Зима 1920 года. Голод, готовый обернуться мором по всему Поволжью. Российские погодные условия задержали доставку французской бронетехники, но никак не повлияли на вывоз полезных ископаемых и зерна за рубеж. Иностранные самолёты, артиллерия и химическое оружие уже на Тамбовщине. Их вполне достаточно для того, чтобы загнать повстанцев Александра Антонова в леса и болота. Мало того, Новый Порядок определил место родственникам восставших в концлагерях, а листовки с их фотографиями и призывами сдаться чередует с бомбёжкой. Не стали исключением и дети бывшего комполка Фёдора Князева. Александра Гинзбург решает лично доставить ему эту ужасающую новость. Она готова принести в жертву себя, но как-то повлиять на выбор других людей уже не может. Да, но… нет?
***
Прежде всего в «Завершивших войну» заметно взросление стиля автора: оставшись чётким, он перестал быть сухим. В «Порождениях войны» происходящее набрасывалось крупными мазками, без мелких деталей и панорамных планов. Лаконично, но неглубоко, холодно и отстранённо до газетности. «Орудия войны» уже могли похвастаться введением эмоциональных, юмористических и важных автору сценок отвлечённого содержания. В последней книге появились внутренний мир персонажей и субъективно воспринятое ими окружающее. Наконец, прошла пубертатная стыдливость в изображении отношений мужчины и женщины.
Сюжет финального тома цикла «Комиссар» по-прежнему развивается в жёстких рамках правдоподобия, заложенных двумя первыми книгами. Пресловутая Белая гвардия не смогла волшебным образом спасти Россию под сенью Святого Креста и управлением потомственной аристократии. При ней разруха и голод те же, что и в реальной истории, вот только иные решения других ответственных лиц привели к ещё большей катастрофе. Не только члены правления Нового Порядка, но и неграмотные партизаны под Тамбовом понимают, что сразу по завершению междоусобной распри начнётся война с охочей до натуральных ресурсов Европой.
Всё это достаточно образованный и мыслящий читатель мог при желании просчитать наперёд. Вопрос по окончанию второго тома был лишь в том, станет ли Яна Каляева развивать линии инквизиторски обновлённой Церкви и месмерическо-любовной связи Андрея Щербатова и Александры Гинзбург мистически или останется в пределах реализма. Вместо однозначных ответов она решилась на усложнение повествования: дала ему второй план, ретроспективно позволяющий взглянуть на происходящее иначе, под другим углом. Основой двойственности послужило авторски осмысленное хлыстовство.
Бог альтернативных хлыстов отвечает за душу человеческую, сатана за плоть. Подвох в том, что они – Отец и Мать мира соответственно. Кто-то увидит в такой системе дуализм, кто-то Дао, а кто вспомнит иудаизм или христианство. Наверняка найдутся и те, что обвинят автора в сатанизме. Однако тут не ярлык нужен, важна суть. А суть в том, что здесь каждого болеющего за Россию, расколотого напополам персонажа автор подводит к последней черте и последнему выбору. Даёт им возможность обрести целостность и стать одним целым… Тут возникают очередные неудобный вопросы. С чем или кем, и какой ценой?
В поисках ответа предлагаю взглянуть на жанр и композицию романов цикла. В первом томе использовалась псевдодокументальная хроникальная фиксация событий, во втором – подобие исторической авантюры. Здесь, в третьем, на первое место выходит исторически обусловленная человеческая драма. Большая история и агентурные приключения безжалостно отсечены, кое-какие сюжетные линии вообще кажутся оборванными. В частности, «патриотизм» и сопротивление французской колониальной политике вершининского толка. На деле фокус был смещён с коллективной деятельности на личный моральный выбор.
Личность – субъект или объект исторического процесса? Значимость отдельных «ероических» персонажей в истории Я. Каляева уже высмеяла в первых двух книгах: незаменимых людей нет. Но альтернативное хлыстовство, подарившее миру трилогии и обновлённую Церковь, и месмерические техники охраны государственного порядка, учит, что душа у человечества общая. Все тела уходят во тьму, к Матери, в землю, а души отлетают на небеса, чтобы слиться в свете с Отцом. Героев-локомотивов общества нет, но важен моральный выбор каждого отдельного индивида. Ведь сама история складывается из множества личных драм.
