B. J. Bayley
Саймон Кеннеди мирно плавал в искусственной утробе. В наведённом фетальном состоянии он грезил обо всех наслаждениях дородового мира. Он ведал мысли цветов, лесов и зверей, а также медленное шевеление океанских глубин.
Он смутно осознавал недремлющую деятельность и распри человеческой цивилизации: промышленные организации, вовлечённые в ожесточённую конкуренцию; развёрнутые армии; и мысли о войне, пытающейся расползтись по лику планеты. Но Саймон Кеннеди не придавал большого значения этим вещам. Его худое, плотно свернувшееся тело со скрещёнными на груди руками являлось не более чем плотной материей, которой не было нужды существовать. Он вернул себе тот рай, из которого был давно вырван.
Затем учёные, контролировавшие резервуар, в котором он лежал, перекрыли подачу питательных веществ и вызвали его повторное рождение. «Нет!» — закричал он. Но это был внутренний крик: у него не было никакого способа оказаться услышанным.
Постепенно жидкость сливалась из резервуара, и Кеннеди почувствовал, как из мира чистой мысли его затягивает в опасности и ужасы человеческой жизни. Он вспомнил, как боролся и протестовал в тот первый раз, когда его вытащили, шлёпая и заставляя дышать самостоятельно, и свой первый опыт такой ужасной боли...
На этот раз мука была не настолько сильной, но она дополнилась его пониманием того, что всё это значит. «Нет!» — завизжал его разум. — Оставьте меня!» Ибо рождение было хуже, чем быть сожжённым заживо.
Когда жидкость ушла, он оказался лежащим на дне резервуара, и вселенная наслаждения исчезла. Он осознавал, что его вялое тело разворачивается, и что скоро его мышцы будут вынуждены работать. Он почувствовал первые острые ощущения, когда руки погладили его теперь уже нежную кожу, и всё ещё пытался кричать. Они отсоединили провода от его черепа.
Кто-то сказал:
— Он не дышит.
— Шлёпните его.
И вот он пережил это снова: пинки и побои, пока его не вынудили впустить воздух в лёгкие, и он снова стал мужчиной, плачущим, как младенец. Он быстро сдержал свой вой, потому что понял, что за ним наблюдают, и будут отмечать всё. Ему нужно быть осторожным.
Когда он открыл глаза и смог видеть, они стояли, уставившись на него — Уайли, Купер и Гвимм. Они казались вымышленными, как стены лаборатории и окна, сквозь которые струился пустынный солнечный свет.
— Как ты себя чувствуешь? — обеспокоенно спросил Уайли.
— Я в порядке, — сумел ответить он.
Голос его прозвучал невероятным баритоном. Он не мог поверить, что тот исходил от него самого. «Нет, — подумал он, — это не мой голос. У плода нет голоса. Это выдумка».
— Ты можешь стоять?
Кеннеди поднялся со дна резервуара, пошатнулся, затем неуверенно удержал равновесие на двух ногах. Им пришлось помочь ему пройти через комнату.
— Со мной всё будет в порядке, — сказал он. — Просто потерял сноровку. Мышцы кажутся немного слабыми.
— Это ненадолго, — сказал ему Уайли.
Они уложили его на кушетку и проверили пульс.
— Хочешь поговорить?
Он кивнул.
— Конечно. Со мной всё в порядке. Просто нужно перенастроиться.
Уайли сел и достал блокнот.
— Ну и каково это было?
Все они с нетерпением ждали его ответа. Для них это было кульминацией достижения, столь же великого, как первая атомная бомба или первый двигатель, который увёл космические корабли за пределы Солнечной системы к звёздам, хотя оба этих изобретения оказались разрушительными. В течение нескольких месяцев проводились эксперименты по совершенствованию техники, над которой они работали.
— Я мало что помню, — солгал он.
Все трое были откровенно разочарованы.
— Почему так? — спросил Уайли. — Родовая травма?
Кеннеди внутренне содрогнулся при упоминании этого опыта. Он легко мог понять, как рождение может стереть всю предшествующую память младенца. Но для него это разрушительное событие оказалось недостаточно сильным, поскольку оно ослабевало при повторении.
