ТУМАН

Эта история — из серии встреч с Необычным

«Царило молчание — подавляющее, мрачное. Ни одного движения, звука не было там,

где несколькими днями раньше кипела такая богатая, причудливая жизнь»

(де Баржи Р. Т. «В стране минувшего»)

«А туман полз и полз — бесконечный, как речная вода, и плотный, как паста»

(Журавлёва В., «Урания»)

Есть на свете умники, которые всё знают. Есть на свете смельчаки, которые ничего не боятся. А я так скажу: просто этим умникам настоящих вопросов ещё не задавала жизнь. А смельчакам скажу, что они по настоящему-то и ничего страшного не видели в своей жизни. Легко рассуждать умникам, особенно сейчас, когда к твоим услугам Интернет с его необозримой свалкой сокровищ-знаний. Легко быть смелым, сидя на мягком диване перед экраном домашнего кинотеатра с бутылкой «Клинского» в руке. Отчего же при таком раскладе дел не кривить губы в снисходительно-иронической усмешке, отчего же не касаться легонько пальцами виска, лениво делая круговые движения? При таком раскладе – можно. Но всё это – пока, пока умники-смельчаки находятся в своей привычной экранно-диванной среде, или даже пусть в телестудии в какую-то идиотскую игру играют под присмотром ведущего и телекамер. Суть одна и та же: они среди людей, в привычной для себя обстановке и, конечно же, чего умникам-смельчакам в таком разе не умничать и не бояться? Вот и растопыривают пальцы, распус­кают хвосты и надувают от сознания собственной важности щеки. А помести такого крутого и всезнающего малого в иную среду, да упри его физиономией в Непонятное – думаю, ни хрена он не придумает и не объяснит. Тем более что рассчитывать там, при встрече с Непонятным, приходится только на себя, никакого звонка другу или там подсказки зала. Один ты, как глаз во лбу у циклопа. А Непонятное – вот оно, рядом, нагло щерится своей харей прямо тебе в лицо. Ибо жизнь иной раз такие загадки подбрасывает и такого страха нагоняет, что никакие мозговые штурмы всезнаек-знатоков не смогут объяснить случившееся. И даже у самых смелых и крутых при встрече с Непонятным сфинктеры могут непроизвольно дать слабину, прощу прощения за натурализм. Расскажу я вам один случай.

Работал я тогда в Южно-Казахстанской экспедиции и месяцами, словно ссыльнопоселенец, пребывал в поле, работая в буровых бригадах, занятых поиском и разведкой подземных вод. Стояла тогда наша буровая вышка в северных предгорьях Каратауского хребта. Каратау переводится с казахского как Черные горы. На первый взгляд – унылая и однообразная местность, рассеченная саями-ущельями, оттого волнистая, словно гигантская стиральная доска, постепенно поднимающаяся к югу, переходя в настоящую горную страну. Ни деревьев, ни кустарников не росло на покатых округлых спинах увалов, только редкая и жесткая, словно щетина на дикой свинье, пожухлая трава. А тут ещё зима – не самое лучшее для прогулок по данной местности. Даже небольшой ветерок вгоняет в дрожь, заставляя путника поднимать воротник куртки, застегивать пуговицы на груди, ибо как вовсе не сезон для демонстрации молодецкой удали. В общем, тоску и уныние навевает такой, с позволения сказать, пленэр. Но это для несведущего, случайно очутившегося в такой местности путника. А лично для меня никаких поводов для уныния не существовало, да и быть не могло, ибо я знал особенности данного района. Да, если шагать вдоль по увалам, то действительно – радующего глаз немного. Да что там – нет его вовсе. Просто серая, под стать казенной больничной простыне, тоска – вот вам и весь пейзаж! И такое же небо над головой – невыразительное и скучное, словно лицо начальника, которому намекаешь о премиальных. Но это, как я уже говорил, для тех, кто не в теме.

