Аннотация
Что каждого из нас ждёт за тем, что называют смертью? Сохраним ли мы свою личность, воспоминания и пол? Что или кто встретит нас по ту сторону? Встретит ли вообще? Что будет дальше?
Двое
***
Я не помню, как умер.
Наверное, это потому, что поначалу и думать не получалось.
Очутившись неизвестно где, безостановочно вращаясь и кувыркаясь в тёмной пустоте, нисколько не освещаемой мертвящими сполохами, я лишь пытался сохранить искру почти угасшего сознания.
Мне было холодно и жарко, сухо и сыро одновременно, как в перетопленной парной, когда плеснёшь на каменку, обваришься, задохнёшься и тут же вытащишь пробку из продыха и распахнёшь двери, а на улице лютый мороз.
Меня крутило, растягивало, перекручивало и сжимало, кидало то в одну сторону, то в другую. Я крошился на куски под тяжёлыми ударами со всех сторон, растворялся в жгучей кислоте, засыпал на зимнем ветру и сгорал в жерле вулкана.
Я сопротивлялся распаду, как только мог, брыкаясь, извиваясь от боли и крича, вырываясь, падая, взлетая или катясь куда-то кубарем, теряя, ловя и пытаясь вернуть обратно отслаивающиеся и улетающие прочь, как хлопья пепла, лохмотья собственного «я»…
Не знаю, сколько это продолжалось. Вдруг кончилось, прекратилось, перестало.
Я сохранил себя – или какую-то свою часть – и остался посередине отвоёванного пузыря спокойствия.
И тогда вместо боли пришёл страх.
Пришло знание того, что я умер.
Как, почему, во сколько лет, я не помнил.
Как меня звали? Каким человеком я был, как выглядел, кем работал? Один жил или с кем-то? Мужчина я или женщина? Всё это уже потерялось.
Я был, и вдруг меня не стало.
Но ведь я здесь, я – есть? Сплю я или проснулся? Как же так?
Я снова начал падать, проваливаться, соскальзывать в пустоту, в бездну внутри себя, в безумие.
Я едва смог остановиться.
Замереть, балансируя на цыпочках, повиснуть на последних истончающихся нитях сознания над самым ничто, где-то очень, очень глубоко, на самом краю безвестной пропасти.
Долго, очень долго и мучительно трудно я возвращался из себя наружу.
Я будто полз вверх по узкому, обледеневшему и неимоверно высокому колодцу, упираясь в его скользкие стенки спиной, ногами и руками.
Я взбирался на четвереньках по нескончаемой винтовой лестнице пыльной и душной башни без окон.
Я всплывал из неимоверной глубины, задыхаясь и бешено загребая руками, отчаянно толкаясь ногами.
Наконец, я упёрся головой в крышку колодца, встал перед дверью, ударился лбом об лёд на поверхности.
Я – умер? Но ведь я – есть? Кто я? Где? Почему? Зачем?
Накрыло отупляющее безразличие, накатила слабость.
Я без сил опустился на последнюю ступеньку у самой двери, закрыл глаза и снова стал медленно соскальзывать, как палый лист, погружаться дохлой рыбой на глубину, в ничто.
Нет! Хватит!
Упрямая искра внутри меня вспыхнула и разгорелась в жаркую, живительную ярость.
Я одним рывком вернул потерянную высоту и стал выдавливать загривком тяжёлую крышку колодца, принялся остервенело пинать запертую дверь, замолотил, заскрёб руками толстый слой льда, не пускающие меня наружу.
Я-а-а! Е-е-е-сть!
Из меня во все стороны полыхнуло пламя, что-то хрустнуло, треснуло, проломилось, брызнули во все стороны осколки, похожие на яичную скорлупу, разлетелась влажными клочьями тьма, и я вышел из себя, снова оказавшись снаружи.
Мой сжавшийся почти в точку пузырёк личного пространства ярко осветился и резко расширился, я кинулся на сжимающий его со всех сторон океан бурлящего хаоса и яростно сцепился с ним, погружаясь в него теперь уже по своей – собственной – воле.