— Парень, — вмешался Купер, — ты бы видел графики мозговой активности, когда мы тебя вытащили! Ты и представить себе не можешь такого скачка!
— Рождаться неприятно, — сказал он. — Но не думаю, что дело в этом. Скорее... — его разум работал с примитивным коварством, — ну, я не думаю, что пробыл там достаточно долго. В конце концов, прошло всего несколько дней. Я кое-что помню, но это кажется бессмысленным. Со временем всё становилось яснее, но вы вытащили меня слишком рано. Теперь это всё равно, что пытаться вспомнить сон.
Обсуждение продолжалось в течение часа. Кеннеди дал расплывчатый отчёт о своём дородовом опыте, опуская большие фрагменты. Он не был по-настоящему заинтересован в разговоре с ними; на самом деле его вообще ничего не интересовало... кроме мыслей о своём потерянном рае. Именно эти мысли подгоняли его, побуждали мозг к действию, а язык к разговору.
Когда Кеннеди решил больше ничего не говорить, Уайли обеспокоенно посмотрел на свои заметки.
— Мы надеялись узнать больше, — прокомментировал он.
— Ещё есть время, — сказал Кеннеди. — Мы можем продолжить.
— В этом-то и проблема, — сказал ему Гвимм. — Времени может быть не так много. Сирианский флот проходит сквозь Солнечную систему, через месяц они достигнут Земли. Правительство проводит срочный призыв, а мы слишком ценны, чтобы оставлять нас здесь, в пустыне.
— Верно, — сказал Купер. — Мы ждём, что со дня на день нас отзовут.
Кеннеди был шокирован.
— Но проект, разумеется...
Уайли покачал головой.
— Вспомни, как нам с самого начала пришлось бороться за финансирование. Наши исследования не имеют военной ценности, и если Сириус одержит над нами верх, нам всё равно конец.
Кеннеди облизнул губы.
— Тогда давайте работать быстро.
— Хорошо! — рассмеялся Уайли. — Но не сегодня. Отдохни пока. Завтра мы снова подготовим резервуар.
Оставшись один, Кеннеди дал волю слезам, которые изо всех сил сдерживал. «Там так красиво! — подумал он. — Так красиво».
Он лёг на кровать, свернулся калачиком и попытался заснуть, чтобы хоть так найти утешение. Но Саймон всё время обнаруживал, что человеческая жизнь коварна. Во сне он нашёл лишь беспокойное забвение.
На следующий день Саймон проснулся, всё ещё испытывая желание плакать. Но он быстро подготовил себя к весёлой искусственности, необходимой для общения с коллегами.
Когда он выполз из постели, его маска чуть не треснула. Он внезапно увидел своё длинное взрослое тело, голое, незащищённое. Саймон задрожал от страха и заскулил. Воздух был холодным.
— Нет, нет, — прошептал он. — Мне здесь не нравится.
Всё вокруг казалось ему твёрдым, безразличным, способным причинить боль. Он не желал жить в таком мире. Ему хотелось найти безопасное место, тёплое, где не было бы мыслей о боли, и бесконечное, неподвластное времени наслаждение...
Он чуть не завизжал, когда дверь открылась, и кто-то тяжело вошёл в комнату.
Это был Уайли.
— Чувствуешь себя здоровым? — весело спросил он.
— Да. — Лицо Уайли выглядело как у ухмыляющегося монстра.
— Отлично. Пойдём завтракать.
Во время еды остальные трое говорили о военных новостях. Флот сирианцев сокрушил форпосты на лунах Юпитера и теперь занимался уничтожением марсианских колоний. До того, как война перенесётся на саму Землю, оставалось всего несколько недель, и настроение человечества было упадническим.
Но Саймон Кеннеди хранил молчание. Он думал о стеклянном резервуаре, тёплой жидкости вокруг него, о созерцании мира чистой мысли. Размышления о том, что сулит наступающий день, делали его счастливым.
