(Сломчиньский – 8)
На русский язык переведены восемь из девяти детективных произведений Джо Алекса (не переведена лишь повесть “Niech odnajdą swoich wrogów”, переработанная автором в роман “Piekło jest we mnie”).
1. “Powiem wam jak zginął” (1959):
-- сб. «Лабиринты смерти», СПб: «НЕОквинт», 1993 (М. ЧЕРКАШИНА и В. ЕРМОЛА «Я расскажу вам как погиб…»);
-- cб. «Детективы», Киев: «Фита», 1994 (Т. САМОЙЛЕНКО, Е. БОХАН «Расскажу, как он погиб»)
-- cб. «Ад во мне. Я третий нанесла удар», Минск: «Полымя», 1994 (В. КУКУНЯ «Я третий нанесла удар»);
-- ж-л “Неман” (Минск), 7-9/2015 (Р. СВЯТОПОЛК-МИРСКИЙ, при участии В. КУКУНИ “Скажу вам, как погиб он”).
2. “Śmierć mówi w moim imieniu” (1960):
-- «От моего имени будет говорить смерть», 1990;
-- ж-л «Иностранная литература», № 11.12/1992 (Л. ЮРЬЕВ «Смерть говорит от моего имени»);
-- сб. «Лабиринты смерти», СПб: «НЕОквинт», 1993 (В. КОТЛЯРОВ «Смерть скажет от моего имени»);
-- сб. «Детективы», Киев: «Фита», 1994 (Т. САМОЙЛЕНКО, Е. БОХАН «Вместо меня говорит смерть»);
-- ант. «Зарубежный криминальный роман», Н. Новогород: «Фидес», 1994 (А. ЧЕРНИКОВ «От моего имени будет говорить смерть»);
-- ж-л “Неман” (Минск), 7-9/2017 (Р. СВЯТОПОЛК-МИРСКИЙ, при участии В. КУКУНИ “Смерть промолвит вместо меня”).
3. “Jesteś tylko diablem” (1960):
-- сб. «Лабиринты смерти», СПб: «НЕОквинт», 1993 (М. ЧЕРКАШИНА и В. ЕРМОЛА «Ты всего лишь дьявол»);
-- сб. «Детективы», Киев: «Фита», 1994 (Т. САМОЙЛЕНКО, Е. БОХАН «Ты всего лишь дьявол»);
-- ж-л “Неман” (Минск), 7-9/2016 (Р. СВЯТОПОЛК-МИРСКИЙ, при участии В. КУКУНИ “Ты всего лишь Дьявол”).
4. “Cichym ścigałam go lotem” (1962):
-- «Мертвая голова» , Л.: «Возрождение», 1990 (И. ТИХОРСКИЙ);
-- «Мертвая голова», М.: «Информэлектро», 1990 (И. ТИХОРСКИЙ);
-- сб. «Лабиринты смерти», СПб: «НЕОквинт», 1993 (М. ЧЕРКАШИНА и В. ЕРМОЛА «Тихим полетом его настигала»);
-- ж-л “Неман”, 5-6/2018 (Р. СВЯТОПОЛК-МИРСКОЙ, при участии В. КУКУНИ “В бесшумном полете гналась я за ним”).
5. “Zmącony spokój Pani Labiryntu” (1965):
-- сб. «Лабиринты смерти», СПб: «НЕОквинт», 1993 (М. ЧЕРКАШИНА и В. ЕРМОЛА «Нарушенный покой хозяйки лабиринта»);
-- ж-л “Неман”, 7-9/2019 (Р. СВЯТОПОЛК-МИРСКОЙ, при участии В. КУКУНИ “Нарушенный покой Царицы Лабиринта”).
6. Gdzie przykazań brak dziesięciu” ( 1968):
-- «Убийца читал Киплинга», М: «Молодая гвардия», 1991 (М. МАНУСЕВИЧ).
7. “Piekło jest we mnie” (1975):
-- ант. “Остросюжетный детектив. Ад во мне. Вып. 16”, М: «Панас», 1993 (Л. ЧЕРНЫШОВА «Ад во мне»)
-- сб. “Ад во мне. Я третий нанесла удар”, Минск: «Полымя», 1994 (В. КУКУНЯ «Ад во мне»).
