Падме Амидала: Что, если той демократии, которой мы служим, уже нет? И Республика стала средоточием зла, с который мы сражались?
Палпатин: Республика уже не та, что была раньше. Сенаторы алчны, они погрязли в раздорах. Всеобщее благо никого не волнует. Скажу честно, Ваше Величество, я сомневаюсь, что Сенат отреагирует на вторжение. ... Прошу прощения, Ваше Величество, но канцлер не имеет реальной власти. На него постоянно сыплются обвинения в коррупции. Всем заправляют бюрократы. ... Вот они, бюрократы. Истинные правители Республики. И подкупленные Торговой Федерацией, смею добавить.
— Джордж Лукас, «Звёздные войны».
Давно пора было развеять ряд стереотипов относительно обычной электоральной модели политической репрезентации, но всё никак руки не доходили.
I. Проблема семантической инфляции.
Как гласит известное правило дискуссии — о терминах не спорят, о них договариваются.
Когда сегодня говорят о «демократии», подразумевая работающую электоральную модель политической репрезентации на национальном (не-локальном) уровне, которая распространа в различных уголках земного шара от Бразилии до Швеции — никто не задается вопросом исторической генеалогии термина «демократия» и его содержания.
Между тем и Отцы-основатели США и философы Древних Афин классического периода — равным образом не рассматривали электоральную модель политической репрезентации, как «демократию»:
Для Сийеса, как и для Мэдисона, представительное правление было не разновидностью демократии; оно существенно от нее отличалось и, кроме того, являлось предпочтительной формой правления. — Бернар Манен, Принципы представительного правления / Пер. с англ. Е. Н. Рощина; науч. ред. О. В. Хархордин. — СПб.: Изд-во Европ. ун-та в С.-Петербурге — 2007, стр. 11-12
При республиканских порядках общественное мнение, выражаемое представителями народа, скорее окажется сообразным общественному благу, чем при демократических, где оно выражается самим народом, собираемым для этой цели. — Федералист: Политические эссе А. Гамильтона, Дж. Мэдисона и Дж. Джея / пер. с англ. М.: Изд. группа «Прогресс» – «Литера», 1993.
Лотереи, понимаемые как комбинация случайного отбора и периодической ротации, исторически являются парадигматическим механизмом демократического отбора (Платон, Республика Bk 8, 557a; Аристотель, Политика IV.9, 1294b8; Хансен 1999; Манин 1997). / Lotteries — understood as a combination of random selection and periodic rotation — are historically the paradigmatic democratic selection mechanism (Plato, Republic Bk 8, 557a; Aristotle, Politics IV.9, 1294b8; Hansen 1999; Manin 1997). — Hélène Landemore, Open democracy : reinventing popular rule for the twenty-first century // Princeton University Press, стр. 89-90
Выборы считались потенциально недемократическими, поскольку они благоприятствовали тем, кто обладал демонстративными способностями (Аристотель. Политика 1273b40-41, 1294b7-9); большинство правительственных должностей были выбраны по жребию. / Elections were considered potentially undemocratic, since they favored those with demonstrated ability (Aristot. Pol. 1273b40—41, 1294b7-9); most government officials were selected by lot. — Josiah Ober, Mass and Elite in Democratic Athens: Rhetoric, Ideology, and the Power of the People. // Princeton University Press, 1991, стр. 7
Таким образом очевидны две вещи. Во-первых после эпохи Отцов-основателей мы имеем дело с семантической инфляцией термина и это факт из которого исходят западные специалисты этой темы:
https://eusp.org/publications/principles-...
А во-вторых современное значение представляет собой также и концептуальную инновацию.
II. Концептуальная критика.
Однако, разумеется, это ещё не означает, что электоральная модель политической репрезентации не имеет права быть определена в качестве демократии и только исходя из содержательной критики концептуальных основ этой модели можно будет говорить о том, насколько обоснованны претензии этой модели на соответствующее наименование в виде демократии.
В обзорной статье предельно престижного «Annual Reviews», имеющего высочайшие уровни научного цитирования в мире, где обобщены результаты исследований множества специалистов по теме политической репрезентации — также рассматривается и одна из фундаментальных проблемных сторон электоральной модели политической репрезентации, связанная с системным трендом прагматичности при голосовании — готовности избирателей отдать свой голос за менее предпочтительного кандидата лишь по причине его большей известности и соответственно надёжных шансов на успех:
Работа Гиббарда (1973) и Саттертуэйта (1975) теоретически продемонстрировала, также как Лейса (1959) и Сартори (1968) предположила на основе эмпирических наблюдений, что «стратегическое голосование» (голосование за менее предпочтительную партию или кандидата, потому что он имеет больше шансов на победу) может быть рациональным при любой системе голосования. / The work of Gibbard (1973) and Satterthwaite (1975) had demonstrated theoretically, as Leys (1959) and Sartori (1968) had suggested from empirical observation, that “strategic voting” (voting for a less preferred party or candidate because it has a better chance of winning) can be rational under any kind of voting system. — Bingham Powell, Political Representation in Comparative Politics. // Annual Review of Political Science, Vol. 7:273-296, June 2004.