На самом же деле такая местность – словно шкатулка с двойным дном. С секретом она, местность. Ибо стоит только не полениться и спуститься, преодолев крутой склон, в какой-либо сай, и тогда путнику откроется удивительная страна! Как будто ты через некую дверь шагнул в параллельный мир. Здесь всё – по-иному! Вроде тоже небо над головой, а вот вокруг столько интересного и необычного, что глаза разбегаются. Больше всего открывшееся взору напоминает неглубокий каньон. Уходящие вверх на высоту 20-30 метров, а то и более, каменистые стены за много тысяч лет растрескались и разбиты на множество террас, уступов, столбчатых отдельностей, иногда очень причудливых. По дну такого небольшого каньона зачастую протекает ручей, порой теряющийся в гравийно-галечниковых отложениях и вновь выныривающий на поверхность где-нибудь в двух-трех десятках метров ниже. Неширокие берега горного потока густо заросли деревьями и кустарниками, из которых наиболее распространенным является азиатская разновидность лоха серебристого, называемая здесь джида. Заросли эти довольно густые и переплетены так, что продраться сквозь них человеку, даже одетому в толстый ватник, практически невозможно. Заросли эти покруче, чем спираль Бруно, а колючки у растений свирепые, чуть ли не в палец длиной. Клыки, а не колючки. В общем, непроходимые заросли. Хорошо, если они не сплошняком, и тогда можно как-то путешествовать по ущелью; но бывает и так, что приходится карабкаться обочь по скалам, чтобы преодолеть растительную полосу препятствий. Короче, тот еще лес, доложу я вам.

В этих плотных зарослях прячутся всевозможные животные: зайцы-толаи, корсаки, фазаны, кеклики, ежики, мыши и прочая мелочь. Вполне вероятно, что здесь же хоронятся и волки, которые приходят сюда вслед за табунами пасущихся на увалах сайгаков. Здесь же вьют гнезда различные пичуги, а иногда на крупном тополе-осокоре можно увидеть и гнездо пернатого хищника, своей формой напоминающее лохматую папаху горца. В тени прячутся небольшие сугробики снега, до которых не достаёт неяркое зимнее солнце, а у самой кромки воды поднимающийся пар вяжет на склоненных ветках кустарников и будыльях прошлогодней травы свое недолговечное зимнее кружево. Пичуги чирикают, радуясь жизни, перелетают с ветки на ветку, спугнутый шорохом и скрипом каменистых обломков под подошвами сапог прошмыгнет какой-нибудь мелкий четвероногий обитатель в зарослях, зашуршав и затрещав высохшим травостоем. В каменных стенах каньона встречаются пещеры, в которых тоже могут быть обитатели. Конечно, не троглодиты какие-нибудь, а опять же лисы, дикообразы. Словом, внутри сая очень интересно. А надоело тебе брести по саю – найди подходящее место, выберись по стене наверх, пройди поперек увала, разделяющего ущелья, метров триста-пятьсот и спускайся в другой сай – там могут быть иной раз очень существенные отличия. Таким образом, в той местности, по которой я прогуливался со стареньким ружьем, вовсе не так скучно, как может показаться несведущему и не любопытному человеку.