8. “Cicha jak ostatnie tchnienie” (1991):
-- ж-л “Неман”, 6-7/2014 (Р. СВЯТОПОЛК-МИРСКОЙ при участии В. КУКУНИ «Тихая, как последний вздох»).
Переводы эти неравноценны и, к сожалению, даже лучшие из них ущербны, о чем весьма подробно пишет Иоланта Любоха-Круглик/Jolanta Lubocha-Kruglik в статье “Mistyfikacja i przeklad. Joe Alex po rosyjski/Мистификация и перевод. Джо Алекс по-русски” (“Appled Linguistics Papers”, 25/4, 2018, p. 39-52).
Сам Мацей Сломчиньский не раз в своих интервью довольно пренебрежительно отзывался о «джоалексовских» детективах – дескать, написал их лишь ради денег, чтобы спокойно заниматься тем, что считал для себя более важным – литературным переводом, и прежде всего переводом «Улисса» Джеймса Джойса.
Может быть, так оно и было. А может быть, и не совсем так. Уж больно интересны те элементы игры с читателем, на которые обращают внимание исследователи его прозы. Начиная с эпиграфов.
Эпиграфы у Алекса-Сломчиньского тесно связаны с сюжетом произведения, содержат подсказку разгадки тайны, и именно из них автор вычленяет название произведения. Они почерпнуты из различных произведений мировой литературы (и лишь в одном случае эпиграф, вероятно, выдуман). Некоторые переводчики поймались на эту удочку – В. КУКУНЯ, например, использовал в своем переводе романа “Powiem wam jak zginął” (1994) один из канонических переводов произведения Эсхила на русский язык, соответственно поменял название романа («Я третий нанесла удар») и… исказил авторский замысел. Спустя двадцать с лишним лет В. КУКУНЯ и его соавтор Р. СВЯТОПОЛК-МИРСКОЙ напрямую перевели с польского приведенную Сломчиньским цитату и, использовали, соответственно, новое название («Скажу вам, как погиб он», 2015). И правильно сделали, потому что у Сломчиньского и переводы своеобразные, и цитаты могут быть подкорректированными. А уж И. ТИХОРСКИЙ и вовсе этим не заморачивался, когда дал роману “Cichym ścigałam go lotem” название «Мертвая голова» (1990). А переводчик М. МОНАСЕВИЧ, озаглавливая свой перевод романа “Gdzie przykazań brak dziesięciu”, как бы подмигнул читателю: знаю, дескать, откуда автор взял эпиграф («Убийца читал Киплинга», 1991). (Впрочем, ему, возможно, нехорошие дяди-издатели просто-напросто запретили использовать библейский термин “заповедь”, но автору ведь от этого не легче).
А вот что насчет корректировки цитат пишет Любоха-Круглик (опираясь, впрочем, на исследовании Томаша Беляка – Т. Bielak “Proza Macieja Slomczyńskiego (Joe Alexa)/Проза Мацея Сломчиньского (Джо Алекса)”. “Wydawnictwo Wyższej Szkoly Zarządzania Ochrony Pracy”, Katowice, 2008 ): «Проблемы появляются в особенности тогда, когда Сломчиньский играет с читателем, используя криптоцитаты. Такую ситуацию мы наблюдаем, например, при переводе «Стульев» Эжена Ионеско в романе “Śmierć mówi w moim imeniu”, название которого является парафразой реплики Старика. Читатель романа Алекса тщательно прослеживает ход почти всего спектакля, имеет возможность наблюдать за игрой актеров. Однако стоит нам внимательно вчитаться в пьесу Ионеско, мы обнаружим нечто весьма удивительное: действие в ней развивается иначе, чем в тексте Сломчиньского. К основным несоответствиям относится прежде всего очередность появления действующих лиц. Рассказчик не выходит на сцену после самоубийства Старика и Старушки. Таким вот образом использован здесь специфический вариант принципа замкнутой комнаты. В спектакле заняты всего лишь три актера, один из них заменяет второго, то есть знает о его смерти. Актеры играют в масках. Если бы Сломчиньский точно придерживался развития действия в “Стульях”, это привело бы его к ситуации, в которой всем трем актерам следует встретиться на сцене. А это разрушило бы блестяще сконструированный детективный сюжет. Таким вот образом название детективного романа дополняет послание, содержащееся в эпиграфе и его можно благодаря этому трактовать как равноценный элемент детективной интриги, изобретенной Сломчиньским. Здесь нет никакой случайной ошибки, нет и мысленной цезуры.
