Суэхиро Маруо «Томино в аду»

Томино и Катан — близнецы, выброшенные на улицу при рождении. Никому не нужные дети отправляются по рукам, подрастая в унижении и издевательствах со стороны окружающих сверстников и взрослых. В конце концов их сплавляют в цирк уродцев.

Такова завязка «Томино в аду», разумеется, отозвавшаяся у меня в памяти «Шоу уродов господина Араси» и закономерным вопросом: неужели маэстро Маруо в конце концов исписался и копирует собственные сюжеты? Так что изначально манга не настраивала меня на большие ожидания. Однако, как ни странно, в итоге оказалось, что родственного с легендарным «Шоу уродов» у «Томино» немного — в общем и целом, пути их расходятся уже после пресловутой завязки; «Томино в аду» рассказывает историю совершенно иного характера.

Итак, Япония, вторая половина 30-х годов прошлого века. Суэхиро Маруо разворачивает перед читателем большой портрет своей страны на грани упадка. Нищета и проституция на улицах соседствуют с роскошными празднествами и аттракционом синематографа. Тут же расцветают новые языческие культы, к которым у людей куда больше доверия, чем к завозному христианству. Ну а где-то далеко за морем, тревожной весточкой из Европы, поднимает голову провозвестник грядущего, по убеждению многих, мирового порядка — фашизм...

Кажется, что картина кружится, вращается подобно известному солярному знаку, и в средоточии этого вращения оказывается цирк. Цирк у Маруо является своего рода увеличительной линзой для эпохи. Попавшие под нее герои вызывают сложное, смешанное чувство восхищения, жалости, отвращения и любви. Чудо-девочка Элиза, четырехрукая и четырехногая принцесса, дает представления на потеху площадной публике; с ней одноногий Пугало, карлик и бородатый ребенок, а теперь к их семье прибивается еще и пара близнецов-сирот Томино с Катаном. Да: это вполне нормальная, здоровая семья. Можно сказать, они тут люди в личине уродов, которые вынуждены бороться за жизнь в окружении уродов в личине обычных людей. Оглядываясь на испытания, которые пришлось пройти близнецам прежде, чем сюда попасть, кажется, что вот он, наконец, самый подходящий для них дом. Однако и в цирке находится место для садиста — это страхолюдный Вонг, хозяин труппы. Если первый том манги выглядит еще относительно идиллическим, то последующие раскрывают жестокость этого героя в полной мере. В образах его и его подельников Маруо обращается к истории бродячих цирков, извлекая на свет из ее кунсткамер нелицеприятные подробности: вот многие ли задумывались над тем, всегда ли цирковые уродцы были таковыми по рождению? Вонг проводит тайные садистские эксперименты, занимаясь, например, деформированием тел младенцев и детей, чтобы сделать себе идеального уродца для шоу. Полагаю, в этом не столько параллели с будущими экспериментами немецких врачей, сколько, опять же, еще один фрагмент картины отражаемой Маруо эпохи. Зло не рождается из ниоткуда. Вот этот предвоенный мир, вот его цветы зла.

Катан становится жертвой очередного 'творческого' порыва хозяина цирка. А Томино разлучают с братом.

Заключительный четвертый том манги раздвигает границы повествования, превращая его, фактически, в эпос. Это — самая мрачная и лучшая часть «Томино». Автор продолжает вести нас вместе с героями сквозь время — а следовательно, и сквозь неизбежную войну. Тот причудливый, «балаганный» слой реальности, что мы наблюдали раньше, окончательно рушится, обнажая кошмары уже другого, более всеобъемлющего толка: голод и болезни, свалки из тел, прилюдные казни и непрекращающиеся бомбардировки стремительно терпящей поражение Японии. Все в сопровождении повторяющейся мысли: это — наша кара. «У нас нет будущего! — кричит один из героев другому во время спасения от налета. — Мы с самого рождения убиты!» Обезоруживающе самообличительный пафос Суэхиро Маруо взрывается на страницах «Томино в аду» подобно воплю несущегося к земле самоубийцы, лишенного всякой последней надежды, но оттого еще больше восторгающегося собственным падением. И там, где от автора-морализатора можно было ожидать обреченности и пораженчества, у Маруо правил бал дьявольская декадентская красота.

(Интересна та роль, которая отводится в этой летописи катастрофического падения христианству. Возможно, не без иронии Маруо выворачивает наизнанку темную сторону средневекового католицизма, запятнавшего себя охотой за ведьм: в «Томино» уже 'добропорядочные' японцы подвергают пыткам иноверцев-католиков. Вместе с тем спасительным образом для героев становится японская версия Девы Марии. Думается, в нем и воплощение их собственной жертвенности... и, конечно, это образ той самой матери, которой выросшие на улице сироты никогда не знали.)

Бесподобная, как и всегда у Суэхиро Маруо, рисовка: со скрупулезным вниманием к деталям вроде обломанных кончиков ногтей на пальцах руки, слетающей с ноги туфли или слегка косящих глаз близнецов — последняя деталь как бы напоминает об их родстве с еще одним персонажем «Томино в аду». В манге много подробно выписанных панорам; особенно впечатляют сцены кошмаров главной героини, обладающей телепатическим даром — предвосхищая грядущие события, они одновременно завораживают своей сюрреалистической странностью. Кадры кинофильмов, в которых снимается Утако Утагава, пропитаны эстетикой немецкого экспрессионизма, тут же несомненные образы из «Волшебника из Страны Оз» и зарисовки Фудзи в духе классической японской гравюры. Пиршество для глаз. И даже фирменного маруовского кроваво-эротического эпатажа во всем этом ровно столько, сколько нужно, чтобы внести в картину дополнительные штрихи, не перебивая при этом общего контекста. (Снова не могу не вспомнить «Шоу уродов господина Араси», которое в этом отношении было все-таки прежде всего шокером.) «Томино в аду» — произведение уже зрелого профессионала, замысловато-многослойное и обращающееся к серьезным темам, с которыми никак не ожидаешь столкнуться, глазея на представление в цирке уродцев.