Приятно, что на Фантлабе отдают дань уважения и «фанфикам» высокого уровня. Тем более, что в Стар Треке мир Вулкана всё же не до конца прописан, словно нарочно обозначен броскими мазками, промежутки между которыми предоставлено восполнять воображению воспринимающего зрителя или писателя, принявшего правила игры.

Что же до непрофессиональности — не непрофессионализма — то каждый автор публикуется когда-то впервые.

Мы уже публиковали повести индеанистов, есть у нас в «Сверхновой» и раздел Trekker.ru, где, возможно, опубликуем и материалы уровня текстов Леи Райнер.

ACS — право, не стоит повторять знаменитые формулы прошлого, типа «Пастернака не читал, но знаю, что дрянь»... Если понравилось это произведение — может, всё же, воспринять как намёк, что есть в «Звёздном пути» вдохновенность, побудившая Лею Райнер создать свою историю, и посмотреть, прежде чем выносить суждение.

Помню, после прочтения меня поразило, что именно наш мир — «Место для полёта» или «Простор для полёта», как можно было бы перевести название романа («Someplace to Be Flying»). Потому что его создал, согласно легенде Ворон, чтобы было где летать:) Небеса там никто не покидает.

На мой взгляд, в данном сборнике произведений о космосе наиболее ценны именно воспоминания о тех, кто делал первые шаги на этом пути и кто теперь почти совсем неведом молодым. Поэтому тот, кто прочтёт эти страницы, прикоснется к кусочку истории. Сначала это было небывалое счастье, начинать этот путь, а потом неизбывная горечь, когда космонавтику стали задвигать в небытие. И фигура Германа Титова в этом эссе предстаёт очень живо.

У нас на сайте «Сверхновой» есть отрывок как раз из этого небольшого романа в разделе «Мастерская». Справедливо сравнение с «Американскими богами» Геймана, но, надо сказать, де Линт с самого начала, с первого своего романа «Moonheart» (который мы переводили тоже, но как «Струны лунного света») обращается к теме соперничества древних и более новых сущностей. И решает её всегда лирично.

Помню, в детстве больше всего понравилось , как выписаны взаимоотношения «островков» людей с традициями из разных времён.

Обычно сопоставляю прочитанное в большей степени с произведениями англоязычных авторов, поскольку элементарно больше их читаю. И отечественная фантастика мне интересна в той мере, в какой отражает наш опыт в соотнесении с остальным миром. Потому обычно сочинения о «превосходящей» роли России оставляют меня равнодушной, да чаще всего они никаких новых наблюдений и не содержат. Не говоря уж об убедительных образах. С Рыбаковым вышло не так.

Я начала читать дилогию «Наши звёзды» (интересно — будет ли третья книга?) со второй книги. Оттого у меня не возникало вопроса — где тут фантастика: упомянутая в «Звезде Полыни» мельком нуль-транспортировка престаёт быть лишь научно-фантастической аллюзией, а играет куда боле существенную роль дальше. И вообще такой способ прочтения сделал более внимательной к мелочам, «сыгравшим» дальше, таким как встреча Вовки и Симы, как разговор с майором на лавочке в Байконуре о мечте, как странности в поведении Фомичёва.

Яростное — а может, просто искреннее, без лжи перед собой — отношение к миру Кархового, Наташи, даже Бабцова — наиболее общее свойство героев романа. И поскольку автор пишет о том, что по-настоящему важно для этих людей в их занятиях в жизни, он не может вилять и в выражении своих мыслей. И каждый новый герой делается одновременно и рупором различных позиций, которые, вероятно, выражаются боле артикулированно и концнтрированно, чем различные персонажи могли бы выразить это в жизни. Но ведь на то и роман, чтобы не вываливать на читателя необработанную груду, выдавая её за очередной неповторимый поток сознания.

И поэтому, видя нарочитые для меня витки «шпионских» линий, я наблюдала с растущим интересом биение авторской мысли, достигающей в романе кульминации напряжения в казалось бы логичном и спокойном объяснении возвращающегося на родину бывшего националиста Шигабутдинова, отчего он принял православие. И суть тут вовсе не в православии как таковом, а в той цели, которая начинает проглядывать явственнее сквозь жизненный путь ищущего этого человека. При всём том внутренняя логика характеров Рыбаковым везде соблюдается. Поэтому не совсем ясны упрёки с этой точки зрения.