Мацей Сломчиньский в очередной раз играет с читателем и предстает перед ним мастером мистификации -- поскольку, как оказывается, помещает под фрагментом эпиграфа в измененном им виде имя Ионеско. То есть это не только авторская интерпретация произведения, но даже его правка. Этот факт ушел от внимания переводчиков на русский язык, которые использовали канонический перевод пьесы Ионеско, не заметив произведенных Сломчиньским изменений и того, что, цитируя чьи-то произведения, он не всегда точен в этом цитировании».
И вновь о языковой игре. Чтобы понять причины еще одного элемента такой игры, начнем издалека. Снова длинная цитата из упомянутой выше статьи: «В первом десятилетии после Второй мировой войны детективная литература трактовалась <в Польше> исключительно как буржуазное развлечение, пропагандирующее преступление. Она было в корне чуждой социалистическому обществу, которому в соответствии с принципами доктрины следовало быть некриминогенным. В связи с этим первые польские детективные романы появились лишь после 1956 года. <…> Это была решительно тенденциозная литература – ее назначением было лишь учить и воспитывать. Понятно, что надолго завладеть вниманием читателя она не могла. Так возникло “типично польское явление” – детективная литература, выдающая себя за литературу, написанную на Западе. Поскольку в 1956 году польская детективная литература стартовала фактически с нуля, то нет ничего удивительного в том, что, не имея соответствующих образцов и традиций, некоторые наши писатели предпринимали попытки адаптации западных образцов, особенно классического английского детективного романа, в котором действие развивается в высших сферах общества. Под чуждо, а поэтому интригующе звучащими псевдонимами укрылись многие из известных писателей – Джо Алекс (Мацей Сломчиньский), Ноэль Рандон (краковский писатель Тадеуш Квятковский), Морис С. Эндрюс (Анджей Щиперский) и многие другие». И далее: «Читатели Польши, а затем и читатели других стран Восточной Европы, полюбили Джо Алекса – однако не только за безупречный детективный сюжет, но и прежде всего за тонкое веяние благополучия, за описание далекой от той, что видели у себя, действительности. В детективах Джо Алекса таилась мечта о лучшем мире. Действие романов происходит в Англии – чарующей и, некоторым образом, экзотической, поскольку ведь в то время недоступной. Джо Алекс выступает здесь в трех ипостасях: он -- главный герой каждого из романов, связующее звено романов в цикл и рассказчик (хотя пишет о себе от третьего лица, что тоже является распознавательным знаком цикла). Джо Алекс разгадывает сложные загадки, в которые впутаны ученые, актеры, лорды, торговцы алмазами и многие другие яркие действующие лица. Ему помогает в этом процессе инспектор Скотланд Ярда Бен Паркер. Все герои носят англо-саксонские имена, великолепно расписаны также стереотипные роли, приписываемые англичанам. Экзотичность представленного мира время от времени подчеркивается соответствующими сигналами чужеродности. Это предприятие настолько удачное, что действительно создается впечатление, что мы имеем дело с книгой, написанной англичанином, но попавшей в руки к не слишком хорошему переводчику, чье владение польским языком оставляет желать лучшего. По меткому замечанию Р. Гурского (R.L. Górski “Tłumaczenie bez oryginału, czyli o stylu prozy Maurice’a S. Andrewsa, Joe Alexa I Noëla Randona/Перевод без оригинала, или О стиле прозы Мориса Эндрюса, Джо Алекса и Нëэля Рандона”. “Teksty Drugie” , № 5, 2017), Сломчиньский здесь – “безупречное воплощение переводчика книги без <ее> оригинала”. Эти языковые промахи, однако, читателю не мешают, их компенсирует острый сюжет, хотя и не только он. Тут полным-полно интересных ссылок на жизнь в мире, который большинству любителей творчества Джо Алекса был недоступен и вследствие этого тем более желанен».