Двойственность смыслов происходящего поначалу кажется забавной. В сугубо реалистическом романе концовка смотрелась бы бессовестно оборванной, а эпилог по-детски простым и наивным даже для мистического. Вместе же, на фоне не различающего людей на белых и красных альтернативного хлыстовства, финал страшен. Гекатомбы человеческих жертв – во имя чего? Верующих тут почти не осталось, а для любви времена не те. Остаётся лишь надежда. Души отойдут Отцу, тела заберёт Мать, а бессмысленное кровопролитие творится в надежде на то, что уж детям-то убивать друг друга точно не придётся.
А между тем в счастливом, ничего не предвещающем эпилоге – октябрь 1938 года. В реальности Мюнхенское соглашение уже состоялось, и некто Адольф Гитлер получил зелёный свет и дополнительные возможности. Мир «Комиссара» альтернативный, но политические фигуры и веяния в нём те же, что и в нашем. Вряд ли фюрер решит пройти мимо ослабленной дополнительной войной другой России, и не факт, что это случится именно в 1941 году. Снова не различающая партии и народы земля примет в себя потоки крови. Снова понадобятся завещанные, способные пройти путь от голема до ангела, чтобы с последним выдохом передать весть Богу. Но уже без Андрея и Саши.
Городу Икстерск повезло. В нём есть Пророк, видящий преступления глазами маниакальных убийц. Есть Инквизитор, готовый без сомнений, страха и упрёка действовать по Слову Пророка. Ведь всего несколько десятков минут разделяют безумное видение Пророка и гибель жертвы. И лишь два авторски тюнингованных байка способны обогнать Смерть – преодолеть пространство и время, чтобы невинный был спасён, а виновный наказан. Если успеют.
***
«Закон обратного отсчёта» – роман, сумевший объединить «мягкую» гуманитарную фантастику и криминальный триллер. Это как если бы герои Аркадия и Бориса Стругацких ловили городских маньяков, с переменным успехом пытаясь предотвратить убийства и глумление над телом мёртвого – а когда и ещё живого – человека. Но фишка не в этом. Без романтики железного коня, мотомастерской и дороги это было бы совсем другое произведение!
Восьмидесятые годы прошлого века взорвались байкерскими фантастическими боевиками: «Безумный Макс», «Рыцарь дорог», «Рыцари-наездники». Многие из них уже вернулись в ремейках. Индейцы и ковбои с Дикого Запада, охотники за головами и рыцари Круглого Стола – но в современном и футуристическом, технологическом варианте. Леся Орбак словно решила напомнить читателю, что реальная механика на колёсах всё ещё жива и здравствует.
Сюжет организован концентрически, как в структурированном сериале. Автор водит читателя по кажущейся бесконечной спирали повторяющихся событий, с каждым витком добавляя что-то ещё. Штрихи к портретам персонажей, эпизоды их бытовой и героической деятельности, попытки свести в единую систему череду бессмысленных убийств. Что или кто в центре паутины? Есть ли паук, или это плод воспалённого воображения Пророка?
Главный герой здесь двойной: Джа предвидит, Джен пытается предотвратить. Они едины, как рукоять и клинок меча в руке Господа. Двое холостых мужчин за тридцать. Прошедший горячие точки контрактник с комплексом вины и обманувший психиатров медиум, сходящий с ума от врождённого дара. Уставший механик-боец и затравленный бард и художник. Две половины одного хорошего человека, с одной совестью на двоих и безграничными терпением и доверием друг к другу.
Четыре чередующихся локации: дом, гараж, дорога, бар. Отдых для тела и для души, приключения и новые знакомства. Каждое место смоделировано настолько объёмно, что достигается эффект присутствия. Запах бензина, пота и крови. Мелькание лесополосы и высоток. Штормящий коридор к туалету, бьющие по ладоням стены и похмельное нежелание жить. Пожилая респектабельная пара, пришедшая с утреца купить байк для сына.
Сюжет постепенно растёт: через боевик и детектив к моделированию общества будущего. Леся Орбак регулярно обманывает читателя, щёлкает по носу любителей предугадать следующий ход и дальнейшее развитие событий. Жанровые клише присутствуют, но обыгрываются – а ведь здесь ещё и жанр угадать надо! Акценты смещаются, и вдруг осознаёшь, что с некоторого момента читаешь уже совершенно иное произведение. Совсем не то, что начал. Не мистику и криминал, а классическую социальную фантастику.