Журанков, главный герой второй книги, пока только намечен, хотя его решение продать почку, а не закопанные чертежи, выказывет его меру честности.

О честности как о качестве мечты, той внутренней среде, без которой ей нечем дышать, эта книга оказалась для меня.

Прочла сразу вслед за романом Vita Nostra, поэтому воспринимала как ещё один вариант метаморфоза подростка. И, конечно, невольно сравнивала манеру письма, сюжет и композицию с первым романом. Но объединение в цикл это и предполагает.

Девушка и юноша, «гендерно специфичные» варианты — такое наблюдение лежит на поверхности. Однако если в первом романе мы идём за героиней, последовательно проживая с ней стадии метаморфоза, Арсен постоянно мечется, не в силах понять, что с ним происходит. И это при всей его самоуверенности. То есть, герои совсем не аналогичны, и ситуации, с которыми они сталкиваются, разного плана. Саша, изначально эмпатичная, расширяет сферу сочувствия, вбирая в себя самые различные формы материального мира, Арсен же, при всей декларируемой авторами его сверхординарности, обладает очень узким диапазоном сопереживания. Он — эгоцентричный геймер и современный предприниматель, умеющий выгодно продать виртуальных щенков. По-настоящему хорошо ему в виртуальном мире.

И тут мы начинаем сравнивать его с другими подростками, подвергнутыми искушением всесилием. Первым приходит на ум наиболее близкий вариант из повести Стивена Кинга «То,что надо», где некий деятель в галстуке с узором из мечей Эскалибур делает орудием убийства экстраординарного подростка, владеющего «знаками смерти», которые он пересылает указанным ему людям по электронной почте. Герой Кинга испытывает небывалый подъём и даже счастье от того, что у него всё получается — пока не узнаёт, что гибнут от его руки очень хорошие люди. И тогда взрослеет и начинает действовать сознательно.

Сверхчеловек — это не сверхспособный подросток, это существо иного уровня, которое способно, помимо прежних, решать этические уравнения высшего порядка. Сверхчеловек — это в романе «Цифровой» Максим\Иван, существо иной природы, которое постепенно, можно сказать — волей-неволей, постигает, чем живут люди. Для своих целей, чтобы вернуться куда-то к себе домой, воспользовавшись коллективной мощью человеческой «информационной машины». Недаром Арсен, а вместе с ним и читатель, так легко идёт на контакт с этим существом,и так легко привыкает к общению с ним. А вот к теориям о «двоичности» человеческой культуры привыкнуть невозможно. Тут Максим неправ. Но, думается, именно к такому выводу и подталкивают авторы.

Авторское определение жанра романа как «техно-фэнтези» представилось мне оправданным, поскольку снимает вопросы логического свойства о «переходе с мяса на цифру и наоборот» — сказано — перескакивает как блоха или прилипает как прилипала — и ладно. Хотя, будь это сделано менее условно — мне лично было бы интереснее. Мне одной мыши с отрезанным штекером не хватало для достоверности.

И ещё мне представилось, что «Цифровой» — некая миниатюра из прошлого Пандема.

В этом первом своем путешествии за пределы Франции Жюль Верн стал свидетелем знаменитого события, известного в области исследования магнитосферы Земли — т.н. События Каррингтона 1859 года, когда сильнейшая магнитная буря вызвала сияния по всей планете и нарушила работу телеграфа, наглядно продемонстрировав уязвимость новых на то время индустриальных технологий от воздействия космических факторов.

Да, тогда сам Верн писал пока для сцены, но расширение его кругозора начало увеличиваться, — в том числе, и благодаря такому впечатлению, описанному в книге «Случай, это капризное божество, покровительствующее бродягам и путешественникам, привел парижан на берег Клайда, к мосту Глазго. Множество торговых судов, парусных и пароходов, стояли на якоре возле моста, последнего перед слиянием реки с северным каналом. Глядя отсюда на город, друзья заметили на небе яркое красное зарево. Тщетно пытались они понять причину происходящего. Колоссальную часть неба занимала пылающая дуга, непрерывно пронзаемая молниями и озаряемая вспышками. Жонатан считал это заревом от большого пожара, Жак склонялся к индустриальному объяснению феномена. Он полагал, что наблюдается отсвет каких-то высоких печей в разгаре топки. И тот и другой ошибались. Лишь позже друзья узнали, что присутствовали при интереснейшем природном явлении — знаменитом северном сиянии 30 августа 1859 года. «

Чудесная семья Заек, которая напомнила Хогбенов своей непосредственностью в освоении мира лишь им присущим способом. И в то же время она окрашена колоритом времени, когда люди могли позволить себе жить на далёкой заимке, желая, чтобы об их открытиях непременно узнали и другие.

