I.8. Управляемый хаос

(Продолжение. Начало в предыдущих записях.)

Эта статья – пограничная. Завершая первый раздел цикла, она практически является началом следующего. Вообще, помимо разбора примеров, еще предстоит «Заключение Части I», но оно не будет содержать теоретических выкладок. Эта статья – часть теории.

Всякая теория – попытка разъять целостность. И потому само деление на части и фрагменты столь условно! Никакое изложение не обойдется без взаимного проникновения, влияния друг на друга и слияния кусочков, сколько их ни разрывай. Вот и сейчас, в который раз, не обойтись мне без того, чтоб не затронуть тему следующего логического блока. Я затрудняюсь – да и не пытался – озаглавить подходящий к концу первый, но второй окажется объединен названием «От объектов – к структурам».

И вот сейчас, ведя речь об объектах, мы будем опираться на структурные особенности текста. Однажды так уже случалось: концовка «I.5. Механика художественного воздействия» базировалась на использовании слова кластер. Оно принадлежит второму блоку цикла, но понадобится и сейчас.

Мы завершаем первый блок вторжением в самую, не побоюсь сказать, интимную область писательского творчества. Эта область – язык произведения. То, что обычно именуется стилем. В лингвистике немало различающихся меж собой подходов, методов оценки и исследования стиля. И неудивительно: естественный язык необычайно вариабелен – и это словно выбивает почву из-под ног исследователей.

Однако метод атрибуции текстов (установления авторства на основании формальных признаков) разработать удалось! Достижение создателей системы «Лингвоанализатор» можно трактовать двояко: и как подтверждение уникальности авторского языка, и как доказательство наличия в языке стилевых детерминант. Предпочтем вторую, обнадеживающую трактовку.

(Дополнение от 25 июня 2010 г.: на момент написания данной статьи я не знал, что у «Лаборатории фантастики» есть собственная программа формального анализа текстов:. Приношу извинения за неосведомленность.)

Наряду с вариативностью языковых структур, на пути анализа стиля существует другая преграда: обработка и продуцирование человеком языковой информации практически лишены сознательного контроля. Из-за этого даже профессиональным лингвистам (они ведь тоже люди!) трудно относиться к языку формально. Нет-нет да вклинится в анализ личностное отношение то к «смыслу» изучаемого текста, то к писателю – и сразу уведет от понимания функционирования языка.

Нам предстоит взглянуть на текст глазами не лингвиста, а рефлексирующего писателя. То, что мы увидим, может оказаться для кого-то неприятным. То, что мы увидим, не разглядеть при потребительском чтении. Но я решусь предположить, что любой писатель так или иначе, рано или поздно, сам или по наставлению вырабатывает этот взгляд.

Язык произведения – это хаос, который управляется:

a) символами,

b) теми структурами, которые обеспечивают эмоциональную нестабильность (см. «I.7. Нестабильность»).

Все, что лежит за пределами этих двух управляющих механизмов, равно как их внутренняя реализация – это совершеннейшая произвольность, регулируемая только грамматикой языка.

Здесь слово хаос означает не бессмысленность речи и не ее небрежность. Нет, оно включает в себя все, что было выражено в статьях колонки до сих пор, и даже больше. Поясним.

Ассоциативное пространство, которым оперирует человек, неоднородно. В нем существуют сгустки и разряженные области. Степень концентрации ассоциаций в этом пространстве есть эквивалент важности сведений для человека. Наибольшая концентрация существует вокруг символизированных объектов (аттракторов), где превалируют входящие ассоциации. Как указывалось, символы практически статичны.

Вспомним теперь, что языковое воздействие осуществляется через смещение/изменение фокуса восприятия. Если, как и в прошлый раз, мы исключаем из рассмотрения изменение фокуса через случайную подмену объекта, то задача текста – обеспечивать последовательность ассоциативных переходов от одной области концентрации ассоциаций к другой.

В отличие от аттракторов, ассоциативные переходы способны порождать неустойчивости. Регулятором ассоциативных связей выступают эмоции (которые мы моделируем с помощью СД). Как показано в «I.5. Механика художественного воздействия», неустойчивость фокуса всегда сопровождается повышенным эмоциональным фоном, что также приводит к концентрированию ассоциаций вокруг объектов, которые эту неустойчивость создают. При этом превалируют ассоциации исходящие.

Нестабильности формируются не за счет свойств объектов, участвующих в ассоциативном переходе, а за счет структурного отношения этих объектов. Любой объект может быть включен в подобную структуру, а значит – можно повысить концентрацию ассоциаций любой области ассоциативного пространства. Это обстоятельство – первый показатель произвольности организации текста.

Но другое обстоятельство даже важнее. Теоретически, существует бесконечное множество «маршрутов» движения фокуса между любыми двумя ассоциативными сгустками, как статичными, так и динамическими. Это означает, что связать между собою важные для человека сведения можно как угодно. На практике многие из этих «маршрутов» маловероятны (например, содержащие петли и циклы), однако и после их исключения число возможных вариантов очень велико. Чтоб сократить его еще больше, можно выдвинуть принцип оптимальности переходов, основанный на соотношении 1) «кратчайшего расстояния» между сгустками и 2) сводных оценок «маршрутов» по шкалам СД. Это отсечет «скучные» пути, но все равно оставит много «интересных». Выбор любого из них зависит от такого большого числа переменных, что его можно считать практически случайным.

