Вторая часть перевода


Вы здесь: Авторские колонки FantLab > Авторская колонка «sanbar» > Вторая часть перевода рассказа Р. Скотта Бэккера The knife of many hands
Поиск статьи:
   расширенный поиск »

Вторая часть перевода рассказа Р. Скотта Бэккера The knife of many hands

Статья написана 15 марта 2017 г. 10:32

  

  

    

    

    

     Данной публикацией завершается моя работа над переводами рассказов Ричарда Скотта Бэккера из условного подцикла «Истории о Злодеяниях», относящегося к миру Второго Апокалипсиса. Следует заметить, что история Туррора Эрьелка в общем то нетипична для Бэккера. Сам автор в блоге признавался, что данный рассказ это своего рода дань уважения и любви к образу Конана, созданному Робертом Говардом, каковой образ, не смотря на его впечатляющую харизму и энергетику, едва ли можно назвать эталоном интеллектуального фэнтези. В отличие от предыдущих рассказов, «Нож», мало что добавляя к истории или подробностям «лора» Эарвы, как Ложное Солнце, не содержит и каких-либо интроспекций и психологических экспериментов, исследующих литературными методами внутренний мир нетривиальных героев Бэккера, как рассказ о Откровениях безумного эрратика. «Нож, что всем по-руке» — просто забавная вещица для ценителей мира Второго Апокалипсиса, позволяющая лишний раз почувствовать его очарование. Простота сюжета,  и доминирование формы над содержанием в этом рассказе дают возможность его прочтения и осознания заложенных в нем идей, образов и смыслов, в том числе и читателям, совершенно не знакомым с творчеством автора. Тем не менее, это по-прежнему Бэккер с его богатой метафорикой, игрой на полунамеках, общей мрачностью декораций и образов, а также «фирменными» провокациями. Приятного чтения.

      

    

    

             

  

                            

    

             

                                                                                                  Ричард Скотт Бэккер

                      

                                                                    

                                                                                               цикл Второй Апокалипсис

                                                                               

                                                                       

                                                                                                «Истории о Злодеяниях»

                                                                                  

                          

                                                                                                 Нож, что всем по-руке

                                            

                                                                                                            

                                                                                                               Часть вторая

                               

                   

                                                                                                               — У души тысяча стремлений, у мира же лишь одно.

                                                                                                                                 Древняя нильнамешская поговорка

                                   

                      

         Ранняя весна, 3801 Год Бивня, Каритусаль

                               

      Чудовищные сны.

  Его лицо, опаленное пламенем Преисподней. Корчащиеся в огне и дыму великие храмы.

Тела, горящие как мешки со смолой.

  И затем... Комья земли, вдавившиеся в щеку. Тоненькие лучики света, пробивающиеся сквозь окружающий мрак. Гомонящие рядом голоса, прорастающие сквозь множество прочих звуков...

  Какой то рынок? Или оживленная улица?

  Неистовейший из Сынов Вайглика, сощурившись, поднял свою огромную руку, заслоняясь от слепящего света, и сплюнул, пытаясь избавиться от мерзкого вкуса во рту — память подсказывала ему, что это сера.

    Что же произошло?

   Они просто оставили его в каком-то переулке, понял Эрьелк. «Грязь и дерьмо!» — прорычал он, заставляя себя подняться на непослушные ноги. Он прислонился к почерневшей стене, чтобы собраться с мыслями и прийти в себя и почувствовал облегчение, обнаружив, что его вещам, также как и его телу, не нанесено никакого ущерба. Даже его меч, Кровопийца, так и висел у бедра. Навершие выглядело слегка опаленным, но лезвие было по-прежнему острым.

  Пошатываясь, он подошел к выходу из переулка и окинул взглядом запруженную толпой оживленную улицу. Жара, особенно в сочетании с городским шумом, была почти что невыносима. Храмовый комплекс Киро-Гиерран возвышался над потоками снующих туда-сюда прохожих. Дюжины храмовых проституток, полностью обнаженных под своими черными хламидами, томились на монументальной лестнице, с притворной застенчивостью сплетничая друг с другом. Он оказался на противоположном берегу реки Сайют, в квартале Мим-Пареш, обитатели которого могли позволить себе поклоняться Гиерре и где — что  главное — валяющиеся без чувств воины могли, без особой опаски, ожидать когда, наконец, очнутся. Окажись он в недрах Червя, воришки, к этому времени, уже растащили бы по кусочкам даже его собственную плоть.