Такой непосредственности нельзя не поверить. Потому что она абсолютно альтруистична.

И поступок Стендаля из той же серии — у него получилось, потому что он не сомневается в своем порыве.

Не бояться сделать первый шаг -шаг навстречу людям.

Лаконичный рассказ со спрессованным действием, который заряжает уверенностью: надо помочь, пусть и неизвестным крупикам, но ясно — что они — не глокая куздра и никого не курдячат. То есть — существа, нуждающиеся в защите. Да и в любом случае, если к тебе обратились за помощью, убеждать простого советского человека Корнелия Удалова не требуется.

Реплицировать всякую валюту — плёвое дело, а вот человеческое участие, как этот аленький цветочек на подоконнике — драгоценность. И не потому, что крайне редко встречается, а потому что основа взаимопонимания.

Просто жуткий перевод названия романа. Во-первых, у Шрёдингера не кот, а кошка — так и в физике, и в психологии приводят придуманный ещё в середине 30-х годов ХХ века австрийским учёным логический парадокс с несчастным животным в коробке (с радиоактивным изотопом , счётчиком Гейгера и ампулой с ядовитым газом), которого экспериментатор волен, так сказать, перевести в одно из состояний — жизни или смерти — открыв эту коробку. Во-вторых, никакого нашествия, ни котов, ни кошек, в романе Пола не наблюдается. То есть название, которое подчёркивает настоятельную необходимость выбора для героя, превращено в нечто на грани ужастика и боевика.

Поэтому желающим познакомиться с романом Пола, а не выдумкой про квантовых котов, советую обратиться к оригиналу.

История с таинственным племенем, обитающим на плоскогорье с отвесными склонами и поклоняющимся доисторическому Змею, на полтора десятка лет предшествует «Затерянному миру» Артура Конан Дойля.

Не скажу, что это лучший роман у Хаггарда, но обладает многими притягательными чертами.

Неподражаемая сцена спуска с ледника верхом на камнях, от которой захватывает дух.

Африка с ледяным плато — тоже не скоро забудется и не вдруг в голову придёт.

Сцена с «гнездом» работорговцев и освобождением рабов написана как готовый сценарий с раскадровкой. Это вообще свойственно стилю Хаггарда — писать так, чтобы изображаемое представало перед глазами в деталях всех четырёх стихий: воздуха, земли, воды и огня. Откуда веет ветер или несётся ураган, с какой высоты низвергается водопад, откуда подступает огонь подожжённых тростниковых плавней. Реалистичность одних деталей в сочетании с фееричностью выдумки других создаёт особую фэнтезийную атмосферу.

Спасаемая девица становится сама той, которая может единственно спасти своих спутников. Герой становится таковым поневоле, хотя вначале соглашается помочь за большое вознаграждение. Перипетий множество.

Из того, что представилось сейчас чрезмерным — методичность «принесения в жертву» жителями плоскогорья, к которым вряд ли на их заоблачные высоты многие чужеземцы добираются, одноплеменников толпами, да ещё несколько раз в год. Откуда им напастись столько народу? Поэтому именно сцены с «людьми тумана» не отнесу к лучшим.

По-английски роман читается нормально, но сильно не советую перевод А. Сергеева: и пропуски, иногда абзацами (что может быть вызвано редактурой, как у нас бывает, но тем не менее, досадно), и канцелярит («погонщики рабов ударили последних кожаными плётками», «сотнями воспитывал рогатый скот»), и просто нелепости вроде «катеров» у работорговцев вместо «canoes», и много чего ещё.

Произведение человека, разочаровавшегося в собственных идеалах и оттого не жалеющего дёгтя для всех.

Если рассматривать эту притчу в ряду других антиутопий — скажем, в оспоставлении с «Островом пингвинов» Франса, то заметим немало сходных поворотов, когда изначальная цель искажается и не особенно разбирающиеся в происходящих бурных событиях принимают руководство отнюдь не кристально чистых людей.

И в то же время есть люди, которые не могут смириться с несправедливостью и думают не только о себе. Им трудно выжить в мире, где на честных людей продолжают охоту, потому что они мешают присваивать всё подряд.