Мне стало жарко и весело, я бился, как танцевал, я хохотал, орал и пел, голым кельтским берсерком бросаясь в драку снова и снова.
Хаос ускользал, убегал, отдёргивался и ужимался. Боль, причиняемая его липкими прикосновениями, лишь ещё больше распаляла меня.
Не знаю, сколько времени продолжался мой танец, мой поединок, моя охота.
Отвоёванное у хаоса пространство казалось уже бесконечным, а единственным безумцем и нарушителем спокойствия в нём остался один лишь я.
Спрятался ли мой враг, вытолкал ли я его за край, в личную бездну, как недавно пытался сделать это он со мной, или же сам я в запале поглотил его, сделав частью себя, мне неизвестно.
Вот он был, и вдруг его не стало.
Я остался один в огромной и пустой вселенной.
***
Я безмерно скучал.
Вокруг было просторно и светло, ничто больше не причиняло мне боли, не угрожало и не несло страха, но не было тут ничего, кроме меня, и даже светился только я сам.
Внезапно я решил поделиться, отдать свой свет окружающему пространству – зачем он мне одному?
Стало чуть интересней, потому что тогда подо мной появилась тень.
Округлая вначале, она стала повторять мои движения, когда я вытягивал руку или поджимал ноги.
А были ли конечности у меня самого, пока я о них не вспомнил? Тот ещё вопрос.
Я долго развлекался, гоняясь за собственной тенью, и однажды смог поймать её.
Было обрадовался возобновлению борьбы, но, схватившись с ней, быстро понял, что она ведёт себя как-то странно.
В моих объятиях тень из твёрдой и холодной вдруг стала тёплой и податливой, она мягко тянулась, раскрывалась мне навстречу, как благоуханный цветок. Обвивая меня руками и ногами, увлекая вниз, прижимая к себе и влажно обволакивая, она не пыталась меня убить.
Я понял, что тень – не враг мне, а чуть позже – что был и остался мужчиной.
Мы слились с тенью в единое целое так полно и естественно, словно оба были лишь половиной чего-то большего, словно приходились друг другу давними и близкими друзьями, братом и сестрой, дочерью и отцом, матерью и сыном, любовниками и супругами.
Нам не было нужды разговаривать или как-то ещё общаться, мы просто одновременно и сразу стали знать друг о друге всё то немногое, что сумели сохранить от себя.
Её тоже после смерти встретил хаос, и она боролась с ним за свою самость. Разница была лишь в том, что её пытались опустошить, высушить, вломиться к ней внутрь, разграбить, вывернуть наизнанку, вытащить из себя, выкинуть наружу и там, оставшуюся беззащитной, растерзать.
В конце концов она победила, выстроив вокруг себя высокую стену, возведя целую крепость, с головой укутавшись мягким и тёплым одеялом, спрятавшись, закапсулировавшись, как улитка в раковине.
Там, в своей скорлупе безопасности, ей было тепло, темно, тихо и спокойно, как принцессе в башне или зерну в земле, но, как и мне, скучно и ужасно одиноко.
Однажды она заметила, что сквозь крепкие ставни и толстые шторы окна в её убежище пробивается яркий, но тёплый и ласковый свет. Он отличался от того, другого – палящего, иссушающего и давящего – которым терзал её хаос.
Тогда она почему-то вылезла из-под одеяла, отперла все запоры, распахнула двери и вышла из своего замка наружу.
Она увидела бескрайнее небо и солнце, которыми показался ей я, и почему-то сразу потянулась, как росток или цветок, мне навстречу.
В окружении моей силы и уверенности, под моей защитой она вспомнила, что была женщиной, и поняла, что осталась ею.
Нам стало хорошо вместе.
***
У нас, прямо между нашими сплетёнными телами, появились дети.
Их становилось всё больше и больше, они росли и сами заводили детей, и нам с женой приходилось всё дальше отодвигаться друг от друга, чтобы дать им достаточно места.
