Странно, порою, как люди видят Смерть. Ведь это все же не игра, не выдуманная ниточка хорошей истории, а грубая и жестокая реальность. Это событие, которое не носит в себе человеческих черт – не сострадания, ни жалости, ни боли. И все же люди на протяжении уже очень долгого времени не боятся играть с этим образом, пытаются сочувствовать ему, трактовать по-своему. Монстры, темные балахоны, юноши, девушки, мрачные философы и прочая и прочая. Как не выглядела внешне Смерть, но разница в ее характере часто базировалась на жизненных принципах самого автора. Проще говоря, у каждого была своя (свой) Смерть.
Зотовский “Жнец” чем-то напоминает своего собрата из книг Терри Пратчетта, только сдобренного “русским колоритом”. В “Сказочнике”, по понятным причинам Смерть гораздо менее гротескна, чем в “Плоском Мире”. Но ничуть не менее…привлекательна. В наше время образ старух с косой и худых скелетов давно уже отошел в прошлое – правит мода и тенденции, которые вечно ворчащему Жнецу волей-неволей приходится поддерживать, а то не поймут.
Так же, как и у Пратчетта, Смерть сильно подвергается влиянию людей, и, постепенно, в ней начинают проявляться типичные человеческие черты – начиная от одежды и заканчивая чувством сострадания. Отсюда и проистекает название книги. “Сказочник” это во многом не только прозвище Смерти, которое негласно подарил ему маленький мальчик Илья, но и человеческая черта Жнеца. Пускай сказки Смерти соответствуют его мрачному, ворчливому и саркастичному характеру, однако благодаря им он хоть немного, но чувствует себя живым. Отсюда и возникает тяга к заботе о маленьком Илье – так Смерть пытается не только открыть для себя какую-то грань чувств, но и ищет себя. Только если у Пратчетта Смерть шел в народ, чтобы отыскать ответы на сакраментальные вопросы, то у Зотова Мрачный Жнец взращивает и концентрирует свою заботу на одном герое.
Большой неожиданностью является то, что новая история автора продолжает традицию, заданную в “Москау”. В "Сказочнике" гораздо меньше типично смешно-чернушных моментов, свойственных большей части произведений Зотова. Гораздо больше внимания автор уделяет размышлениям Смерти о делах земных. Жнец высказывает свои взгляды практически по всем важным вопросам жизни, которые вы при случае хотели бы у него уточнить – от политики до существования Бога. И вот своими рассуждениями и тоном, Смерть у Зотова сильно разнится с Пратчеттовским эквивалентом.
Находясь в ярости от тех клише, которое люди навязали образу Смерти, он постоянно рассуждает о человеческой глупости, лентяйстве и кровожадности. Этим главный герой перекликается и с Калашниковым и с Калединым, и с парочкой из “Апокалиптической” серии. Но в отличие от предыдущих героев, Смерть в своих рассуждениях гораздо более резок и жесток.
Никогда до “Сказочника” Зотов не разговаривал с читателем так прямолинейно и цинично. Раньше мы могли наблюдать скорее множество метких замечаний, но никак не открытой критики. Впрочем, до этого Смерть не становилась у автора главным героем. В предыдущий раз — в “Москау” (и немного в цикле про Калашникова и Малинина) она уже фигурировала в качестве персонажа, но еще не вышла на такой план, как в “Сказочнике”.
Как и “Москау”, "Сказочника" уже нельзя назвать детективом, боевиком или триллером. Сложно дать конкретное определение, касающееся жанра этой истории – это, пожалуй…сказка. Взрослая и довольно жестокая, но сказка. Ведь в ней, как и в настоящей детской сказке, страшный снаружи герой, оказывается весьма добрым внутри.
Отдельного слова заслуживают “лирические отступления”, характерные для Зотовского стиля. В этот раз автор прерывает основную историю сказками Смерти и ее встречами с легендарными личностями. Оба типа этих отступлений перекрывают ценность сюжета в несколько раз, хотя тот и не заставляет читателя скучать. Центральная ветка истории проста, пусть и имеет достойные твисты. А вот отступления не просто заставляют тебя с интересом следить за развитием событий – они цепляют, заставляют на пару секунд остановиться и немного задуматься. Удивительно, но читателя пробивает вовсе не циничная, хоть и честная критика нашего дурного образа жизни. Именно эти сказки, эти встречи, напоминают нам о том, что перед нами не просто очередной герой приключений автора – это гораздо более важное создание. Это Смерть, которой не все равно. А если не все равно ему, то почему должно быть все равно нам?
Простая мысль о ценности жизни, о ее радостях, вспыхивает в сознании чаще всего во время чтения именно этих моментов. По ним сразу видно то настроение, с которым они были написаны, и это подкупает. Эти мысли возвратятся к читателю и в финале, когда Зотов по старой “детективной” привычке перевернет сюжет с ног на голову. Это будет хорошим завершающим аккордом, который возможно заденет что-то важное в читательском сердце или душе.
Впрочем, возможно, что и не заденет. В таком случае остается только порекомендовать роман в качестве хорошей оригинальной истории, где знакомые персонажи предстанут перед читателем в новом свете. Образы Смерти, Войны, Голода и Чумы, приспособившиеся к современному миру, выглядят, как минимум, интересно. Особенно хороши в этом плане Смерть и Война.
“Сказочник” – это действительно новая ступень в творчестве Зотова, смотреть на развитие таланта которого с каждой книгой становится все приятнее. В заключение хочется сказать, что “Сказочника” мог бы написать Пратчетт, если бы находился в плохом настроении и был настроен к человечеству в разы циничнее. И мне кажется, что такая фраза послужит гораздо более яркой характеристикой, нежели любая оценка.
P.s. Благодарю издательство АСТ за предоставленный текст, и камрада Aleks_MacLeod за то, что снова дал мне работу помощь в поднятии моей ленивой пищущей сущности.