Пока писала этот, отнюдь не эпохальный отзыв, на второй строчке вошли и сообщили, что погибла моя студентка Настя Бабурова, писавшая материал об адвокате для «Новой газеты», когда на него напали. Ей было чуть больше 20 лет и она была многообещающей исследовательницей фантастики, мы обсуждали тему дипломной работы об альтерглобалистах и современной социальной фантастике... Её погубил теперешний скотский двор.

Вообще-то точнее было бы перевести название этого рассказа, действительно по многим меркам классического — и написан легендарным редактором, воспитавшим в своём журнале «Эстаундинг» целую когорту классиков, включая Азимова и Ван Вогта, и воплотившего цепенящий страх перед абсолютно чуждым инопланетным, ассимилирующим земное — «Кто там?», как в оригинале. В смысле — кто за ещё не открытой дверью. Да и вообще, стоит ли её открывать. Полезно помнить, что на эту стадию, когда непреодолимо страшит всё непохожее, приходящее извне, возвращает читателей «Жук в муравейнике» Стругацких.

Выходит, невыносимо заниматься самосовершенствованием?

И почему все считают, что инопланетяне переделали семейство? Домашние ведь сами пожелали «не ударить в грязь лицом» перед инопланетянами за человечество.

Можно рассмотреть рассказ теперь как аллегорию на попытки построить что-то качественно иное на родной почве. Без чего, по сути, дальше не двинуться. Но нет, без ругани и родимых пятен никуда. «Ндраву моему не препятствуй!»

На русском публикуются пока только три отрывка, содержащие лишь воспоминания и письма Хаггарда об Африке, а полная автобиография, может -- и менее занимательная, всё же даёт представление о нём и как о литераторе. Там есть разыскания о генеалогии, воспоминания детства, юности (в частности, об участии в спиритических сеансах, столь популярных в Англии последней чтверти XIX столетия), о начале литературной карьеры, любопытные подробности обстоятельств, сопровождавших написание романов, свидетельства общения с литераторами Англии того времени (Киплингом и Стивенсоном, например), о деятельности по землеустройству, по сути — проявлению экологического сознания. И о многом другом.

Если нравится творчество Хаггарда — чтение его автобиографии даст дополнительные краски.

Иногда перечисление каких-то неведомых нам людей кажется излишним, но кто знает — может будущим исследователям они дадут новую пищу для размышлений?

В рассказе больше всего понравилась концовка. Казалось бы, что особенного в факте возврашения по недомыслию уменьшенного мужа к нормальному размеру? Но Булычёв описывает настоящий катаклизм возмездия в домашнем масштабе, который, в то же время, при полном разгроме комнаты не приводит ни к какому членовредительству и как бы разряжает накопленный, пусть и праведный гнев.

Жизнь продолжается.

Мартин создал феодальный мир без христианства. В фэнтези это бывает, и нередко. Однако, удивительно, что даже и в этом случае женщины оказываются существами второго сорта. Почему — никакого объяснения этому не обнаруживается. Причём сам Мартин, как дитя современного американского общества, не может не ввести активных героинь. Но кто же создал для них все эти препоны, как в наследовании, так и в ограничености выбора занятий между дворцовыми интригами и борделем, если они не считаются дочерьми Евы и носительницами первородного греха? Так что все злодеяния Серсеи исключительно на совести автора.

Грызня за престолы отчего-то нас должна сильно волновать. И, как видно по рецензиям, действительно не на шутку многих волнует.

Но я восприняла всю эту эпопею, по сравнению с миром, скажем, Земноморья, созданным Ле Гуин, как слишком, с одной стороны похожую на вполне земных «Проклятых королей» Дрюона, а с другой, фантастической стороны, недостаточно прописанной. Что за Иные? Никаких ссылок даже Сэму Смертоносному в пыльных фолиантах обнаружить не удалось. Почему они оживают? Жути Мартин напускает, но при степени прописанности всего остального явно не хватает хоть какого-то объяснения. Нелогично как-то. Утопленников на Железных островах, похоже, искусственным дыханием откачивают.

В последней опубликованной книге появляется весьма примечательная часть о Многоликом боге и послушничестве Арьи. Но она пока не завершена.

Запоминается многое из деталей чисто зрительно, но сказать, что всё сходится, соединяясь в единую картину мира — не возьмусь.