Мастерство автора переросло явные признаки естественной половой принадлежности. Главные герои у женщины-писателя – мужчины. Выписаны с такими любовью и пониманием, что в их существование веришь. Верно всё, от психологии до физиологии. Тандем Джа и Джена идеален настолько, что его не получается ограничить рамками. Сынок и папочка, младший и старший брат, Пророк и Инквизитор, лучшие друзья, Бэтмен и Робин – все определения недостаточны. Даже одно Служение на двоих не помешает каждому из них влюбиться и найти личное счастье.
Стиль произведения многогранный и поликомпонентный. Каждый объект и событие показываются с нескольких сторон, а окружающее ярко и многообразно, как в восприятии ребёнка или пережившего смертельную болезнь или ДТП человека. Повествование спокойное, со множеством описаний. Как ни странно, динамику сцен это не убивает. Лексика включает общеупотребительные нецензурные выражения, но каким-то чудом умудряется сохранять общий интеллигентный тон.
Наконец, приятная мелочь: действие происходит в современной России, при существующем президенте и отечественных реалиях. Заправки, люди, продукты, быт и улицы вполне узнаваемы. Джа и Джен – никнеймы персонажей, используемые вместо имён. Действительные их имена неизвестны. Икстерск – вымышленный городок в сорока часах быстрой езды от Питера. Не спальный пригород, но далеко и не мегаполис. И никакой эксплуатации злободневной политики! А ещё – чётко оформленный финал и вполне допустимая вероятность продолжения.
Кауитлок знает, куда цурумеки ведут его и ещё сотню захваченных с боя пленников. К Великой Пирамиде, на Поле Пасачинтека. К святилищу Бога, которому поклоняется и его племя. Пусть сейчас глаза его завязаны, руки стянуты за спиной, а на шее общая с остальными верёвка, – он видит Путь и готов пройти по нему достойно. Однажды сам Владыка Неба Итцу не поскупился пролить из собственных жил на пашню сто капель Влаги Жизни, чтобы породить кукурузу. Люди едят плоть Пасачинтека и потому должны отдавать свой долг кровью.
***
«Бог Кукурузы» Угрюмого Алебардиста погружает читателя в жестокий, ритуализированный мир доколумбовой Мезоамерики. И снова это не условно историческое приключение, а иллюзия, как и всё остальное в творчестве автора. Но дух, быт и обычаи американских аборигенов переданы правдоподобно и узнаваемо. Множество земледельческих сообществ от племенных поселений до государств, поклонение кукурузе, кровавые ритуалы с человеческими жертвоприношениями, регулярные рейды за пленниками, священные города с аренами и пирамидами.
Композиция линейная, с одной микроскопической вставкой о появлении кукурузы в мифологической стилизации. Внутреннего времени произведения всего несколько часов. Предложения заметно короче и проще, чем обычно у Алебардиста, а язык сухой, на этот раз обходящийся без цветистых метафор. Описания точные и практически «документальные». Герой снова воин, и сцены членовредительства уже традиционно реальны и точны, выписаны со знанием дела. Пунктуация их, видимо, жутко боится и потому так же традиционно хромает.
Сюжет лишь кажется простым. Народ Кауитлока поклоняется тому же Богу Кукурузы, что и пленившие его цурумеки. Герой знает, что ждёт сто одного пленника на Поле. Эрудированный читатель тоже предполагает бойню, но он вне культурного поля персонажей. Восхитительная сложность сюжета в том, что он параллельно развивается на двух уровнях: профанном и сакральном. Кауитлок верует, и для него происходящее имеет недоступный читателям смысл. Он стремится достойно пройти все испытания, чтобы слиться с Богом.
В отличие от «Свадебного переполоха в Великом Краале Кумбу», здесь смысл действа на арене не заслонён гротеском на современность и многословием «фольклорного» эпоса. Разыгрывается ритуал: Зёрна, Вороны и Бизоны повторяют местный Символ Веры, чтобы найти, вознести на пирамиду и возродить Пасачинтека. Кристальная простота и ясность стиля одновременно передают и профанный ужас происходящего, и его сакральное значение. Кажущийся невзрачным камешком текст ловит солнце и оказывается неогранённым алмазом.
Рецензии на другие произведения Угрюмого Алебардиста:
Могучий странник по имени Лом появляется у ворот Великого Крааля Кумбу накануне знаменательного события: на руку дочери царя претендует правитель Горной страны. Грядёт поединок между лучшими воинами с обеих сторон! От горцев на арену выйдет прославленный, непобедимый и ужасный Хубеб. А у бойца Кумбу возникают непредвиденные проблемы со здоровьем... Но причём здесь чужак? И почему у него белоснежная, как у мифических арьянов, кожа?