   Его мышцы гудели от изнеможения. Болели суставы. Его запястья и лодыжки саднили — кожа на них была содрана из-за его попыток освободиться. Мысли неслись вскачь. Шпили! Шинутра — сам их сраный Великий Магистр — допрашивал его. Ужаснейшая из Школ похитила его, а затем просто выбросила как рыбьи потроха. Он знал, что Ститти сейчас посоветовал бы ему немедленно бежать как можно дальше, чтобы расстояния и целые страны легли между ним и этими общающимися с демонами ублюдками. Забудь о всех наваждениях, связанных с оскорбленной честью и гордостью, сказал бы он ему. Грязь и дерьмо, парень! Выпивка и шлюхи — куда более дешевое лекарство, чем месть. Намного!

   Но он оставался холька и его доводили до исступления те оскорбления и надругательства, что ему пришлось вынести — висеть прикованным нагишом!

  Никогда ещё не приходилось ему испытывать подобного...унижения....

Бом...бом...

Никогда!

И было что-то еще...боль...или ужас. Что-то в нем согнулось и надломилось, он ощущал внутри себя  какое-то явственное головокружение, как-будто некий туман лег на его реакции и чувства. Они чем-то запятнали его, замарали своим нечестивым ремеслом — он чувствовал это!

Он впустую слонялся, пока, наконец, не осознал что именно ищет. На улице, напротив Храма Желания, теснилось множество торговых рядов и ему пришлось потратить некоторое время, прежде чем он обнаружил средь них лавку медянщика. Отмахнувшись от пресмыкающегося перед ним владельца, он схватил самое большое и наилучшим образом отполированное блюдо. Изделие было безыскусным и отражение плыло в нём, искаженное множеством  вмятин, но образ его, тем не менее, оставался чистым, незапятнанным тошнотворной извращенностью Метки, что всегда выдает проклятого богохульника.

Он стоял ошарашенный среди всей этой кучи блестящих вещиц....Почему? Он же убил одного из них, опозорив внушающих трепет Багряных Шпилей в их же собственном городе..почему же они просто взяли и отпустили его?

  Эрьелк оставил торговца, причитающего среди своих медяшек. Его мысли скрутились тугим узлом. Как и всегда, его встречала волна испуганных взглядов,  следом же за ним раздавались шепотки, а трясущиеся руки творили охранные знаки, но этой дурацкой суеты он даже не замечал.

  Всякий сброд всегда изумлялся подобным ему.  

  Он держал свой путь к Развалам — древнему рынку прувинехских специй, что, как шутили обитатели Червя, был едва ли не старше древнего Шира. Кругом виднелось множество жавшихся друг к другу солдатских палаток, образовывавших широко раскинувшиеся военные лагеря, достаточно обширные, чтобы можно было ясно видеть все ярусы  Каритусаль. Там — над сложенными из белого мрамора поместьями и благоуханными садами Уединенности,  буйством оттенков лилового, черного и золотого сверкали в свете закатного солнца знаменитые мозаики Палапаррайса:  воздвигнутого самим Саротессером величественного дворца, который его развращенные потомки оскверняли своим дыханием вот уже четыреста лет.

  

Он взглянул на свой боевой пояс и заметил, что послание королевы Сумилоам всё ещё болтается там —  её благоволение, начертанное на белой ленте, что женщины из айнонской кастовой знати повязывают обычно у своего левого бедра, когда хотят передать сообщение  мужьям и любовникам. Он взял в руки эту вещицу — ту, что требовал у него первый из колдунов — Нагамезер и осознал вдруг, что до сих пор не имеет ни малейшего понятия о том, что там написано.

   Сторожащим Врата Лазутчиков сообщено о тебе.

  Явись же, Герой!

  Не всё ещё завоевано.

  Он ухмыльнулся, задаваясь вопросом — интересно,  королева действительно трепетала как лань, когда писала всё это...или она просто считает себя больно умной?

                                                         

                                                         

   Шинутра ошибался. Каритусаль была известна множеством вещей, помимо Шранчьих Ям и  Багряных Шпилей, возможно вещей менее впечатляющих, но более распространенных. Болезни. Специи. Женщины. Косметика. Рабы. Наркотики. Все вместе они гораздо больше подходили для того, чтобы поведать кому-либо о древней столице Айнона. Она, как, пожалуй, ни один другой город на свете, заслужила множество прозвищ: Болящий Город, Город Мух, Шлюха Нираниса. В Трех Морях не было порта, куда кораблю из Каритусаль разрешили бы зайти без тщательного досморта.