Гвимм заметил его молчание.
— Тебя беспокоит возвращение в резервуар? — спросил он, отодвигая тарелку.
— Нет.
— Я думал, что, возможно, мысль о ещё одних родах может быть немного... э-э... пугающей.
— Нет. Это было не так уж плохо. К тому же тебя не может напугать то, чем ты интересуешься.
Полуправда выскальзывала из Кеннеди с тупой, автоматической лёгкостью.
— Ладно, — сказал Уайли. — Давайте начнём.
На подготовку аппаратуры ушло всего несколько часов. Были отмерены химикаты, установлены регуляторы и подключена подача питательных веществ. Всё было проверено. Кеннеди обожал резервуар, как родную мать.
В полдень Купер вошёл из радиорубки.
— Только что получил телеграмму, — сказал он. — Вот и всё.
Кеннеди похолодел.
— Отзыв? Когда мы им нужны?
— Там сказано, что немедленно.
Уайли крякнул.
— Неважно, мы задержимся на несколько часов, прежде чем отправимся. Резервуар уже готов.
— Несколько часов? — застонал Кеннеди. — Что в этом хорошего?
— Немного, полагаю, но мы можем получить хоть что-то.
Купер задумчиво перебил его:
— Поскольку у нас так мало времени, возможно, нам следует попробовать кого-то другого в качестве объекта исследований. Мы можем взглянуть на это с другой точки зрения.
— Но у меня получится лучше! — запротестовал Кеннеди. — Я там уже был!
— Может быть, но, судя по твоим рассказам, ты вряд ли узнаешь что-то новое. Кто-то другой из нас, возможно, сумеет выяснить больше. Давай посмотрим правде в глаза, это, вероятно, последний шанс, который у нас когда-либо будет, чтобы исследовать фетальное состояние, так что нам следует собрать все крохи информации, какие только можно. Кроме того, — добавил он с усмешкой, — я и сам не прочь попробовать эту штуку.
Когда они стояли там — трое учёных, занятых чистыми исследованиями, и один человек, обретший величайшую радость, Кеннеди понял, что ему никогда не удастся убедить их.
«Я знал это, — застонал он про себя. — Я знал, что их мир плох».
Решение было принято без дальнейшего его участия. Он отошёл, пока они обсуждали, кто из них отправится в резервуар, пока не нашёл хирургический скальпель, чтобы использовать его как оружие.
Его нападение было быстрым, диким и невероятно умелым. Уайли был выпотрошен прежде, чем осознал это. Затем лезвие воткнулось Гвимму под рёбра.
Это дало Куперу время сбежать. Кеннеди помчался за ним в пустыню, но тот успел завести пескоход, а затем Саймон сам сел в машину и понёсся в погоню. Преследование было диким и лихорадочным, они петляли и метались по окрестностям, но наконец он загнал Купера в ловушку у здания лаборатории и раздавил его о стену. Затем покинул пескоход и вернулся в здание.
Выполнять все приготовления в одиночку было непросто. Но он осмотрел солнечные аккумуляторы, чтобы убедиться, что они будут продолжать подавать электричество, включил аппаратуру и вылил весь запас питательных веществ, которые нашёл в лаборатории, в бак. Он ввёл в свои артерии канюли от питательных трубок и прикрепил к телу все остальные приспособления. Он не стал возиться с датчиками мозговой активности. К этому моменту он уже стоял в резервуаре, и ему оставалось только сделать необходимые инъекции и погрузиться в густую жидкость, пока процессы в его организме не опустятся до уровня нерождённого младенца...
И теперь Саймон Кеннеди благополучно плавал в искусственной утробе. Он ведал мысли цветов, лесов и зверей, а также медленное шевеление океанских глубин. На его планету пришла война, но он не обращал на это внимания. Человечество оказалось на грани уничтожения, но он не проявил к этому особого интереса.
Когда запас питательных веществ иссякнет, он умрёт. Но это было лучше, чем быть рождённым.
London Mystery #049 (1961-05)
Перевод В. Спринского, Е. Мироновой