***
«Свадебный переполох в Великом Краале Кумбу» – это провокация эпических масштабов. Одним богатырским взмахом алебарды (плашмя) дать пощёчину полчищу «-измов» на политической, социальной, национальной, религиозной, половой, литературной и эстетической основе! Да-а, такое раньше только в мультиках бывало: «Тяжёлый металл 2000» и «Ронал-варвар». Однако автор утверждает, что все случайные совпадения случайны. Хорошо, поверим, ведь причины понятны. Кто выскочит с обидами – как раз и попадёт на алебарду.
Повесть стилизована под устный народный эпос – и спасибо, что не в стихах. Первый его признак – длиннейшие сравнительно-описательные конструкции, посвящённые основным персонажам и событиям. Они встречают читателя, они же – дословно повторённые – его и провожают. Они гиперболизированы до эпичности, но далеко не каждая птица долетит до середины Днепра! Если выкинуть или заменить эти конструкции на современные, то текст сократится процентов на двадцать, но авторский гротеск потеряет противовес и маскировку.
Главный герой – второй признак эпоса. Белая ворона в чёрной стае, правильный в доску непобедимый богатырь и даже в "шахматы" играет. От протагониста героического фэнтези его отличает кристаллическая цельность. Никакой арки – только олдскульный хардкор. Прямой и понятный, без сомнений идущий навстречу судьбе. Единственное, что немного очеловечивает героя – тренировки, устроенные перед основным поединком. Возможно, сделано это как раз для того, чтобы подчеркнуть, что даже он не бог, а смертное существо.
«Африканская» экзотика при ближайшем рассмотрении оказывается типичной для Алебардиста условностью. Никакие национальные мифы или предания Чёрного континента здесь не пострадали. Есть странствующий герой необычного происхождения и город-государство, имеющий нужду в герое. Есть событие, выделяющее героя из числа обыкновенных людей, есть подвиг, свадебное испытание и свадьба. Следом снова дорога и новые приключения. Не зря же повесть заявлена первой в ненаписанном цикле «Мир говна и палок».
Третий признак эпоса – нарратив. Странное сочетание с гротеском, но светлолюд пришёл к чернолюдам ради ритуального испытания, а не прославиться, разбогатеть и сесть на трон. Герой – последыш полумифического народа арьянов, местных атлантов. Могущество белой расы рухнуло из-за пороков, от сладости которых она так и не смогла отказаться. В религии пришедших на смену чернолюдов эти пороки стали демонами безумия: Золотой Телец, Кабан Кайфожор и Радужный Петух. Всё более чем прозрачно.
Помимо «африканской» экзотики, гротеска и «эпических» конструкций сложность восприятия нарратива обусловлена ещё и способом подачи поучения. Герой здесь не пророк и не проповедник, а пример для подражания. Образец кажется примитивным, как мбонго, и весьма походит на бойца супертяжёлого веса смешанного стиля единоборств. Конечно же, здесь он способен выигрывать интеллектуальные состязания и оплодотворять за ночь десяток-другой женщин, но это дань жанру. Тренировки выдают его с головой.
Однако «заповеди» арьяна не столь просты и напоминают заветы ариев. Приведу их полностью: не убивать без веской причины, не есть человеческого мяса, не красть, не лгать, устанавливать справедливость везде, где это требуется, не отказываться от состязания и близости с женщиной, не вступать в противоестественные сношения, не отказывать в помощи нуждающимся, соблюдать обещания, не иметь имущества кроме того, что можно унести на себе, не прикасаться к деньгам, не чревоугодничать и не опьянять себя.
Обратите внимание, что в произведении законы арьянов даны лишь в самом конце. Выходит, что все действия героя суть утверждение этих сакральных для него принципов, а сюжет не так прост, как показался вначале. Состязание проведено, помощь оказана, справедливость восстановлена. Сошлось всё, вплоть до женщин и имущества. Учить и доказывать правоту всегда лучше не словом, а делом. Даже в пределах вымышленного мира. Задел на будущее – невысокая фигурка, прошмыгнувшая в городские ворота следом за уходящим героем. И это явно не принцесса!
