- А где Фрейд?
— Я за него.
Со «страной никогда-никогда» есть всем известная проблема — попасть туда всё труднее.
И уходить ведь будет не титан духа или супермен, но вполне обычный человек, у которого чайник на кухне закипает и по кредиту просрочка капает.
При том обыватель очень капризен — он ведь жаждет уходить по собственной тропинке :)
На простом самолёте туда уже не долетать — в 40-е исчезли последние врата на Земле (Шангри-Ла), а в космос мы еще так далеко не научились.
Рационально и добросовестно вырастить в своем сознании — это надо быть вторым Толкиеном. И не всякий захочет к эльфам...
Можно попасть в прошлое — но там уже тесно, другие попаданцы перепахали все вплоть до неолита.
Употреблять вещества — значить идти вслед за Кастанедой...
Словом, Роберту Холдстоку надо было изобретать какой-то свой путь.
И получилось как в мультфильмах — плеснули из кружки воду на бетонный мол, и бульк в лужу, а она бездонная. Так и уплыть можно.
Что за вода и пол?
Официозный британский фольклор и наследственные психические заболевания.
Есть некий остаток громадных британских лесов, рядом с которым живет семья. Отец становится все более чудаковатым на почве увлечения фольклором и этим лесом. Неделями пропадает, возвращается грязный.
В итоге исчезает совсем.
Тут как раз младший брат возвращается с войны и длительной поправки здоровья — лечился на юге Франции — а старший уходит вслед за отцом.
В итоге похожие дела начинают твориться и с младшим братом — вот он читает дневник отца, там, естественно, недостает некоторых страниц, и все заверте...
Я не психиатр, но тот процесс медленного погружения в лес и одновременно в глубины мифов — уход в Плутонию старика Юнга, населенную архетипами — будит какие-то совершенно терапевтические ассоциации.
Любые препятствия, которые стоят на пути героя — в итоге рассыпаются. Все, кто мог держать его в этом мире — либо заняты собой, либо помогают ему в уходе, либо думают о своем собственном отказе от действительности. Мечты о счастье — воплощаются и развеиваются. Вокруг сгущается миф. Прямо кажется, что герой стал добрым и благородным вариантом Джека Николсона в «Сиянии» — но что мрачное безумие, что любовно-героическое — уводят из дома. И в этой постепенности, в неторопливой последовательности превращения человека в образ — главное очарование романа.
Герой не крутит головой, как Орфей — тем более, что Эвридика-то впереди. Он не оборачивается. Уходит в себя и одновременно в британское мифологическое пространство, будто ничего ценного не оставляя за спиной.
Что сказать?
Конечно, можно съязвить.
https://www.youtube.com/watch?v=nGmPORJnn...
Но только язвительностью ответить не получается. Слишком велика жажда обывателя прикоснуться хоть к чему-то уникальному и чудесному. Не просто свистнуть камень с Парфенона (завозят тоннами), не только прыгнуть с тарзанки (в очередь!). Но обрести смысл жизни через прикосновение к чуду.
Чтобы ушел это мерзкий экзистенциальный ужас, когда миллион-миллиардному человеку дают в руки винтовку и отправляют умирать на колючку, или же продают айфон.
И юнговская Плутония — она будто платоновское царство эйдосов. Причем не столько благое, сколько наделенное смыслом. Всё в единственном числе, всё уникально или уж точно неповторимо. И всё будет всегда.
Эта иллюзия (Юродивый! Патлы расчеши! Лазишь тут у заправки! — презрительные голоса на заднем плане) — она ведь утешила очень многих людей.
Потому действительно серьезной претензией будет вторичность, засаленность тех самых мифаго — овеществленных архетипов. Да, они не могут быть целиком оригинальными. но если уж претендуете на работу со всебританскими архетипами, то надо искать подход. Между штампом и неизвестностью. А для этого надо хорошо поработать с образами героев-людей. Чтобы они были настолько оригинальны, чтобы во взаимодействии с ними штампованные архетипы дали что-то необычное.
Тут удался разве что образ пары — девушка-мифаго и главный герой.
Даже главный герой и его брат — куда хуже, не говоря про отца.
И, разумеется, где архетипы, которые мы чувствуем, но почти не знаем?
.
Восьмерка. Но твердая, и прочесть — стоит. Это этапное произведение 80-х, своя дорожка. Как «Американские боги» Геймана для нулевых.