Таким образом очевидно, что в ситуации де-факто неравного доступа к медиа-ресурсам для обеспечения соответствующего распознавания, гарантирующего массам ощущение определённой надёжности, что среди них же (масс) многие могут отдать голос за конкретных кандидатов или кандидата, что несомненно напрямую завязано на денежные возможности — относительно электоральной модели политической репрезентации может быть использована критика, применяемая в сходной ситуации в экономике касательно отсутствия суверенитета потребителя на олигополистическом (или пара-олигополистическом) рынке т.е. заданности условий, где априори в более выгодном положении находится никак не большинство, которое в контексте электоральной модели политической репрезентации вынуждено опасаться выкидывания своего голоса «впустую» даже если кандидат идеален, но о нем не известно, что у него есть шансы на победу (которая рассматривается избирателем, как в той или иной степени однозначная реализация их чаяний).
Не менее существенной — о чём подробно пишут в престижной энциклопедии Стэнфордского университета под главой «The Will of the People?» — является критика электоральной модели политической репрезентации, предложенная лауреатом Нобелевской премии — Кеннетом Эрроу в его знаменитом «Парадоксе Эрроу» о невозможности выражения воли (предпочтений) народа, поскольку на выборах не обеспечивается обязательная агрегация индивидуальных предпочтений в общесоциальные предпочтения по причине системной возможности большей ставки избирателя, как индивидума на кандидатов, выражающих в большей степени индивидуально важные для избирателя, как индивидума предпочтения, чем в целом общесоциальные:
https://plato.stanford.edu/entries/arrows...
Совершенно неудивительным, таким образом, является известный «мем» о левых в политике, подкупающих «социалкой» бедных, но культурно консервативных правых, так и зеркальный «мем» о правых подкупающих «белым расизмом» почти аналогичный кластер (но скажем менее зависимый от «социалки», благодаря проживанию в сельской местности).
Разумеется, в реальности имеют место быть оттенки всех возможных нюансов и ситуаций. Так, например, прогрессивные лица могут отдавать голоса за столь же прогрессивные партии при том, что не все опции по прогрессивности могут совпадать между ними и жёстко антимиграционные предпочтения определённого кластера таких голосующих могут никак не противоречить их предельно про-LGTBQ предпочтениям.
Поэтому совершенно обоснованно среди либертарианцев выдвигается представление о том, что выборы вовсе не являются проявлением согласия избирателя на всю проводимую политику со стороны избранных представителей:
Голосование за кандидата не обязательно означает согласие с тем, что кандидат может делать на своем посту — это может быть просто (и почти всегда так) голосование в целях самозащиты против ещё более худшего кандидата. / A vote for a candidate does not necessarily indicate consent to anything the candidate may do in office—it may merely be (and almost always is) a vote in self-defense against an even worse candidate. — Huebert J.H., Journal of Libertarian Studies, Vol. 19, No. 2, 2005: 103–09.
Таким образом, простой акт голосования не говорит нам, согласен ли избиратель с результатами выборов (и всем, что из этого следует) или он голосует по совершенно иным мотивам. / Therefore, the simple act of voting does not tell us whether the voter consents to the outcome of the election (and all that follows from that) or whether he or she is voting for different motives entirely. — Randy E. Barnett. Restoring the Lost Constitution: The Presumption of Liberty. // Princeton University Press, 2004, стр. 15
После всего сказанного должно быть очевидно, что политический процесс, который мы наблюдаем в рамках электоральной модели политической репрезентации на национальном (не-локальном) уровне с учётом необходимых издержек для участия в политической гонке, как перманентном процессе, не может не представлять собой в существенной степени ничто иное, как господство выборной конкурентной аристократии и стоящих за ними экономических групп — на что давно обращают внимание специалисты:
https://en.wikipedia.org/wiki/Investment_...
Да, конкуренция обеспечивает то, что народу может переподать в определённой степени большее количество крох с барского стола, чем при диктатуре, но это ещё не повод именовать такую политическую модель — властью народа.
III. От теории к практике и истории.
При обсуждении электоральной модели политической репрезентации на национальном (не-локальном) уровне имеет место быть одно существенное недоразумение, а именно перенос «золотого века» западной электоральной модели политической репрезентации в течение второй половины 20 века на всю модель электоральной политической репрезентации «sui generis». Этот трюк не учитывает того, что при всей своей монструозности, СССР всё же держал в тонусе институты Западной цивилизации уже просто наличием изрядного количества «полезных идиотов» собственно в странах Запада.