   Эрьелк давно осознал, что смерть Ститти  не столько сокрушила его, сколько лишила ориентиров в жизни. Те же самые бесцельные, напоенные кровью, скитания, что привели его к визжащим в Ямах толпам, ранее затащили его на Момасову Бурю, какое-то время известную как ужас купцов Трех морей. Корабль достался ему так же, как он впоследствии его и потерял — по броску игральных костей, ведь морские разбойники, отвергая весь мир, любят и почитают при этом азартные игры. Вот так он однажды и обнаружил себя сраным капитаном сраного корыта, набитого убийцами, ворами и насильниками. И тем же путём он узнал, что столица Айнона Каритусаль была центром целого мира, жившего за счет разграбленных кораблей, что стремились прильнуть к её древнему лону или, напротив, оставить его. Пираты Церн Ауглай славились своей невероятной жестокостью. Некоторые из торговцев предпочитали предать огню и свои корабли и самих себя, лишь бы не испытывать судьбу, вверяя свои жизни их ненасытной злобе. Ходившие на  Момасовой Буре не сомневались, что их души с нетерпением ждет Преисподняя и посему каждый из них пытался высосать всё, что мог из грудей своей краткой жизни. Они были Рвачами в самой сути своей и горе тем несчастным, что  им доведется рвать.

   Небеса приговорили их и они были просто кучкой проклятых душ, любивших порассуждать о чужом проклятии. Каритусаль же для них оставалась тем, в чем они нуждались, чтобы умерить муку, терзавшую их сердца, или сшить расползавшиеся трещины, то и дело возникавшие между ними. Для них столица Айнона была местом, способным, подобно умелому язычку опытной шлюхи,  слизнуть на время огни их проклятия. Сверкающей диковинкой, как и описывал её Ститти. «Каритусаль», — любил повторять он, — «это лишь то, что случается, когда люди изживают свои древние законы и обычаи. В этом городе, души рождаются уже дряхлыми, парень. Для них нет ничего важнее борьбы с собственной скукой. Они вечно, всей гурьбой плетутся за модой, что всякий раз уже мертва или умирает...»

   Каритусаль — просто то, что происходит с цивилизацией, когда она до конца исписала чернилами свиток и теперь, раз за разом, соскребает и переписывает то, что уже было написано ранее. Это место, где разрешено всё, что не мешает делам и торговле, где бессмысленное и бесцельное существование не осуждается....

Где святостью объявляется потворствование, а не умеренность.

  Город нечестивцев-Рвачей..

   В котором Непорочная Королева может открыто хвастаться беспорядочными интрижками с белокожими фаворитами.

                                                       

                                                       

  Врата Лазутчиков оказались калиткой, спрятанной в поросшей лесом расщелине у подножья Ассартинского холма. Охрана, слонявшаяся у входа, действительно была о нем предупреждена и, демонстрируя неожиданную выправку и дисциплину, немедленно сопроводила его на территорию дворца. Влажный полумрак царил под вековыми кипарисами. На протяжении всего пути гвардейцы лишь пару раз позволили себе взглянуть в его сторону — вероятно именно такое указание было дано им по поводу посетителей, чтобы ухажеры их королевы-шлюшки могли надеяться сохранить свое инкогнито, понял варвар. Ни один из них даже не удосужился проверить ленту с благоволением, что он сжимал в правой руке. Даже его оружие не вызвало озабоченности или беспокойства. Его привели к небольшому флигелю, построенному из кирпичей времен ширадской империи, многие из которых несли следы длительного воздействия солнца, а на некоторых виднелась загадочная клинопись, причем, насколько можно было судить,  кирпичи зачастую были поставлены в кладку вверх ногами, боком или вообще вертикально.

  Его проводили в гостевую комнату с низком потолком, не слишком богато, но заботливо меблированную. Там его ожидал человек, одетый в белый с золотой оторочкой наряд— облачение Тысячи Храмов.

— Меня зовут Юсуларес, — произнес он глубоким, мелодичным голосом.

  Не смотря на своё гладко выбритое лицо, говорил он на чистом айнонском и, как догадывался Эрьелк, был родом откуда то с сехарибских равнин. Посланник Святейшего Шрайи к Благословенной Королеве.

  Пылавшие треножники, наполненные китовьим жиром, стояли между небольшими диванчиками, давая достаточно света для того, чтобы варвар мог получше разглядеть внимательно оценивающего его человека. Губы его собеседника были настолько тонкими, что, казалось, их нет совсем, однако он при этом обладал какой-то утонченной красотой, напоминавшей странное изящество, свойственное шранчьим лицам.

— Ты жрец? — спросил Эрьелк.

  Едва заметный кивок.

— Коллегианин?

  Прекрасные черты потемнели, собеседник нахмурился, но было видно, что всё это напускное. Глаза Юсулареса сияли в ожидании — даже в предвкушении.

— Этот мерзкий Шинутра, — осведомился он, — что-нибудь говорил обо мне?

