пересечение линий. Вместо Добра и Зла мы видим контраст черного и белого цвета, вместо греха и возмездия — угол падения, который равен углу отражения.
В мире «Ватека» даже сам Пророк не останавливает злодейства халифа с сопутствующими невинными жертвами только потому, что хочет узнать, до каких пределов низости он может дойти. В этом он удивительно похож на заинтересованного читателя, не правда ли?
И нужно признать, что Бекфорд умеет удивлять. Хотя точка А и точка Б путешествия халифа заданы раз и навсегда, его путь поражает своей извилистостью. Буйная фантазия автора роскошно расцветила незамысловатый сюжет. Вот, например, описание чудовищного посланника из неведомых земель:
цитата
Человек, или, вернее, чудовище, вместо того чтобы отвечать, трижды потер себе черный, как из эбена, лоб, четырежды ударил себя по громадному животу, раскрыл огромные глаза, казавшиеся раскаленными углями, и шумно захохотал, обнажая большие янтарного цвета зубы, испещренные зеленью.
А еще в этой якобы восточной сказке есть немало типично английского черного юмора, что придает стилизации особую прелесть.
цитата
«Не будь таким неженкой, — отвечала ему Каратис, — помоги мне лучше привести все это в порядок; увидишь, что именно предметы, внушающие тебе отвращение, окажутся благодетельными. Приготовим костер для жертвоприношения сегодняшней ночью, и не думай о еде, пока мы не сложим его. Разве ты не знаешь, что всякому торжественному обряду должен предшествовать суровый пост?»
Эта назидательная речь суровой, но любящей матери просто безупречна!
Что интересно, ад в «Ватеке» — не пытка, а соблазн, или, скорее, пытка соблазном. Бекфорд восторгался прекрасными архитектурными кошмарами Пиранези и наверняка имел их в виду, описывая дворец Эблиса.
Лавкрафт в своем эссе «Сверхъестественный ужас в литературе» очень высоко оценил «Ватека». И то, что повесть, написанная за два дня, выдерживает уже четвертый век переизданий, подтверждает, что она до сих пор завораживает читателя сочетанием богатства фантазии, атмосферы восточной роскоши, жестокости, гротеска и черного юмора.
цитировать
свернуть ветку