Что же касается работы западной электоральной модели политической репрезентации в течение второй половины 19 века и самого начала 20 века, то обратимся для получения правдивой информации к монографии Генри Джонс Форда (1851-1925) — президента Американской ассоциации политических наук, профессора Университета Пенсильвании и государственного советника американского президента Вудро Вильсона:
Конституционный идеал благороден; но политики мерзкие. Если бы только сдержки и противовесы можно было бы сделать более эффективными, если бы только баланс сил мог быть установлен за пределами силы политиков, чтобы дезорганизовать их... Конституция бы работала отлично. / The constitutional ideal is noble; but the politicians are vile. If only the checks could be made more effective, if only a just balance of power could be established beyond the strength of the politicians to disarrange ... the constitution would work perfectly. — Henry Jones Ford, The Rise and Growth of American Politics: A Sketch of Constitutional Development (New York, 1898), стр. 334-335
То о чём говорит Форд — сегодня является мейнстримным пониманием политики в США до появления СССР:
В конце девятнадцатого века, например, федеральное правительство США характеризовалось высокой степенью партийно-управляемого клиентелизма, постоянно балансирующего на грани откровенной коррупции. / In the late nineteenth century, for example, the US federal government was characterized by a high-degree of party-managed clientalism, constantly teetering on edge of outright corruption. — Tom Ginsburg, Aziz Huq. How to save a constitutional democracy // The University of Chicago Press, 2018, стр. 103
Кризис электоральной модели политической репрезентации, который мы сегодня наблюдаем — кризис глобальный и если Запад вернулся к своему «оптимуму» конца 19 века, то страны вроде Бразилии оттуда никогда и не уходили, как показывает мульти-страновый анализ представительных демократий по всему миру:
Картина, которая появляется от доступных измерений такова — представительная демократия не является лекарством против крайней нищеты, детской депривации, экономического неравенства, неграмотности, недовольства или неудовлетворенности своей жизнью, младенческой смертности, краткости ожидаемого срока продолжительности жизни, материнской смертности, доступа к безопасной воде или санитарии, гендерного неравенства, низкой посещаемости школ девочками, низкого межличностного доверия или низкого доверия к парламенту [Rothstein, Tannenberg 2015]. / The picture that emerges from the available measures is this: representative democracy is not a safe cure against severe poverty, child deprivation, economic inequality, illiteracy, being unhappy or unsatisfied with one’s life, infant mortality, short life expectancy, maternal mortality, access to safe water or sanitation, gender inequality, low school attendance for girls, low interpersonal trust or low trust in parliament (Rothstein and Tannenberg 2015). — Bo Rothstein, Aiysha Varraich. Making Sense of Corruption. // Cambridge University Press, 2017, стр. 4
Более яркое затмение того — «старого, доброго Запада» лишь проявление известного эффекта, когда падение с высоты всегда воспринимается более резко. В этом нет ничего удивительного, что Запад проел окончательно наследие своего «золотого века». Примечательным может быть только то, что и западная наука сама успевает осмыслить этот процесс:
В наши дни многие признаки недовольства граждан представительными институтами невозможно пропустить. С падением явки избирателей во всей Европе, росту числа популистских кандидатов и партий и появления протестных движений — неудивительно, что доверие к политическим партиям значительно упало на всем европейском континенте за последнее десятилетие. В данный момент, средний процент граждан, которые говорят, что доверяют политическим партиям среди 28-ми государств Евросоюза составляет 16,7 процента. Это самый низкий уровень доверия граждан к политическим партиям, когда-либо зарегистрированный опросами Евробарометра. / These days, the many signs of citizen dissatisfaction with representative institutions are impossible to miss. With the decline of electoral turnout throughout Europe, the rise of populist candidates and parties, and the emergence of protest movements, it is no surprise that trust in political parties has dropped significantly all over the European continent throughout the latest decade. Currently, the average percentage of citizens who say they trust political parties across the 28 states of the European Union stands at 16.7 percent. This is the lowest level of citizen trust for political parties ever recorded by the Eurobarometer surveys. — Eugene D. Mazo, Timothy K. Kuhner. Democracy by the People. // Cambridge University Press, 2018, стр. 479
В этом отчете рассматривается практика лоббирования и попытки её регулирования в 19 европейских странах и в трех основных институтах ЕС (Евросоюза). ... Несмотря на это, многочисленные скандалы по всей Европе продемонстрировали, что без четких и обязательных правил, избранное количество голосов с лучшим ресурсным обеспечением и контактами могут стать доминирующими в процессе принятия политических решений. По крайней мере, это может исказить отдельные решения и в худшем случае это может привести к захвату государства. В настоящее время практика несправедливого и непрозрачного лоббирования представляет собой один из ключевых коррупционных рисков с которыми сталкивается Европа и 6 из 10 европейских граждан считают, что их правительство находиться под серьезным влиянием или полностью кооптировано немногими заинтересованными кругами. / This report examines the practice of lobbying and the attempts to regulate it in 19 European countries and within the three core EU institutions. ... Despite this, multiple scandals throughout Europe demonstrate that without clear and enforceable rules, a select number of voices with better resourcing and contacts can come to dominate political decision-making. At the very least, this can skew individual decisions, and at the worst, it can lead to wide-scale institutional and state capture. At present, unfair and opaque lobbying practices constitute one of the key corruption risks facing Europe, and six out of 10 European citizens consider their government to be seriously influenced or entirely co-opted by a few vested interests. — Suzanne Mulcahy. Lobbying in Europe: Hidden Influence, Privileged Access. // Transparency International EU, 2015
цитировать
свернуть ветку