   Хотя Эрьелк и догадывался, что к  этому моменту весь город уже был наслышан о его похищении, он, тем не менее, ощутил легкий укол удивления. Тем лучше, — решил он.

— Нет.

— А о Благословенной Королеве? Упоминал ли этот богохульник о нашей Несравненной Госпоже?

  Эрьел нахмурил лоб.

— Тот — первый, он упоминал.

— Ты имеешь в виду Нагамезера. Колдуна, которого ты прикончил в Третьем Солнце.

  Проскользнувшие в голосе человека нотки удовлетворения подсказали Эрьелку, что тот не просто считает, что варвар поступил правильно, но и искренне восхищается его поступком. Его собеседник был членом Коллегии Лютима — длани Тысячи Храмов, что занималась преследованием, обвинением и осуждением колдунов. Юсуларес почти наверняка обладал даром Немногих — способностью видеть Метку, но как и Эрьелк он отказался от обладания проклятой силой, что была ему доступна. Правда, в отличии от Эрьелка, он предпочел служение Богу Богов тому, чтобы взять свою судьбу в собственные руки. Он отправился в Святую Сумну, где долгие годы обучался и размышлял над Трактатами  и Хрониками Бивня, чтобы однажды стать одним из тех, кто защищает Три Моря от величайшего и ужаснейшего богохульства из всех существующих — колдовства.

— Шинутра утверждал, что Нагамезер остался в живых, — возразил Эрьелк.

— Это, само собой, ложь, но Шинутра нипочем не признался бы что Нагамезер сдох. В городе должны полагать, что он остался в живых, иначе Шпили  не отпустили бы того, кто прибил одного из них.

  Варвар пожал плечами.

— Он во чтобы то ни стало, хотел, чтобы я позволил ему прочесть вот это, — Эрьелк взмахнул измочаленной белой лентой.

  Взгляд коллегианина метнулся к благоволению королевы и обратно к лицу холька.

— А позже, когда они допрашивали тебя в Кизе?

— Они пищали как крысы, которыми и являются, но ни разу даже не упоминали о ней.

— Довелось ли тебе стать свидетелем каких-либо богохульств?

  Неистовейший из Сынов Вайглика усмехнулся в ответ:

— Ты тут коллегианин. Вот ты и скажи мне.

                                   

                                   

  С тех пор как Туррор Эрьелк оказался в Каритусаль, ему довелось побывать на многих диванах, принадлежавших кастовой знати. Путь, что лежал к дивану королевы Сумилоам, отличался от прочих лишь царившей вокруг роскошью и размахом. После разговора с Юсуларесом его отвели в бани, где небольшое войско рабов счистило и смыло с его волос и кожи все следы городских улиц. Бледный писец переписал и куда-то уволок все его вещи. Затем его потащили в семейную часовню, где заставили принести клятву Благоразумия перед каким-то несуразным идолом. И ещё больше двух страж прошло, прежде чем два необъятных евнуха Сансоры наконец повели его, одетого лишь в белую церемониальную ширадскую юбку, на встречу с Благословенной Королевой. Невероятная пышность дворцового убранства сперва заставила варвара холька обомлеть. Глаза жаждут блеска также, как уста жаждут влаги и для того, кто подобно ему, родился на задворках цивилизации, эта нескончаемая череда изукрашенных блюд и инкрустированных драгоценными камнями кубков превосходила всё, что ему доводилось ранее видеть. Но он был не настолько глуп чтобы благоговеть перед всей этой показухой. Ститти всегда говорил ему, чтобы он не забывал о страданиях, стоящих за подобной кричащей роскошью: запоротые насмерть рабы, искалеченные ремесленники, разграбленные храмы. «Из-за чего же ещё твои родичи идут на смерть, добывая шранков мне на продажу? Смерть и убийства, парень. Смерть и убийства — вот фундамент любого великолепия.»

  Палапаррайс был склепом в той же мере, в какой и дворцом, напомнил он себе. Множество людей перемололи в муку, чтобы создать его.  Только Сад Наслаждений выбивался из местной монументальности и царивших вокруг намеков на смерть и мучения. Слишком много земли. Слишком много жизни. Цветущие лотосы заполняли собой чернеющие водоемы, во влажном полумраке свисали вниз изысканные орхидеи. Золоченые статуи взирали с галерей, где клубился благоуханный дым, напоенный ароматом сандала и мирры. Тропинка вела куда-то вниз, петляя подлеском, выращенным так, чтобы придать ему определенную форму. Сопровождаемый жирными чернокожими евнухами, варвар размышлял — неужто крысы и впрямь могут вырастать столь огромными? Впереди, среди зарослей бамбука и акации, виднелся декоративный грот  — округлая ложбина, уставленная по кругу пышными диванами и дополненная низким — не выше его голеней — покрытым лаком столиком, стоящим в самом центре. Высокие фонари пылали позади бумажных ширм, украшенных затейливым узором из сплетающихся драконов. Проходящий сквозь них свет создавал на округлом, беломраморном основании грота свирепые, яростные видения, полыхавшие багровыми и алыми отблесками. В воздухе витали ароматы амбры и запах сырого торфа.