Поначалу мы этому только радовались.
Мы даже начали вспоминать кое-что о той, другой своей жизни, и постепенно сотворили детям целый мир, стали обставлять и украшать его сообразно своим воспоминаниям и фантазиям. Кое-что и как могли добавляли и сами дети.
Мир между нами становился всё сложнее и интересней: колыбель, детская комната, цветущий луг, зажатая между непреступных гор долина, сказочный остров и, наконец, огромный, замкнутый сам на себя шар с океанами и континентами – планета.
Дети на ней играли, ссорились, взрослели, любили и ненавидели, выдумывали всякое про нас, мир и самих себя, и постепенно нуждались в нашей заботе всё меньше и меньше.
Дети вышли из нас, они были порождены нашим союзом, но не были нашей частью и никогда не становились с нами одним целым. Они приходили словно бы из ниоткуда и, умирая, снова уходили в неизвестность.
Все наши попытки удержать их ни к чему не приводили. Мы с женой были для них лишь дверью или промежуточной станцией, на время пропуская их, казавшихся нам ещё слабыми и неспособными бороться с хаосом самостоятельно, в своё личное пространство, из смерти в жизнь.
Для чего и откуда они к нам приходили, мы тоже не знали.
Планета между нами незаметно выросла, набрала вес и огрубела. Она стала настолько огромной и плотной, что дети совершенно перестали нас за ней видеть.
Увы, лишь редкие из них отрывали свои помыслы от окружающего и хотя бы просто смотрели в небо. Сначала они чтили память о нас, как о всесильных богах, а после, разуверившись в собственных выдумках, почти забыли.
Нам, прилагая неимоверные усилия, едва удавалось соприкасаться кончиками пальцев, глядя друг на друга сквозь вставший между нами мир, как через частые прутья решётки.
Наше творение стало настолько самодостаточным, что больше в нас не нуждалось, и мы двое совершенно неожиданно превратились в его пленников.
Перестать быть одним целым, разделиться хоть на мгновение, чтобы выпустить его из кольца наших рук, мы с женой сначала не хотели, а теперь уже и не могли, боясь, расцепившись, окончательно потерять друг друга.
Мы, находясь так близко, так рядом, оказались поврозь и больше не имели возможности даже обняться, растянутые вокруг созданного нами мира тонкой кожурой на переспелом плоде.
Мы тосковали, страдали и скучали.
Жена от нечего делать взялась протирать со вставшей между нами глыбы пыль, а мне оставалось лишь временами чинить её по мелочам. Почему-то со всем остальным, кроме этого, дети уже давно научились справляться самостоятельно.
Внезапно во мне снова стала вздыматься неудержимая ярость, на этот раз готовая сокрушить разделивший нас мир, но жена лишь молча указала на живущих в нём детей, и я смог пересилить, сдержать себя.
Я сдерживался снова и снова, иногда в самый последний момент, и понял, что старые решения тут не годятся, но не смирился, и однажды меня осенило: выход есть.
Всё просто, надо только переступить через свой главный страх. Войти в личную бездну: мне внутрь себя, а жене – наружу.
Дорогая, нам ли с тобой бояться смерти? Давай мы сами станем детьми!
Жена прекратила уборку и улыбнулась. Конечно же, она была согласна.
Мы разделились и одновременно сошли в созданный нами мир, которому отныне придётся стать по-настоящему взрослым и самостоятельным.
Мы родимся среди детей, забудем о себе и о нас, проживём отпущенный срок и уйдём туда же, куда уходят они, в неизвестность.
У нас на двоих одно чувство: мы там уже были.
Рано или поздно, но мы встретимся снова и, может быть, на этот раз действительно сможем стать одним целым.
****************************************************** ********
Кому интересно, вот ещё мои рассказы:
— «СМС из прошлого»: https://fantlab.ru/blogarticle64911
— «Настоящий джентльмен»: https://fantlab.ru/blogarticle78379