Но я был человек сведущий и любопытный, романтик, если коротко. И потому я брёл, держа ружье наготове, по дну очередного сая, разглядывал окружающую природу, грыз мерзлые плоды боярышника, зачерпывая ладонью, пил стылую воду из ручья. Словом, пытался гармонично слиться с природой. В какой-то степени у меня это получалось. Удивительно, но в этом сае, по которому я брел, движимый охотничьим азартом, птички не чирикали, хотя день был погожий. Облака разошлись, проглянуло зимнее солнышко, воздух начал прогреваться и снежок на открытых местах стал откровенно подтаивать. В ущелье, защищенном от ветра, было тепло и тихо. Я расстегнул верхние пуговицы геологического ватника. Постепенно приходило понимание того, что в этом ущелье я никого не обнаружу. Правда, косвенные признаки обитаемости этого неширокого сая всё же наличествовали. Трижды я натыкался на бренные останки здешних обитателей. Первым мне на глаза попались останки какой-то птицы, возможно, курочки-фазана – серые невзрачные перья и несколько мелких костей. Второй раз были останки зайца – кучка обглоданных и очищенных до блеска костей и несколько клочков шерсти. Видно, здешняя лисичка-корсак была несколько удачливее меня. Последней находкой была кучка тонких косточек и иссиня-черных перьев, неоспоримо свидетельствовавших, что тут нашла свой печальный конец хитромудрая ворона. По-кащеевски лысый череп, бывший когда-то вместилищем вороньего разума, шампиньоном белел в жухлой прошлогодней траве, навевая мысли о бренности бытия. Я постоял, словно былинный князь Олег, у скорбных останков пернатого мыслителя, потрогал носком сапога вороний череп. Вспомнилась когда-то прочитанная фраза: «О поле, поле, кто тебя усеял мёртвыми костями?» Мимолетно промелькнула в голове мысль о какой-то необычности, малой какой-то несообразности, которая присутствовала во всех этих нечаянных находках. Мелькнула мысль и тут же ускользнула, не задержалась в сознании. Ну, череп, как череп, эка невидаль?

Много чего приходилось мне видеть в поле: старые змеиные шкуры, и выскобленные добела черепашьи панцири, черепа сайгаков-рогачей, горных баранов и многое другое. Жизнь – это не только зеленая травка, цветочки-бабочки и журчащие ручейки. Это ещё и каждодневная жестокая борьба за существование. Борьба свирепая и бескомпромиссная, безо всякого сострадания к своей жертве. Чтобы жизнь продолжалась, кому-то надо умирать – повестка дня остаётся прежней. Да и ночи – тоже. Так уж устроен этот не самый худший из миров. Вот и я брожу здесь не только ведь любопытства ради. У меня пять патронов, а это, считай, что я потенциальный хозяин чьих-то пяти жизней. Если пересекусь с обладателями этих самых жизней и не промахнусь, конечно.

…Утомленный непонятным отсутствием какой-либо живности, я решил перебраться в другое ущелье. Завернув за очередной поворот каньона, я отыскал более-менее приемлемое место для подъёма и начал карабкаться вверх по склону. Хоть и не без труда, но мне удалость преодолеть скальную вертикаль. Выбравшись наружу, я удобно присел у края обрыва на скальный уступ, оперся спиной о камень и, положив ружье на колени, достал сигареты.

Я сидел, прислонившись к каменной стене, с ленцой таращился по сторонам, покуривал сигарету, и вволю предавался одиночеству, размышляя обо всём и рассматривая раскинувшуюся внизу маленькую обособленную страну, в которой жизнь идет своим чередом и которую вряд ли кто из людей балует своим посещением. Вполне вероятно, что за сто минувших лет я первый человек, прошедший по дну этого ущелья. Вот сейчас я уйду, и снова сто лет никто не покажется у обрыва. Просторы Казахстана умопомрачительно бескрайние и такой вариант событий вполне вероятен. А ведь тут иной раз между насельниками этого ущелья разыгрываются жестокие жизненные драмы, растения, переплетаясь, душат друг друга, падают наземь ветхие от старости деревья, взрастают брошенные семена, весенний бурный поток ворочает и несет вниз большие камни. Прорвавшийся иной раз с вершин увалов гуляка-ветер играет свою дикую и необузданную мелодию на арфах переплетенных сучьев, колючек и травяного сухостоя, пытаясь заглушить журчание ручья. И вообще, возможно, тут происходит нечто такое, чего мы никогда не узнаем, потому как никогда не увидим. Вот такой философский настрой владел моими мыслями на тот момент.

Всё было хорошо и покойно. Но как-то слишком тихо, слишком покойно.