  Юноша, скорее даже мальчик, и женщина, в  которой он тут же узнал королеву, расположились друг напротив друга, устроившись на подушках. Обнаженный меч лежал на заставленном золотой посудой столе меж ними. Оба евнуха немедленно упали на колени, с яростью взирая на варвара, поскольку тот, из противоречия, остался стоять.

  Королева нахмурилась, но мальчика всё это, казалось, не обеспокоило ни в малейшей степени. Он, лучась от счастья, вскочил на ноги, и  радостно воскликнул:

— Какая честь! Ты превращаешь это место в Храм Божий, Священный Свежеватель, в подлинный Храм!

Сумилоам обратила свое хмурое лицо к юноше.

— Это Хозия — старший сын моего мужа, — сказала она, стрельнув в Эрьелка своими огромными, подернутыми поволокой глазами, — боюсь, он сумел настоять на встрече с тобой.

— И я ослеплён! — продолжал орать Хозия, — Взгляни на него, Мачеха! Разве он не сама воплощенная свирепость?

Эрьелк заметил, что это его меч — Кровопийца — столь небрежно брошен на стол, промеж тарелок и кубков.

— Хммм. Ну да, пожалуй.

— Ты отмечен, Северянин! На тебе печать Бога Войны!

  Неистовейший из сынов Вайглика усмехнулся. Некоторые айнонцы видели в Ямах нечто подлинно религиозное, нечто более возвышенное, чем просто кучку мартышек, орущих от вида крови. Хозия, похоже, был как раз из таких.

— Скольких ты убил, как ты думаешь? — завывал подросток. Он не столько подошел, сколько  был, казалось, поднесен к варвару каким-то порывом.  — Уверен, что такие как ты не ведут никаких подсчетов, но если предположить — то какое бы число ты назвал?

  Грязь и дерьмо! Да он — варвар — понимал в джнане больше, чем эта лоснящаяся крыса.

— Шранков или людей? — спросил он.

   Хозия не сможет выжить под тяжким грузом своего нечестивого наследия, понял Эрьелк. Он для этого слишком чокнутый и слишком мягкотелый. Королева обхватила руками обнаженные плечи, возможно также ощутив неумолимую поступь рока,  однако взгляд её при этом не отрывался от эрьелкова голого торса...

— Ступай, ступай, Хозия, — воскликнула она с той нежной досадой в голосе, которую люди обычно приберегают для глуповатой родни. — Ты ведь уже посмотрел на него!

— Быть может, мы ещё поужинаем потом? — умоляюще спросил его мальчик — Мне так многое хочется обсудить!

Эрьелк понял, что пялится как слабоумный. Просто он вдруг заметил в тени бамбуковых зарослей несколько коленопреклоненных фигур — почти дюжину рабов,  полукругом дежуривших на назначенных им местах и, вне всяких сомнений, с нетерпением ожидавших возможности удовлетворить малейшие прихоти королевы.

  Крысы. Хорошенько выдрессированные крысы.

— Мы м-могли бы выпить... — канючил принц.

                        

                                                     

   Шранки без конца вопили в своих загонах той ночью. Но слух Эрьелка был неестественно острым. «У тебя слух как у «тощих» — всегда говорил ему Ститти.  Он услышал скрип досок наверху и затем шарканье сапог на нижнем этаже. Голым он выскользнул из своей постели, его безволосую кожу обожгло ночным холодом. Схватив меч своего умершего отца, он стремглав бросился вниз по лестнице, прокрался через сумрак кухни, мимо остывшего очага  и проник в кладовку, где Ститти хранил посуду. Там он обнаружил одетого во всё черное работорговца, роющегося в холщовом мешке.

— Куда ты ходил? — спросил Эрьелк хриплым со сна голосом.

  Ститти резко развернулся, его глаза сверкнули белыми пятнами с зачерненного лица.

— Парень? Ступай обратно в постель!

— У тебя лицо в саже. И ты весь в крови.

  Долгое молчание.

— Священный обряд моего народа. Один из тех, о которых нельзя распространятся.

— Кто? — настаивал мальчик — Кто это был?

— Грязь и дерьмо! Ступай обратно в постель!

— Кого ты убил?

  И снова молчание — ещё более долгое.

