Разношёрстная кучка сознательных и вынужденных дезертиров, раненых, больных и просто отставших от наступающей Великой армии Наполеона. Калужская глубинка – глушь, болота да пепелища. Голод, сырость и холод, что страшнее казаков на дорогах и партизан в лесах. Рассыпавшиеся прахом надежды на славу, карьеру и обогащение. И неожиданная встреча с русскими бородатыми дикарями, что, кажется, и о войне до сих пор ничего не знают…
***
Как написать исторический роман о России времён Отечественной войны 1812-го года сейчас? А. Я. Лисичкин подошёл к решению проблемы оригинально: собрал русскую (и не только) классическую литературу 19-го века в одной захудалой деревеньке и заставил узнаваемых героев и деятелей жить по законам почти реального мира. То, что и сам он вскоре проникся, расчувствовался и не стал убивать или женить всех без разбора, лишь подтверждает наличие у него тонкого вкуса и чувства меры.
Стилизация под кого-то одного? Графа Льва Николаевича Толстого, например? Нет, большое спасибо и слава Богу, что нет. Автор смог бы, но это ему, похоже, банально неинтересно. Лучше полюбуйтесь, как затейливо в стилистике и сюжете романа переплетаются реализм, романтизм, сентиментализм, сатирическая проза, народная поэма и даже – самую малость – классицизм! Стоит ли дополнительно упоминать о том, что именно эти направления и сложили золотой век русской литературы?
Сам Лисичкин легко обошёлся без «-измов» и поимённого перечисления использованных русских и европейских классиков, одними только известными большинству читателей ещё со школы персонажами. В одном месте изменит букву, в другом окружение, мотивацию, поступок или последствия, и готово. Так вместо господ Головлёвых появляются Норовлёвы, а Калашников Степан Парамонович теряет фамилию, но не удаль. Аллюзий много, и ловля доставляет аристократически азартное удовольствие.
«Переселение душ», позаимствованных у авторов позапрошлого столетия, в каждом конкретном случае преследует вполне определённую цель. Приглядитесь: вымышленные личности отнюдь не скопированы с оригинала. Острой полемики и, тем более, жёсткой критики или сатиры на произведения и их создателей не видно, но своя точка зрения определённо прослеживается, и доля юмора также несомненно присутствует. Можно ли назвать это современным прочтением старой классики? Думаю, да.
Композиция романа вельми сложна. Первые несколько глав живописуют злоключения компании голодающих оборванцев, по разным причинам отставших от «нашествия двенадцати языков» и собранных вместе дельцом-обозником с волчьими глазами. Далее, приманив читателя предощущением жёсткой и динамичной новеллы в западном стиле, линейное повествование рассыпается по-восточному циклом микросюжетов, по большей части оформленных как флешбэки.
Заявленная вначале основной авантюрная история отступает на второй и далее планы, часто прерывается и, кажется, вовсе была придумана лишь для связки вставных сюжетов. Она сама распадается на отдельные самостоятельные истории, но умудряется при этом не терять так необходимую роману цельность. В первую очередь благодаря чрезвычайно активному и яркому автору-повествователю и нулевой фокализации, дарующей ему и читателю всю полноту знания о событиях и персонажах.
Повествователь, надо сказать, сильно отличается от классического «божества текста» – далёкого, холодного и отстранённого. Здесь он обладает ярко выраженными личностными характеристиками и не стесняется постоянно высказывать мнение относительно происходящего, но полноценным рассказчиком всё же не становится. Его живой, отчётливо интеллигентный и скрыто ироничный голос помогает автору удержать внимание читателей, играя с ними и пошучивая.
Интрига романа по-современному поликомпонентна, но в безумный фарс умудряется не скатиться. Все случайные события достаточно правдоподобны и вполне могли бы иметь место в действительности, просто их плотность в тексте аномально велика. Но мы же помним, что волею автора здесь собралось великое множество переосмысленных, но остающихся достаточно предсказуемыми персон? Вот и приходится уравновешивать их твистами, коронный из которых «выстрелит» под занавес, будучи подготовленным ещё в начале.
Про что «Русские двести лет назад, или Очень старая история»? Про то, как многонациональную команду инвалидов, не поспевающую за армией Бонапарта и медленно умирающую от голода, взяли в плен обитатели нищей русской деревушки. Прибить жалко, задарма кормить ещё жальче, а отпустить боязно: вдруг озоровать начнут или нашим попадутся. Живые люди всё-таки, христиане. Промаршировала Великая армия в одну сторону, потащилась обратно, а в именьице будто время остановилось. К добру или худу? Это как посмотреть.
Так о чём, собственно, роман? О России начала 19-го века, сконструированной из образов, взятых у авторов того времени. О войне 1812-го года глазами людей, непосредственно в ней не участвовавших. О провинциальных обывателях, для которых «русский» и «Россия» никогда не были или неожиданно для них самих оказались не только словами. О простых и вовсе крепостных людях, незаслуженно забытых литераторами-современниками, но без презрения и пафоса любого рода. Наконец, это забавный шарж на русскую литературу означенной эпохи, на который просто не за что обижаться.