Гатаи Гэмон – бакку Обители Умиротворённого озера и мастер Милосердного искусства. Он приглашён самим наместником Ирогавой в загородную резиденцию к празднику Первого дня весны, чтобы на закате поразить выступлением его невесту. Бакку спешит: ведь от него зависит многое, и даже в масштабе всей страны. Однако, несмотря на благожелательный персональный гороскоп, составленный ему прославленным астрологом Вакуру, всё пошло не так с самого начала…
***
«Ласковый ветерок» в исполнении Угрюмого Алебардиста действительно похож на ветер. Подхватит и понесёт, как пёрышко, выделывая пируэты в самых неожиданных местах. Казалось бы, ничего особенного – но дух захватывает. Всё дело в простой и ясной фабуле, поданной с достойной фильмов про угон крутых тачек драйвом. Суть в том, что герою необходимо добраться из пункта А в пункт Б в крайне ограниченный срок. Конечно же не с той ноги и против шерсти.
Плотность событий зашкаливает. За неполные пятьдесят тысяч знаков будут три «аварии» и две потасовки, герой преодолеет горы, карстовые пещеры, болото, лес, реку и равнину, а также успеет оказать помощь страждущим целых три раза. Внутриигрового времени пройдёт около суток. Традиция отнюдь не русских рассказа или повести, а западной новеллы. Всё основное действие как призовое путешествие мяча для гольфа: несколько ударов, и в лунку.
Композиция уже не так проста. Если нарушение хроникальности течения действия обусловлено интригой и необходимостью поддерживать высокий темп этого самого действия, то два послесловия кряду у некоторых читателей могут вызвать желание встать и выйти, как во время финальных титров на киносеансе. Просто потому, что новелла заканчивается, и начинаются демонстрация постмодернистских взаимосвязей и прямые заигрывания автора с аудиторией.
Возможно, всё дело в стиле? Алебардист любит изобразить условно доиндустриальные этносы то Африки, то Америки, то Европы; здесь у него нечто, напоминающее Японию. Как и в предыдущих произведениях, о полном соответствии и речи быть не может – перед нами подобие. Мозг склонен достраивать поступающую информацию таким образом, что подчас в предвыборной агитации «Грудинин» на заборе прочитываешь «груди Нин».
Так и здесь. Несколько имён, одежда, оброненные тут и там элементы материальной и духовной культуры – и умница-мозг ведётся, создавая иллюзию средневековой Японии. Ждём негодующих отповедей отпетых заклёпочников – специалистов по истории и культуре Японии того периода. Какого-какого, кстати, периода? Чьего царствования и какой династии? Умеет Алебардист пошутить! Чего у него ещё не было: Азии, Австралии, Океании и Крайнего Севера? Будет!
Понятно желание автора дать произведению контекст наподобие реальных философско-приключенческих летописных трактатов в духе буддизма, конфуцианства или даосизма. Но лично мне в двух послесловиях мерещится уже не японская, а китайская литература. Возможно, как раз из-за иллюзии глобального масштаба происходящих в стране событий, одним из первых камешков в лавине которых и послужило путешествие бакку Гэмона.
Игра с читателем в «было-не было» во второй раз ломает восприятие художественной реальности. Приключение сменилось летописью, а та вдруг стала легендой. Потому, что появились подробности, заставляющие усомниться в действительности описанных событий. Как сакральный миф становится сначала волшебной, а после и бытовой сказкой, история – преданием и легендой, так и появление Угрюмого Асигару превращает сюжет в довольно пошлый анекдот.
Третий кувырок с ног на голову выдержат лишь единицы! Чистая постмодернистская хохма – ввести в сюжет двойника себя-любимого в качестве возможного переписчика истории, пересказанной одним из эпизодических персонажей-участников со слов другого второстепенного персонажа, которому рассказал её сам бакку Гэмон. Шутки шутками, но выглядит как нескончаемый сон во сне, проснулся, но во сне. Конкретно этот Марти Стю-кульбит кажется лишним.
Общее впечатление от новеллы «Ласковый ветерок» двоякое. Хорошо вроде и просто. Фабула, динамика, темпоритм, стилизация – всё выписано лаконично и изящно, как столбик иероглифов кистью самурая. Но Алебардисту показалось мало, и он заставил самурая сплясать гопака. Если основное действие можно представить летящей в цель змеёй, то два послесловия портят общую картину, как болтающиеся под телом живой стрелы яйца. Весело, но неэстетично.
облако тэгов