И тут краем глаза я отметил какие-то движения внизу. Переключив всё свое внимание вниз, я даже рот открыл от удивления. Из-за скалистого поворота каньона выползал… туман, молочного, местами серого цвета. Вообще-то, в наличии в таких ущельях тумана ничего сверхъестественного нет. Остывшая за ночь почва и скалы охлаждают воздух, влага конденсируется, порождая туман. Но такой туман висит в воздухе и никуда не движется, если нет ветра. Просто висит в воздухе. Но появившийся из-за скального поворота «туман» медленно, словно патока, полз по всей ширине ущелья, заполняя собой внутреннее пространство от скальных бортов, а в высоту поднимаясь примерно до середины невысоких деревьев. Этот поток не имел очень чётких очертаний, как оно и положено туману, но всё же и не был сильно размыт, как обычный туман. Медленно движущийся туманный поток был очень похож на какую-то гигантскую слегка уплощенную отвратительную гусеницу молочно-серого цвета. Середина этой туманной «гусеницы» была довольно плотная, внутри неё ничего не просматривалось, только торчали стволы деревьев и верхушки высоких кустов. Края этого медленно движущегося «тумана», хоть и были слегка размытыми, всё же обрисовывали некий контур, и напрашивалась аналогия с какой-то гигантской амебой, которая ползёт и обволакивает пространство сая, тщательно обнюхивая и облизывая всё встреченное на пути. Было в этом медленном, неотвратимом движении нечто неприятное и зловещее. Почему – объяснить я себе не мог ни тогда, ни сейчас. Просто почему-то возникло такое ощущение, и всё. Уж очень сильно этот медленно ползущий «туман» напоминал живое существо, какую-то допотопную тварь, которой-то и названия не придумаешь вот так сразу.

Признаюсь, мне стало немного не по себе. Я похвалил себя, что успел вовремя убраться из этого ущелья. Хотя, что мне туман сделает? Туман он и есть туман. Природное метеорологическое явление. А может этот туман, что ползет внизу, не только метеорологическое? Ведь почему-то же птиц не видно. Спрашивается, почему их здесь нет, почему они улетели? Ведь в соседнем сае беззаботно порхают, щебечут, а здесь почему-то тишина. Совпадение? Ну, может быть… И ещё найденные останки бедолаг зайца и птиц. А вдруг это проделки непонятного «тумана»? А что, вот так же тихонько подполз, захватил косого врасплох и остались от весёлого прыгуна только белые косточки. Но тогда почему мелкие птички почувствовали, а существа покрупнее – не отреагировали? Ну, так мелочь пернатая – она, вообще, пугливая, ветка качнется от ветра – пичуги сразу врассыпную. Так что вполне могли они вовремя отреагировать на движение тумана, да и встать на крыло в целях безопасности. Хотя кто знает? Возможно, и не встали на крыло, а лежат сейчас их останки среди всякого мусора на земле под переплетением колючего покрова. Поди, проверь. А вот заяц… Или спал он не вполглаза, как обычно, а придавил ухо на полную катушку? Вот и не проснулся. Или всё же корсак его прищучил, да распотрошил? Ну, может и корсак. А если не корсак? Как проверишь? И ворона, видать сидела, клюв разинув, когда на неё эта мерзость наползла, не улетела, замечталась, да так и осталась на месте кучкой костей и перьев. Проворонила свою жизнь ворона. А ведь ворона – ушлая птица, её на мякине не проведешь. Но, поди ж ты, не убереглась каркуша… И тут до меня внезапно дошло, почему меня торкнуло там, в ущелье, когда я рассматривал останки погибших животных. Я вспомнил то общее, что их объединяло. А их объединяло то, кости были целые, не раздробленные. Тут есть такая особенность: если добычу потрошит лисица или волк, то кости, особенно суставные части, как правило, со следами погрызов, а то и вовсе размолотые. А там кости все были целыми, словно кто-то беззубый, причмокивая, аккуратно отделил мясо от костей. Кто мог так аккуратно и деликатно откушать? Неужели ползущий внизу непонятный «туман»? Может, этот чёртов «туман» как-то воздействует на мозг своих жертв, как бы усыпляя его, и животное дремлет, не подозревая об опасности, пока его дрёма не переходит в вечный покой? Интересно, а если бы и я придремал там, внизу, на солнышке, чтобы от меня осталось? Кирзачи да ружье? Я на всякий случай покрепче прижался спиной к скале и уперся каблуками сапог в трещины на камне. А вдруг эта тварь позовет меня к себе? И загремлю по скале вниз, словно незадачливый Икар из поднебесья, да прямиком в эту непонятную субстанцию.