— Камана Фирасеса, — не моргнув и глазом наконец ответил Ститти, — За кровную обиду, о которой тот даже не знал, что она существует.

— Фирасеса. Из торговой миссии? Да ведь он вроде только приехал.

— А обида ждала его здесь годами.

  Глаза юного Эрьелка сузились.

— А ведь ты даже не вспотел. И в глазах у тебя совсем не видно тревоги...Ты уже делал это раньше!

  Беспощадность, сверкнувшая в глазах работорговца, была ему лучшим ответом.

— Пришло время тебе поучиться, — произнес Ститти.

— Поучиться чему?

— Широнгу.

— Широнгу?

— Это продолжение джнана. Нечто большее. Большее, чем просто обычаи и уловки. Большее, чем игра в бенджуку словами.

  Юный варвар наконец опустил свой меч.

— О чем это ты?

   Взгляд айнонца стал колючим. Он искоса посмотрел на юного холька, как смотрят на детей терпеливые, но жестокие мужи.

— О крови.

                                          

                                       

   Королева Сумилоам потакала прихотям своего старшего пасынка — Наследного Принца — не больше и не меньше, чем требовалось, чтобы унять его затуманенный разум.

Хозия был одним из тех, ни на что не годных сыновей, мальчишек, способных лишь мечтать о талантах, которых у них никогда не будет, человеком, который в присутствии мужчин всегда будет оставаться ребенком. Изолированный от всех самим своим происхождением и положением, вечно пребывающий в плену фантазий, Хозия был просто неспособен постичь мрачную истину о своем месте в этом мире и той судьбе, что определила ему история. Его мачеха зашла слишком далеко, чтобы заставить его удалиться в сопровождении жирных евнухов, но он по прежнему не обращал ни на что внимания.

— Боюсь, что старшенький моего мужа —тот ещё идиот.

  Эрьелк всегда вел себя весьма раскованно с женщинами, с которыми собирался спать, вне зависимости от их красоты или положения.

— Ты сильно рискуешь, так говоря о нём.

  Она кинула быстрый взгляд на стоявшую рядом прислугу.

— Так он же не может нас услышать.

Холька фыркнул.

— Но другие то могут. В таких черепушках, как у него, всегда многовато дырок, но тем легче вложить в них тлеющие угли.

— О чем ты, варвар?

— О том, что ты слишком обленилась, решив, что весь мир потакает твоим беспечным капризам. Но это лишь видимость.

— Ты назвал меня обленившейся? Свою Королеву?

  Он стоял с той суровой, величавой неподвижностью, которую всегда использовал, чтобы привести в замешательство людей из высших каст. Пусть они пытаются дергать за невидимые ниточки, играя в свой джнан. Подлинная сила всегда побеждает.

— Нет, — ответил он, — я назвал обленившейся Сумилоам...

— Кого?

— Сумилоам. Женщину, обладавшую достаточной хитростью, осторожностью и терпением, чтобы суметь занять то место, которое заняла. — Он склонился над ней, и почувствовал дрожь, что пошла в ответ по её телу. — Та женщина, готов поспорить, не оценила бы твоё безрассудство.

  Её глаза оценивающе сузились. Возможно, что, как и Хозия, она запала на него ещё до его появления здесь. Возможно, она провела всю прошлую ночь в томлении, ожидая их встречи. Но, если нет, то, вне всяких сомнений, теперь то она точно запала на него. Сумилоам была актером. И убийцей. Но сейчас, одной лишь этой фразой, он раздел её, сорвав прочь одежду с мест куда более сокровенных, чем её чудесная, смуглая кожа.

— Так это правда, — сказала она с придыханием, — то, что про тебя говорят.

— А что про меня говорят?

  Улыбка, исполненная девичьей застенчивости.

— Что ты ухаживаешь за женщинами столь же свирепо, как и сражаешься.

  Он положил свою огромную, покрытую шрамами руку на золоченую спинку дивана, нависая над королевой.

— Правда в том, — сказал он, — что я лишь кажусь свирепым, но в действительности, так же как и ты, стремлюсь поддаться в этой гонке.

   Жар продолжал сгущался меж ними, окутывая грот. Она подняла ладонь и пробежалась пальцами вниз по его груди и животу, скорее намеком, чем касанием воспламеняя его кожу. Её левое колено медленно сдвигалось наружу, одновременно как бы и избегая его близости и приглашая.

   Он сглотнула.

— А скажи мне, Священный Свежеватель, цветет ли порченная роза ярче и ненасытнее, чем луговые ромашки?

  Боковым зрением он увидел  какую-то тень, пробравшуюся через мешанину зарослей, чтобы проскользнуть к гроту и занять место среди полукруга ожидающих приказа слуг. Ещё один раб?