Истории Дейенерис, Джона Старка и Тириона наиболее прописаны и не вызывают противоречия при чтении.

Видимо, моё отношение критичнее, чем у поклонников фэнтези. Однако настроилась на самый высший уровень, но увидела произведение, где автор постоянно усложняет полосу препятствий для героев, отказывая им в радости жизни.

Одно слово — осень Средневековья.

Схема «мильона приключений», на которую растрачивался порой, к сожалению, талант Булычёва, здесь используется для повествования о том, как Удалов с ответственностью выполняет очередное возложенное на него задание — представлять Землю на Съезде обыкновенных существ.

Юмор или сатира произрастают из столкновения бюрократизмов с романтическим пафосом. Местами на ум приходили сопоставления с «Автостопом по галактике» Адамса, местами лемовскими «Звездными дневниками Йиона Тихого». Поскольку складывалось всё из кусочков, своего смысла повесть не обрела.

Восемнадцать раз уничтожить свой мир — это ж надо! Печальная и гротескная история одновременно.

Самой прописанной, на мой взгляд, получилась линия мошенника кузнечика Тори. Особенно запомнился эпизод с продажей ненужных воспоминаний и трогательный рассказ о разворачивающихся на экране переживаниях Удалова.

То ли в «Королевский бал» нас окунули, то ли выпустили прогуляться в те края, где резвятся виртуальные щенки.

Суета мира без смысла, который тщатся постигнуть самые «продвинутые» персонажи. А их казнят, чтобы не мучились...

Как видно по отзывам большинству понравилось. Атмосферу некоего царства-государства передаёт, и тут же ставит в тупик знаками-артефактами — спадающими от ненависти окружающих перстнями-оберегами, знаниями о неведомых ДНК, растущей вместе с героиней рубашкой.

Что о создателях думают их персонажи, если они думают — если об этом, то не интересно, ибо надуманная жестокость.

Как упражнение по созданию мира — красиво... Но для авторов мелковато.

Прочитав отзывы, решила ознакомиться. О потерянном времени не жалею, поскольку и неудачные произведения ложатся в общую копилку впечатлений. Но, думаю, залихватская крутизна (непревзойдённое владение восточными единоборствами позволяет главному герою класть картонных супостатов направо и налево) и некоторые сомнения в дальнейшем курсе движения положительного ГГ не искупают крайнего схематизма большинства героев, а в особенности женских персонажей. Что же касается сопоставления «героев нашего времени» с людьми века 17-го, то любые выводы тут малоосновательны. потому что люди века 17-го отсутствуют в мало-мальски раскрытом варианте.

Да, патроны припрятаны не под каждым кустом, а только под одним, и , видимо, сцены абордажного боя можно отнести к наиболее продуманным, однако всё прочее... Капитан Блад после такого вспоминается как родной.

Некоторых и чудом не прошибёшь. Всё равно будут в первую очередь стараться урвать побольше. Таков Дегустатов — Огурцов разлива 70-х.

Типаж неприятный, но об этом автор честно предупреждает.

Из других гуслярских персонажей тут активно действует пожарник Эрик, раньше заботливо исцеленный населением Гусляра с помощью золотых рыбок. Он оказывается вполне достойным богатырем.

На мой взгляд,однако, сконструированность рассказа по типу «новая версия известной сказки» именно тут слишком очевидна.

Рассказ воспринимается вовсе не как некая пародия на соревнования по домино, а как знак крушения нормальности перед лицом катастроф, отчасти пробужденных равнодушием к тому, что происходит вокруг Как тема — «неспасение мира».

Горький рассказ.

Весь роман питается неприятием науки и весьма специфическим взглядом на учёных как на самовлюблённых маньяков. Это, кстати, послужило причиной переписки Льюиса и Артура Кларка, придерживавшегося несколько более конструктивных взглядов на смысл научных исследований.

Открытость Рэнсома миру, куда он попадает помимо своей воли, вполне сродни «священному любопытству» Кларка, вполне можно было бы и героев Кларка представить на его месте. А вот Уэстон скорее сумасшедший учёный откуда-то из комиксов.

Марс в изображении Льюиса вышел оригинальным и запоминающимся. Он рисует своеобразный баланс трёх цивилизаций, строит свои картины странствий героя на представлениях о каналах того времени, но расцвечивает их феерическими красками, соперничая с Бэрроузом. Одни вогнутые скалы чего стоят!

Прочитать роман стоит также для исторического сопоставления с современниками 30-х, в это бурное время развития научной фантастики.