Сидел я вот так, завороженно смотрел вниз, и всякие картинки одна другой интереснее крутились у меня в голове, словно цветные стеклышки в калейдоскопе. А «туман» всё полз и полз, молочным, медленно клубящимся киселём заполняя скалистые берега ущелья. Вот его «голова» уже скрылась за поворотом ущелья, а он всё ползёт и ползёт. И казалось, ему не будет конца. Откуда он, вообще, выползает, где его схрон? В какой-нибудь из многочисленных пещер и пещерок? Или, вообще, оно скрывается где-нибудь в толще скальных пород, просачиваясь иногда по щелям наверх и проникая в наш мир, чтобы подкрепиться? Хорошо бы пройтись сейчас по краю обрыва и посмотреть, вдруг да будет возможность увидеть логово этого чёртова тумана, увидеть, как он зарождается? Конечно, надо бы, да вот почему-то идти мне не хотелось. Какая-то вялость и апатия овладели мной. Да и то: я ведь примерно километров шесть-семь отмахал в хорошем темпе, так это если по прямой, а я-то по пересеченной местности передвигался, да еще в ущелья спускался и наверх поднимался. Так что с гаком мой километраж получается. Хотя шутники утверждают, что для геолога, как для собаки, восемь километров – не круг, но всё же здешняя местность практически те же горы. А в горах устаешь быстрее. Всё это так.

Ну, а если это не совсем обычная усталость? А если это чёртов «туман» сейчас на меня морок наводит? Именно сейчас, в эту самую минуту эта непонятная тварь взламывает моё сознание, подчиняет себе, собираясь мною подзакусить? Можно быть уверенным в том, что это не так? Нет, нельзя быть в данном случае уверенным! Слишком всё это непонятно и зловеще. Надо уходить отсюда, подумал я, а сам даже не двинулся с места. Удобно очень сидел, и двигаться мне не хотелось. И только где-то в закоулках мозга настойчиво, хотя и слабенько, звучало: вставай, не фиг тут рассиживаться, надо искать зайца, ты же на охоте. А я не встаю. А вот неохота вставать и хоть ты тресни. Апатия и лень. Словно раздвоение личности получилось у меня в тот момент. Одна часть призывает остаться, отдохнуть ещё, а вторая тормошит – надо быстрее уходить. И всё же, последовав затухающему тревожному зову своего внутреннего голоса, я нашел в себе силы и осторожно встал со своего каменного сиденья. Медленно поднимающийся откуда-то из глубин сознания непонятный страх помогал преодолеть мою леность и апатию. Так же осторожно, подавляя в себе нарастающее желание никуда не уходить, а отдохнуть и погреться на солнышке, я отступил от края обрыва и боком, стараясь не поворачиваться к ущелью спиной, начал потихоньку отходить от сая. Отойдя от обрыва шагов на десять-двенадцать, я повернулся и, не выбирая особо направления, быстро зашагал прочь, оставив позади чёртово ущелье с его непонятной ползающей туманной субстанцией. Усталость и апатия как-то незаметно прошли, непонятный страх улетучился, ко мне вновь вернулось хорошее настроение.

А приключение это запомнилось, хоть и прошло уже более тридцати лет. Такое не забывается. Вот только что это было? Что за такой странный ползучий «туман»? Просто очень необычная форма тумана, или это действительно неведомое, необычной формы, существо, живущее в расщелинах скал? В этих малопосещаемых, своеобразных затерянных мирах вполне могут таиться, оставаясь неизвестными человеку, необычные, загадочные обитатели. Так ли это было на самом деле? Я до сих пор этого не знаю, да и вряд ли теперь когда-нибудь узнаю.

сентябрь-октябрь 2010 г

Опубликовано в журнале «Начало века», № 2 — 2017 г.