Эту сторону языковой специфики подробно анализирует Эльжбета Табаковская в статье “Zagadki Joe Alexa/Загадки Джо Алекса” (E. Tabakowska, 1999). Она находит в тексте и гибридные сочетания вроде “niedaleko Riczmond Parku”, “pasy runwayu”, “fotele convertible”, и кальки с английского языка (“Może zabiła go?”; “Teraz poznają go” и т.д.), и нарушающие нормы польского языка адресные обращения (“panie profesorze Hastings”, а чуть ниже на той же странице уже правильное “panie profesorze”), и ошибки в употреблении временных конструкций (“Wystarczy otworzyć byle jaką gazetę każdego rana” вместо “co rano”) и еще много того, чего попросту не мог допустить столь опытный литератор. Поэтому Э. Табаковская приходит к следующему выводу: «Мацей Сломчиньский хотел написать серию детективов, внешне похожих на подлинные английские детективы. Для достижения этого эффекта ему пришлось обозначить в тексте присутствие фиктивного переводчика. Он отказался от концепции чистого оконного стекла». «То есть это воистину мастерски проделанная мистификация – Сломчиньский использовал здесь стратегию неумелого переводчика, чья компетентность (или точнее – ее отсутствие) не позволяют ему укрыться за переведенным текстом. Он сознательно допускает ошибки, утверждая тем самым читателя в убеждении, что он читает книгу британского автора, -- соглашается с Табаковской Любоха-Круглик. И продолжает: -- С другой стороны, сомнения, была ли это действительно запланированная игра с читателем или попросту очевидный результат халтуры, остаются. Если Сломчиньский писал романы так быстро, как сам об этом рассказывал (и как быстро писал свои романы и его герой), то ошибки были, возможно, естественным следствием такой спешки. И такое тоже возможно, поскольку Сломчиньский писал романы о Джо Алексе, не прерывая своей переводческой деятельности».
Самое интересное, что для нас, русскоязычных читателей, решение этой дилеммы (мистификатор или халтурщик) не имеет особого значения. Нам важен текст, а текст таков, каков он есть, с выше обозначенными языковыми особенностями -- неважно по какой причине. Ни один из переводчиков романов Джо Алекса на русский язык не заметил этих особенностей – у всех текст гладкий, как хорошо накатанная дорога, разве что с некоторыми своими переводческими ляпами.
Хватает и других элементов литературной игры, не замеченных теми или другими нашими переводчиками. Скажем, переводчики сборника «Лабиринты смерти» не обратили внимания на то, что в первом предложении каждого (кроме последнего) романа обязательно фигурирует имя «Джо Алекс». Да и вообще тексты этого сборника представляют собой не перевод, а, скорее, вольный пересказ. «Переводчики, -- пишет И. Любоха-Круглик, -- не только опустили значительные части исходного текста, но и изменили способ изложения. У Сломчиньского изложение ведется от третьего лица, здесь – от первого. Вызывает удивление также язык, которым пользуются герои романа в этом переводе и некоторые особенности их поведения. Джо Алекс – настоящий английский джентльмен – весьма фамильярно окликает свою приятельницу Кэролайн Бикон словами “детка” и “мой пафосный котик”, что совершенно не соответствует позициям обеих персонажей и приписываемой им в оригинале манере поведения. Сама же Кэролайн в этом книжном издании совершенно не похожа на ту самостоятельную и независимую женщину, какую мы знаем по роману Сломчиньского».
Словом, вывод неутешителен: хотите насладиться прозой Мацея Сломчиньского (Джо Алекса) в полной мере, читайте романы в оригинале. Существующие переводы на русский язык, увы, в том или ином, так или иначе -- суррогатны.
(Продолжение следует)
цитировать
свернуть ветку