На мой взгляд, наиболее цельный роман из трилогии — все линии завершены, нет надуманных аллегорий, как в Переландре, оборванных концов, как в Мерзейшей мощи

В принципе, выбран важный поворотный пункт и царь, намеренно вводивший массу новшеств. Почему бы не «раскрутить» его на полёты и постройку железных дорог?

В виде сценарного плана вполне могло бы даже ярко получиться. Да дело всё за теми же недоработками в обрисовке характеров. Про женские персонажи говорить вообще нечего, автор считает, видимо, что достаточно обозначить лишь их присутствие. Мужчин мы видим чуть ближе, имена рассказчиков постоянно меняются, средствами индивидуализации же трёх оставшихся в живых основных действующих лиц становятся лишь присказки типа «ядрён батон», а так говорит с нами всё время автор. Поэтому и воспринимается всё как подготовительный набросок к некоему произведению, которое всё никак не напишется.

Из любопытных моментов — представление о том, что каперство было настолько уважаемым занятием, что попавшиеся даже не могли быть за это ни в коей мере наказаны ни в Англии, ни в России. Не знаю, так ли это, правда...

Больше всего понравилась живая сцена похорон окурка, но в романе до неё прочие не дотягивают.

Очеь туманно изложенная история. Автору могло быть что-то неведомо в детстве, но читателю рассказ должен открывать несколько больше. В отличие от остальных мемуарных произведений сборника, имеющих документальную основу, из данных воспоминаний мало что можно извлечь. А вот, скажем, сценарий «Семь дней из жизни культорга ЦУПа» Ильи Рубинштейна, которому не выделено места для аннотации и отзыва — совершенно замечательное повствование о том, как пытались организовать концерт Высоцкого для космонавтов незадолго до смерти барда, чья судьба складывалась весьма непросто. И «Байки космонавтов» Марка Серова имеют более существенный художественный компонент.

Попаданец — он попаданец и есть. Жить-то в том мире, куда попал, как-то надо, вот и применяет все наличные возможности, да притом и тренируется-учится-книжки читает постоянно. Это в отличие от тех попаданцев, которые всех заранее превосходят. Можно счесть половиной плюса.

Показалась любопытной сама система техномагии, когда подробно выписываются принципы построения моделей того или иного действия и магии в целом. То есть, овладения энергией и перераспределения её в нужном направлении и в нужной форме.

Стиль автора не привлек совершенно — все на одно лицо, герои появляются и исчезают бесследно из сознания читателя. Изобретательны были только пейзажи, на мой взгляд.

Ничего, на мой взгляд, гармоничного в этой книге нет. Очень крутой мужской кризис «среднего возраста». Понятие о любви путается с чистой физиологией.

Кое-что интересное наблюдается лишь в самом финале, когда последний из наблюдаемых нами клонов идёт по поверхности планеты, а писатель начинает соотносить его чувства и мысли не с сугубо не захватывающими переживаниями Даниэля 1, а с более широкими вопросами основ жизни «неолюдей».

Рассуждения о природе смеха в современном обществе также показались не лишёнными глубины.

Данная книга — очень хороший пример обращения к приёмам фантастики нефантаста, «неподкованного» в данной области, ему не видны давно и тщательно проработанные линии и темы, он с ними не взаимодействует (хотя бы те же темы клонирования, бессмертия и т.п.). Поэтому и получилось по видимости нечто новое, а по сути — сырое, проваливающееся между бездумной порнографией и попыткой осмысления выхода из водоворота одиночества в современной западной культуре нечто. Типичный пример распада романа.

Непонятны в первую очередь метания автора. То герои чего-то знают, то представления не имеют...

Герои его совершенно условны и внешнее их жизнеподобие порой явно мешает автору, который тут же их «придушивает» , как ту песню из известного выражения, которой наступают на горло. Кстати, подобные сравнения, которыми буквально нашпигован текст, и словесная игра на грани стёба — единственная заметная черта данного произведения. Порой создаётся впечатление, что автор не может не любоваться самоценностью вывернутой фразы и любовно заворачивает её во всё новые слои упаковочной мишуры.

Главное — нажать побольше кнопочек и сделать вид, что тебя волнует судьба кого-то из марионеток. Но, по-моему, довольно подло заставлять читателя сочувствовать героям, а потом, ничтоже сумняшеся, пускать их под пулю, эксплуатируя нежность к детям... Собственно, претензий так много, что три балла ставлю исключительно за оригинальное использование предмета, имеющегося на станциях метро в виде бронированной камеры, в качестве ответной камеры промышленного телепортатора.

