История, в сущности, нефантастическая — не принимать же всерьёз теорию о блондинках без гениталий? Сюжета тоже почти нет. А рассказ есть, и неплохой.

Очень неровный роман. Отдельные неста написаны на уровне основной трилогии, другие — очень поспешно и малоубедительно. Чтобы полностью развернуть фигуру Мордреда такой степени сложности, как Стюарт его задумала, следовало бы написать ещё одну трилогию, но нельзя два раза войти в одну и ту же реку. Мог бы получиться образ уровня Мерлина или Артура, а так он остаётся им лишь потенциально, лишь проглядывает, повторюсь, в некоторых местах. Ещё более бледными остались Гавейн и Моргана — тоже богатый материал для Стюарт, какой она была в расцвете своего мастерства. В общем, перед нами не книга, а, скорее, прозрачный намёк на возможную Книгу. Но я благодарен ей уже и за это.

В книге нет никаких особенных откровений, которые нельзя было бы почерпнуть из более кратких интервью Сапковского. Он оказался очень закрытым собеседником (намного более, скажем, чем Лем), не желающим давать никакой личной информации и высказывать какие-либо мнения за пределами ограниченного круга тех, которые, наоборот, активно пропагандирует. Все старания Береся его разговорить прошли практически впустую. Несмотря на это, книга вышла очень живой, читабельной и содержит немало любопытных мелких деталей, а о ситуации в польской фантастике я бы как раз не возражал узнать и побольше.

Кажется, у Пелевина это единственная «рецензия на ненаписанную книгу»? Ах да, есть ещё «Мардонги». Жаль, что впоследствии он оставил этот жанр, у него получалось. Недурно было бы почитать сборничек подобных рецензий — «Идеальный вакуум по Пелевину».

Ранняя трилогия Черри написана под большим влиянием Херберта — и мри сильно напоминают фрименов, и сухой, отрывистый язык тоже близок к хербертовской стилистике. Тем не менее вышло не так уж плохо. Здесь впервые возникают многие мотивы, ставшие впоследствии для Черри центральными — вхождение человека в чужую и чуждую культуру, инопланетная психология. Самыми интересными мне показались части, посвящённые регулам — куда более оригинальная цивилизация, чем мри.

В цикл трилогия была включена уже позднее, а писалась как самостоятельная вещь.

Редкий случай, когда автор, прошедший войну, становится последовательным пацифистом — до такой степени, что даже считает (в отличие, скажем, от Лема), что ради отказа от насилия стоит поступиться частью человеческой сути, и, возможно, даже весьма значительной. Вывод, конечно, неоднозначный, но по крайней мере заслуживающий рассмотрения.

К сожалению, читать позднего Холдемана — тяжкий труд: скупость и деловитость стиля превратились в пресность и сухость, жёсткость — в эпатаж, сюжет сделался натянутым и неоправданно длинным.

Судя по всему, Симмонс разделяет заблуждение, общее для некоторых авторов, хорошо владеющих литературной техникой — будто с помощью одной только этой техники они могут сделать из дерьма конфетку. Это далеко не так. Нельзя, как сделал Симмонс в этом романе, надёргать из разных источников не столь уж малоизвестных фактов и пересказать их своими словами, рассчитывая, что получится нечто стоящее. А уж следить за тем, как он пытается вызвать у читателя восхищение своим героем, описывая, как им восхищается умная и крутая женщина, которая легко и естественно ему достаётся, — просто противно. Такие приёмчики годны разве что для Хайнлайна.

Читабельный боевичок, но никак не более.

Экономическая киберутопия, наивность которой была понятна уже ко времени написания, а сегодня и вовсе не должна вызывать сомнений. Персонажи функциональны. Для Стерлинга слабый рассказ.

Вообще-то я не собирался писать отзыв на этот роман (отличный и широко известный), но, почитав уже имевшиеся отзывы, обнаружил, что слишком уж распространено мнение, будто книга «улучшена» переводом Лукина. Это чистейший миф. Перевод качественный, можно даже сказать, отличный, но не более того. Книга хороша сама по себе.