«Мэбэт (История человека тайги)» Александра Григоренко – необычный роман. Во-первых, он напоминает фэнтези на базе ненецкой мифологии. Кто уверен, что знает эту мифологическую систему досконально? Хотя бы просто знаком с ней? Адаптированные сказки этого народа в детстве и детям могли читать многие, кажется, есть даже мультфильмы по мотивам. Придут на ум «Как медведь хвост потерял» и подобные забавные истории, среди которых обязательно попадутся «Почему у бурундука полоски» и другие северные и сибирские, а не одних только ненцев. Сказки – да, что-то такое всплывает. А мифы? Вот то-то и оно: писать можно всё что угодно, никто и не заметит расхождений. Во-вторых, повествование стилизовано под не сказочное фольклорное произведение по типу легенды, написано в сказовой форме. Синтаксис, лексика и связанные с ней реалии несколько экзотичны, но в меру, чтение не усложняют. В-третьих, «Мэбэт…», несмотря на два предыдущих, по большей части относящихся к форме пункта, по смыслу и содержанию полностью современное произведение. Именно об этом стоит сказать подробнее.
Автор скрывается за повествователем – ненцем, потомком главного героя, рассказывающим о давно прошедших временах. Событиям этим он свидетелем и участником не был, они открылись ему во снах. Но люди, видевшие героя живым, подтверждают многое из этих мистических видений. Реальный автор, А. Григоренко, лишь чуть вмешался в художественную реальность с позиции белого человека. Ненцы-де календаря не знают, летоисчисление ведут по выбивающимся из обыденности событиям, и потому в одном рассказе могут встретиться и викинг в рогатом шлеме, и русский «косматый геолог», – и потому не судите строго. А ещё автор зачем-то задействовал возможность того, что в жилах протагониста течёт толика крови европеоида или неведомого бога. Куда ж без затравки-то?
Герой здесь Мэбэт, человек тайги с голубыми глазами. Как водится, с малых лет остался без родителей, но это не помешало ему вырасти большим, сильным и самостоятельным. В юные годы, когда ровесники ещё только одинокого волка не боятся, он уже в одиночку завалил своего первого медведя и сел в круг почитаемых охотников. И вот тут начинаются странности. Психотип героя тоже явно не местный и какой-то слишком уж современный. Обычно в фольклоре как? Возгордился богатырь и получил по башке от божества, духов или племени, раскаялся, прошёл очищение и влился в коллектив. Ну или в лес убежал зверем диким, камнем на берегу реки застыл, сквозь землю провалился, если не раскаялся или испытание не прошёл. А Мэбэт прямо неуязвимый какой-то, бессовестный и бесчувственный. Не злой, не агрессивный, не жестокий, особо не озорует даже и баб под себя не гребёт, но вот традиции не чтит и ни на кого из старших не оглядывается. Сильный, смелый, умный и удачливый. Делает всё так, как считает нужным, и на это все обижаются: кто завидует, кто ущемление прав своих видит, кто в стойло субординации загнать пытается.
Почти весь роман занимает описание жизни Мэбэта и его семьи. Очень странной для эпоса и даже для фэнтези жизни, и не только потому, что уклад ненцев сильно отличается от привычного нам. Представьте, что Илья Муромец, отлежав на печи положенное, вышел наружу и за день дров на всю зиму наготовил. Подвиг? Ещё какой! А после отделился от родителей и свою избу срубил где-нибудь в чистом поле. Жил так и не тужил, и татар только от своего двора отгонял или если под ногами путаться начнут, князю Владимиру не служил, соседям не помогал и старикам при встрече не кланялся. Вот тут и призадумаешься, для чего вообще такой герой уродился и от кого. Интригует лишь предсказание, данное юному Мэбэту обезножевшим стариком: дурак ты, говорит, и сердце у тебя, как и у всех людей, сломается. Посмеялся тогда над стариком Мэбэт. Сами понимаете, что зря.
Незадолго до окончания книги сердце Мэбэта действительно сломалось. Он выпал из мира людей и там, за гранью, узнал, почему он такой и что с ним не так. Страшной оказалась цена, что платил он за жизнь свою и удачу, не подозревая о том. Именно тогда Мэбэт стал настоящим героем, а роман сменил стиль бытовой сказки на сказку волшебную. Переход настолько резкий и контрастный, что финальное приключение воспринимается полным сюром. Начинается традиционный героический эпос? Нет, А. Григоренко осовременивает и видоизменяет также мифологические мораль и мировоззрение. Да, получилось органично, но ненец, прочитав книгу, наверняка скажет что-нибудь анекдотичное и запоминающееся. Может быть, наоборот, что-то коротко и по-русски. По факту в романе можно нарыть символические психотренинги, хвосты западной и восточной философий и даже христианство.
«Мэбэт…» – роман на любителя. Своего рода неформат современной литературы, использующий элементы нескольких разнящихся между собой жанров и направлений, объединяющий их в подобие магического реализма. Возможно, появление романа и было вызвано интересом к ненецкой мифологии, но используется она в духе Г. Л. Олди. К сожалению, не столь динамично и даже не столь достоверно, максимум – на уровне индейцев советского кинематографа. По-моему, здесь прослеживается та же тенденция возврата к автохтонной культуре авторами, не являющимися её прямыми носителями, что и в США. К примеру, телефильм Стива Бэррона «Властелин легенд (Dreamkeeper)» 2003 года. Там старый индеец из резервации просит внучка подвезти на автомобиле до места проведения этнического фестиваля, а по пути насылает видения и проводит ему шаманскую инициацию. Здесь же, в романе, и времена вроде бы стародавние, но персонажи и проблематика такие же современные. В фильме вектор из настоящего в прошлое, в книге из прошлого в настоящее – а идея общая. Сохранить национальную культуру ассимилированных аборигенов, заинтересовав подрастающее поколение экзотической сказкой, сделанной максимально близкой и понятной всем пришлым и родства не ведающим. Показательно, что в обоих случаях произведения не утверждают превосходство одной расы или культуры над другой, причём ни в том, ни в другом направлении.
облако тэгов