А метания, собственно, совершенно понятны с коммерческой точки зрения. Чем больше отрывков, а то и полных своих, уже выходивших ранее, рассказов уместить в «роман» — тем больше читателей познакомится с творчеством Овчинникова-Валерьева. У Евгения Петросяна в своё время, когда он был совсем молодой и только начинал, был такой номер-«представление»: «Вот, бывает, представляется артист, важно так: «Я, мол, Евгений Петросян». А я просто говорю: «Евгений. Петросян». А то — ишь, Евге-ений! Петрося-ян!» И так далее, в том же духе, раз десять. Промо-акция. Без содержания. В чистом виде. И назвать это сочинение правильнее было бы промо-том.

Играть словами не так уж трудно.

Для этого не надо писать фантастику.

Декларации -«ради жизни»- не есть истина. А красочность деталей — не всегда обогащает смысл.

Нескончаемые подробности несвязных миров, в которых бессмертных, тем не менее, убивают, а вот шранки, похоже, из земли как грибы лезут, поскольку при их аппетитах они никак до взрослого состояния бы дожить не смогли. Маги то мгновенно куда-то переносятся, до долго месят ногами небо, никак не успевая добраться к решающему сражению.

Автор временами вызывает сочувствие к героям, у которых, скажем, Око Судии открывается, олицетворяющее совокупное знание о человеке, но лишь для того, чтобы «прозреваемого» очередным жутким способом умертвить.

Сочинение, написанное по рецептам Мартина. Совершенно предсказуемое: секс, насилие, шранки, туманные разговоры и опять секс и насилие. На кого-то, увы, они безотказно действуют.

Причисляю к династии Муровингов.

Радуйтесь, что вам не досталось это переводить.

Сама мысль, положенная в основу рассказа, может быть и верна, но воплощение хромает на обе ноги. Расхожее изображение стычек банд, делящих космические просторы, само по себе давно набило оскомину. Но даже если принять его за некий условно-фантастический приём, то предположить, что этих малопохожих на людей громил вдруг могло пронять поведение сосредоточенной на своём творении маленькой девочки, это уже и вовсе психоделика.

Активный протест вызвала манерность повествования. Из-за этого всё происходящее потеряло какую бы то ни было достоверность, необходимую для переживания.

А так — всезнающий герой, этакий 007 в кубе, всех йонти кругом знающий наперечёт.

Придуманная страна полубалканского- полунемецкого типа с неторопливым течением жизни настраивает на элегический лад, но обрисовка йонти совершенно лишена обстоятельности, этот персонаж, называемый партнёром фирмы, с большим трудом вообще воспринимается как действующее лицо. Всё относительно йонти тоько называется, а не раскрывается.

Разочарование.

Собственно, сознательно Брэдбери не писал «Венерианских хроник», да и никогда не был «циклическим» автором, по желанию публики растягивающим полотно воображения на очередной мир. То есть, сначала марсианские, потом венерианские, кому-то ещё юпитерианские захотелось бы... Поэтому такое объединение целиком на совести издателей.

У него есть излюбленные образы, вокруг которых он сплетает свои повествования, легко узнаваемая ностальгическая интонация, но объединять по два рассказа только оттого, что действие происходит в одном месте, понятием «цикл» велеречиво и излишне.

Оценку поставила самим рассказам, пронзительным и незабываемым.

Кстати, когда стало известно, что Венера — раскалённая планета, это послужило одной из причин отхода от мира нескончаемого дождя. Для меня — это дополнительное доказательство, что Венера здесь, в общем-то, ни при чём. Это могла бы быть и совершенно иная планета. Главное — выявление внутренней силы или слабости героев, коренящейся в тёмных глубинах души презрения к «изгоям».

Должна сказать, что перевод «Рождённый править» настолько неверен, что ничего переведённое таким образом, читать не рекомендую. 'Birthright' — это неотъемлемое право, право по рождению, если угодно, но никак не некто, который рождён править. Всё равно как перевести «Война и мир» — «Военный мир».

Резник пишет интересно, поднимает противоречия, над которыми очень стоит подумать. Поэтому с ним, как с автором. очень стоит знакомиться, но не в книге с так переведённым названием.