Он сжал её грудь  мозолистыми пальцами.

— Она не порченная, — прорычал он, заглушив её стон, — просто ослабла.

             

                                                                  

   Она выскользнула из его объятий и вскочила,  пританцовывая и кружась.

— Ну давай, варвар, — озорно воскликнула она, заходясь каким-то сиплым, скорее мужским, смехом, — Напои Сумилоам хитростью и мудростью. Обрети награду, служа своей Королеве.

  Её черные как смоль волосы, были заколоты булавками и уложены в какую-то затейливую прическу, модную нынче у высших каст. Лицо её было скорее искренним, чем прекрасным, скорее правильным, чем утонченным — и всё из-за подчеркивающих её исключительность глаз — глубоких, карих и сияющих, столь же бездонных, как глаза знатных женщин на древних ширадских скульптурах. Она была одета в длинное сари, шитое из белой парчовой ткани, прикрывавшее её тело от плеч до лодыжек, не считая, конечно, длинного разреза, идущего слева — на «стороне желания». Когда она повернулась, чтобы отвести его к одному из огромных диванов, располагавшемуся чуть ближе к безмолвному полукругу рабов, подол её платья закружился и, распахнувшись, подобно страницам раскрывшейся книги, явил его взгляду умащенное ароматными маслами сокровенное великолепие.

  Прикрыв на мгновение глаза, он вдруг узрел сотрясающегося от смеха Шинутру,  огромная голова колдуна просвечивала розовым мясом.

  На какое-то мгновение улыбка Эрьелка угасла.

— Ну давай, Возглашенный Чемпион, — промурлыкала Сумилоам, королева Айнона.

  Кровь или семя, как говорят среди его народа. Кровь или семя.

— Освежуй свою Благословенную Королеву.

    Что-то должно излиться.

                      

                 

    Она слегка вскрикнула, когда это случилось, а затем они соединились — тело к телу, пульс к пульсу — и их нагота затрепетала как золотой лист под ударами молота.

— Что ты? — ахнула она, словно от боли.

— Холька, — выдохнул он.

— Да...но что такое..холька?

— Мальчик, — начал он, но запнулся, вновь узрев внутри себя безумный лик Шинутры, —  Мальчик с двумя сердцами, родился среди нашего народа в давние дни. Его звали Вайглик...

  Она медленно покачивалась на его бедрах. Её брови поднялись, изогнувшись полумесяцем, а глаза подернулись томной поволокой.

— И я неистовейший из его потомков, — закончил он, дыша глубоко, словно бык.

  Мягко улыбнувшись, она запрокинула голову, и, вместо того, чтобы стерпеть щекотку, слегка подула, прогоняя непослушный локон, заслонивший её глаза. Всё это лишь распаляло его.

— И зачем... —  вновь ахнула она, — Зачем ты явился в мой город?

  Его первой любовницей в Каритусаль была одна вдова, давно остававшаяся бесплодной. «Ты — опасность», — прошептала она ему как-то. Эта опасность превратила Эрьелка в самый желанный наркотик. Её терзал страх, что столь могучее семя всё же сумеет в ней укорениться.

  Страх и желание узнать.

— Затем, что лишь этот город может вместить меня.

  Тихий крик исторгся из неги её осторожных усилий.

— Лишь Каритусаль достаточно безумен, чтобы я оставался в своем уме.

  Это казалось чем-то мистическим — говорить все эти слова, погружаясь всё глубже в  сладостное соитие...Произносить все эти речи.

  И тут, глазами своей души, он вновь узрел кудахтающего Шинутру. Когти прошлись вдоль его живота, поглаживая рыжий пушок.

  Желудок скрутило узлом. Его второе сердце сжалось в грозящий кулак. Бом-бом..

— Ты имеешь в виду...порочен, — прошептала она.

        

                                   

   Скрежет хитиновых лапок.

  Он перекатился поверх неё, терзая её силу своей несравненной мощью, позволяя ей ощутить его естество во всем его молотящем великолепии. Смуглая кожа придавленная красной. Её крик, присоединяющийся к его крику... тихий шепот... медленно...медленно...её ноги всё больше раздвигались, уступая напору его бедер, из её груди извергся хрип изумленных рыданий. Его дыхание вырывалось наружу подобно рыку дракона, он изгибался дугой, чувствуя как она нанизывается на него, всякий раз вздрагивая и трепеща, и это лишь придавало чистоты его блаженству...

  Вот! Вот что случилось!

Шелушащаяся, чешуйчатая кожа.

  Она задыхалась, хватая ртом воздух, как будто бы видения, возникающие в его голове, вдруг окружили их.