Эссе ценно тем, что раскрывает кое-что из идей и элементов восприятия самой Хаецкой. А вот о том, чему посвящено, то есть собственно о фэнтези, оно не говорит практически ничего. Ну что это за критерий — подсчёты, насколько часто герои книг моют руки.

Хаецкая здесь смешала в кучу множество разнородных культурных явлений, объединив их по простому принципу «Это заумь и мне такое не нравится». Когда подходящего примера под рукой не находится, она не затрудняется выдумать пример из головы, а разве это что-то доказывает? К тому же, в критике и литературоведении уже существует термин «концептуализм», и смысл у него совсем не тот, какой ему придан в этой статье.

Понимаю, что Модезитт Хаецкую достал, но сублимировать собственное раздражение, сочиняя о нём целую статью — это уж слишком. Подозреваю к тому же, что она к нему пристрастна и на самом деле его книги — не такая беспросветная лажа, как это следует из статьи. Правда, едва ли мои сомнения достигнут когда-нибудь такой силы, чтобы я начал читать Модезитта.

Самое лучшее о Конане вообще. Из того, что я читал, конечно; но сомневаюсь, что изменил бы мнение, даже прочитав всю «конаниану» целиком. Замечателен юный Конан, озабоченный собственной солидностью, и замечателен карлик Андвари, классический персонаж из галереи причудливых типажей, созданных Хаецкой.

Такое же безжалостное и трезвое развенчание шпионской романтики, как «Вечная война» — развенчание романтики военной. К тому же редкая вещь, в которой целое заметно сильнее и выше составляющих повестей.

Как заметил, прочитав «Аутодафе», один мой друг: «Намного слабее «Новой инквизиции». Там была концепция, а здесь что? Голые приключения». Поразмыслив, я был вынужден с ним согласиться.

Я читал эту повесть в «Уральском следопыте» и сейчас помню не так уж хорошо. Лучше всего запомнился недалёкий робот, пытавшийся делать вид, будто разбирается в искусстве (а запал в память именно он, в частности, потому, что при чтении этого эпизода я впервые задумался над разницей между красотой и красивостью). Классический образец советской фантастики, не лишённый своих достоинств и во всяком случае — добрый, но литературно слабоватый.

Впервые прочитав этот рассказ, я решил, что он — метафора судьбы «потерянного поколения», заблудившегося между двумя войнами. Но суть в том, что потеряться подобным образом может любой человек, в любом поколении...

С одной стороны, мог бы быть отличный рассказ, если бы не чрезмерная идеологизированность. С другой — зная политическую ориентацию Геворкяна, можно, пожалуй, выставить ему отдельный плюсик за то, что художник всё-таки несколько потеснил идеолога и рубящие руки традиционалисты не выглядят такими уж однозначно положительными. Во всяком случае, не для любого читателя.

Я бы перевёл название, как «Нечётный придаток». Для Бэнкса рассказ, прямо скажем, не шедевр. Так, немудрёная шуточка, полностью перекрываемая к тому же одной-единственной фразой из Лема: «Если человек может собирать и засушивать цветы, то почему такой ужас вызывает растение, которое срывает и вымачивает уши?»

Отлично написанная повесть, напрочь убитая идеологическими штампами и словесной игрой на уровне «каратэ — кара те». Но есть в ней и более глубокая ущербность, уже не идеологическая, а этическая, — это уверенность в том, что смерть за родину оправдает любое преступление. Не любое.

Необычный роман — увесистый, изложенный нарочито вычурным стилем, свободно смешивающий космическую оперу классического вида, империи и битвы звездолётных флотилий, и сатирический «роман нравов». Полемизирует с книгами Брина о «возвышении», отчасти их при этом пародируя. Красочное общество Обитателей написано с истинно бэнксовским размахом.

Обновленная аннотация соответствует содержанию.