Казалось бы, такому утверждению противоречат широко известные высказывания писателей о «муках творчества» и «муках слова», при которых авторы с большим усилием подбирают именно ту форму выражения, которая «единственная» соответствует предчувствуемому «содержанию». Но кажущееся противоречие опровергается самим указанием на то, что нечто предчувствуется, т.е. выбор формы регулируется эмоциональным состоянием, о чем мы говорили многократно. Эмоция же зависит от множества случайных факторов, что возвращает нас к утверждению о случайности – суть, хаотичности – языкового выражения. Значит, утверждение о «единственности» формы справедливо лишь в том смысле, что форма идеально соответствует изменчивой эмоции.

Итак, произвольность выбора и произвольность формирования областей с наибольшей концентрацией ассоциаций, а также высочайшая вариативность путей переходов между областями позволяют рассматривать текст как хаос с вкраплениями организующих структур.

Тогда нам предстоит ответить на вопросы:

1) в чем состоит хаотичность?

2) как реализуется организующая функция структур?

Для ответа на первый обратимся снова к поведению фокуса в ассоциативном поле.

Для ответа на второй – к материалу предыдущей статьи, а конкретно – к трем уровням: синтагмы, фразы, межфразового единства.

Оба ответа вместе позволят понять, какую задачу писатель решает каждым словом, каждым словосочетанием, каждой фразой, сочетанием фраз.

Начиная с «I.2. Определение терминов» речь велась о том, что фокус способен смещаться в двух «направлениях»:

1) по иерархии объектов – «вглубь»,

2) по ассоциативному полю – «в стороны».

Можно утверждать, что частота такого «сжатия» и «расширения» фокуса и есть мера хаотичности текста.

Я выдвигаю гипотезу, что, подобно тому, как частота использования служебных элементов языка (предлогов, союзов, частиц) является авторской константой, такой же авторской константой является и частота «сжатий»-«расширений» фокуса восприятия, создаваемая текстом каждого автора.

В отсутствии структурного каркаса эти колебания ничем не ограничены – и тогда мы получаем поток сознания – хаос полный.

Структуры, формирующие нестабильность, накладывают на такие флуктуации свои ограничения. Ограничения состоят в том, что структура ближайшего вышележащего уровня не позволяет фокусу сместиться так, чтоб он разрушил ее саму. До тех пор, пока вышележащей структуре ничто не угрожает, фокус восприятия может смещаться сколь угодно хаотично.

Например, если синтагма реализует пространственную нестабильность, то составляющие ее словоформы могут быть любыми, при условии, что они:

a) совместно формируют эту нестабильность,

b) не производят случайную подмену объекта.

Если включающая эту синтагму фраза формирует временную нестабильность, то синтагмы внутри фразы также произвольны при соблюдении вышеназванного двуединого условия. И так – на каждом следующем выше уровне.

Здесь можно заподозрить круг в логике: как структура может налагать ограничения, если в ходе написания текста она не существует и рождается совместно с текстом? Это суждение не верно. В каждый момент времени писатель находится в определенном эмоциональном состоянии, которое пытается выразить в словах. Это состояние и есть прообраз текстовой структуры. Все, что такую эмоцию не разрушает, годится для текста.

Вышесказанное позволяет наконец нам сделать вывод, какую же задачу каждым словом, каждым словосочетанием, каждой фразой, сочетанием фраз решает писатель. Вывод окажется парадоксальным.

Задача писателя в каждый момент – не в том, чтобы как можно чаще и активней смещать фокус через точку нестабильности, а ровно противоположная: как можно сильней укреплять состояние вещей, исчерпывая переходы в рамках ассоциативного поля, строго очерчивая его, но при этом делать переходы хаотичными, например, то погружаясь «вглубь» объектов, то отвлекаясь на большие, затем объединяя все и снова уходя в детали, вниз по иерархии. Совершаясь в ограниченном ассоциативном сгустке (кластере), такое поведение фокуса наиболее естественно приводит к расшатыванию кластера и далее – к реализации той схемы, что описана в концовке «I.5. Механика художественного воздействия».

На уровнях от синтагмы до межфразового единства в пределах абзаца хорошие тексты имеют такое строение. Приглядитесь отвлеченно, подавив привычку читать «смысл». Следуйте только за формой, за трансформацией объектов и переключением между ними – и убедитесь сами, насколько хаотичен текст, насколько много в нем «пустот». Только наше бессознательное восстанавливает связи, коих фактически нет. Текст, точно так же, как привычное трехмерное пространство, по большей части состоит из пустоты и хаоса. И только наше восприятие организует пустоту и хаос в смыслы.

Следующая статья – анализ примера. В качестве примера будет взят фрагмент рассказа Грега Игана «Моральный вирусолог» (Greg Egan ‘The Moral Virologist’), в моем переводе.