Алексей Толстой. Уж давно мы его знаем. Крепкий, заволжский, земляной, тонкий в сложности пейзажного рисунка, гиперболический в характерно-бытовом, иногда любящий за правду выдать мастерской анекдот. Во всем — русский, очень русский, чрезвычайно русский. Самый молодой из старого поколенья современных писателей — развернулся тогда, когда многие свернули свои свитки и отложили перья. „Хождение по мукам», „Детство Никиты», повести, рассказы — путь широкий прежней дороги от Заволжья.
Но вот, „чрезвычайно русский писатель», земляной мастер изобретает неведомый аппарат и с всех ошеломляющей неожиданностью — на Марсе! Шлет оттуда фантастически-марсианскую „Аэлиту». Старые знакомые в недоумении: уж не Заволжьем ли стал Марс? уж Толстой его не „озаволжил» ли? Все — в средствах и силах художника.
Начинается с голодного Петербурга. Женщины с усталыми, милыми лицами, с равнодушными глазами „с сумасшедшинкой», рабочие, солдаты — во всем прежнее мастерство рассказа, острота простонародных диалогов, зоркость глаза. Американец Скайльс и солдат Гусев у объявления о полете на Марс:
„Солдат сказал:
— В запас я уволился вследствие контузии и ранения. Хожу — вывески читаю, — скука страшная.
— Вы думаете пойти по этому объявлению? — спросил Скайльс?
— Обязательно пойду.
— Но ведь это — вздор, — лететь в безвоздушном пространстве пятьдесят миллионов верст.
— Что говорить — далеко.»
На двух „земных» фигурах – солдате Гусеве и инженере Лосе строит Толстой роман. Их переносит в фантастику Марса. Гусев — весь в русском скифстве: „скука страшная ... войны не предвидется ... вы уж пожалуйста возьмите меня с собой, я вам на Марсе пригожусь». Фигура его сделана с изумительным мастерством! Не эпизодического солдата дал в Гусеве Толстой. Пусть в фантастическом романе, но слепил — подлинный, живой, обобщающий тип русского солдата-бунтаря-скифа. И фон Марса хорош для перенесенного туда Гусева. Гуще подчеркивается его земляная суть, рельефнее выступает он в своем языке. Вот как на корабле рассказывает марсианам о себе Гусев:
„— Гусев — это моя фамилия. Гусев — от гусей: здоровенные у нас такие птицы на земле, вы таких птиц сроду и не видали. А зовут меня — Алексей Иванович. Я не только полком — я конной дивизией командовал. Страшный герой, ужасный. У меня тактика: пулеметы не пулеметы — шашки наголо: —„Даешь, сукин сын, позицию!».
Интеллигент-инженер Лось ярок менее Гусева. Может быть потому, что не толстовский он герой. В его обрисовке хороши лирические места, передана его неприкаянность, а любовь к Аэлите зарисована с легкой сентиментальностью, идущей к общему сюжету романа. Марсианка Аэлита —ведь не женщина. Она — вечно-женственное. И тяга к любви, как к вечно-женственному передана Толстым прекрасно.
На Марсе очень хороши и ярки по своему рисунку описания фантастической природы. Хорошо сделаны моменты марсианской революции с фигурами властвующего Тускуба и революционера Гора. Правда, и здесь все же ярче всех земнородный Гусев, который „озаволживает» Марс неизменным „тудыть твою в душу!»
В построении и развитии „Аэлиты» Толстой удачно и интересно соблюдает неприменный принцип roman d’aventure —нагромождение препятствий, обход всякого разрешающего момента. Это создает необходимую в такой книге — напряженность, магнетизм и заставляет читать с интересом.
В целом, если поставить вопрос: —„озаволжен» ли Марс Толстым? Надо сказать: — нет. Этого явно хочет бунтарь Гусев, он сильно тянет в эту сторону. Но противовесий слишком много. Фантастика сюжета, напряженность развития — все же уносят на Марс и Гусева и читателя. А этого видимо хотел автор. Путь с земли на Марс оказался легок Алексею Толстому. С Марса обратно на землю — еще легче. Так в добрый путь дальше!
(«Новая русская книга» № 5-6, 1923, с. 15)
цитировать
свернуть ветку