  Варвар мигнул и опять узрел Шинутру — ссутулившегося, засаленного и уродливого. Усиленно трудящегося над его чреслами. Весь мир взбрыкнул и задергался в цепях и оковах...

  Что они сделали с ним?

  Неистовейший из сынов Вайглика взревел, ублажая её своим пронзающим напором, наполняя до краев чашу её ненасытного желания, переполняя её, заставляя излиться криками страсти, превращая всех её предыдущих любовников в застенчивых ребятишек...

  В особенности её размалеванного мужа.

  Сумилоам вопила в бреду, заливаясь смехом.

  А варвар холька заметил вдруг короля Айнона, стоящего неподалеку и делающего вид, что он всего лишь один из рабов-прислужников. Вот! Вот! Вот, что случилось!

  Его кожа вспыхнула алым. Бом-бом-бом-бом-бом-бом....

                      

   Скованный цепями и вздернутый над Преисподней. Удушливая вонь дымящейся серы. Разящий ужас. Нечто мерзкое охватывает его бедра, взбирается, седлает его.....Бом-бом-бом-бом-бом-бом-бом....

  Сумилоам стонала, умащивая его соками своего блаженства, а Красногривый выл, заходясь немыслимым хохотом. Яростный стук его второго сердца достиг наивысшей точки. Бом-бом-бом-бом-бом-бом....

  Он ревел как дракон, как вырвавшийся с Той Стороны демон...Бом-бом-бом-бом-бом-бом....

А Шинутра хрипел, исполненный бешеной злобы...Бом-бом-бом-бом-бом-бом...

— Ну, давай, порази же теперь сию — истинную Яму — своим гнусным обликом!

   Сумилоам рыдала от...от... Бом-бом-бом-бом-бом-бом....

   Вопли. Свистящие розги. Блеск паучьих глаз. Зияющие чудовищными непристойностями щели.

— Насилуй его! — завизжал во весь голос Великий Магистр. Бом-бом-бом-бом-бом-бом....

— Разори его плоть. Да наполнит срам его душу! Трахни его! Да! Да!

                                            

               

   Очнувшись на речном берегу, под сколоченным из гнилых досок причалом, Туррор Эрьелк обнаружил себя свернувшимся возле Кровопийцы и одетым лишь в липкую грязь и засохшую кровь. Когда он, наконец, решился выползти из укрытия и осмотреться, то увидел, что во всех кварталах Каритусаль бушуют пожары, а густые клубы дыма черным покровом окутывают небеса. И хотя он не помнил практически ничего из случившегося, кроме того, что крутил любовь с королевой в дворцовом гроте, он мог ясно видеть отпечаток произошедшего в запекшейся крови, багровой коркой покрывавшей его с головы до ног.

  Визжащих видений долго ожидать не придется.

  Шинутре не было нужды пятнать его богохульным Проклятием, а достаточно было лишь доверится тому проклятию, что уже жило в его крови. Достаточно было лишь немного узнать его, чтобы суметь сотворить из него нож в ещё одной руке...

  И Туррор Эрьелк покинул Каритусаль, зная, что даже если ему доведется вернуться, он пожнет урожай своего отмщения лишь когда тот дозреет...Как научил его Ститти.

  

    

  

           

                          

Рассказ иллюстрирован живописью Вильяма Тернера и Луиса Ройо, а также фанартами, в «шапке» публикации использована обложка журнала Grimdark. Выражаю благодарность коллегам Грешник и ziat за неоценимую помощь в редактировании.





1964
просмотры





  Комментарии


Ссылка на сообщение15 марта 2017 г. 11:06
Подозреваю что прозвище Ратакила, это возможно игра слов «Убийца крыс»:-D

цитата

Крыса, способная спалить других крыс, способная править ими, становится владыкой народа крыс

В итоге одну крысу в первой части он убил.
Из глоссария :

цитата

айнонское «Ратарутар», имеющее шейскую форму «Реторум Ратае», переводится как «Багряные Шпили»: по значению слов «ратае» (красный) и «реторум» (башни).
свернуть ветку
 


Ссылка на сообщение15 марта 2017 г. 11:09
Крысами Эрьелк похоже называет всех, кого по-каким либо причинам не уважает. Колдунов, евнухов, слуг, большую часть айнонцев и вообще людей.


Ссылка на сообщение17 марта 2017 г. 19:05
Спасибо. А рассказы с сайта автора, не входящие в цикл, у Вас тоже в планах?
свернуть ветку
 


Ссылка на сообщение17 марта 2017 г. 19:17
Не думал об этом. Переводы рассказов делались в рамках подготовки допматериалов к проекту перевода Великой Ордалии.


⇑ Наверх