В художественных работах такого уровня оцениваются не сюжет или правдоподобность персонажей (не МТА, чай, писал), а изменения, приносимые в контекст самим фактом существования текста.
И в таком ракурсе видно, что «Оправдание» – текст не революционный, но корреляционный. В нем нет ни единого нового персонажа, ни свежего сюжетного хода, ни новой идеи, ни новой морали. Это плохо? Вовсе нет. Задачи не было такой.
А вот что есть – перекрестки, созданные «Оправданием» между дотоле как бы самостоятельными текстами, согласование и сопряжение. Даже, возможно, уяснение и четкость парадигмы, в которой сыгран текст. И значит, странные «похожести», гулкое эхо в, казалось бы, только еще становящуюся литературную традицию – не случайны.
Строго говоря, роман не фантастический. В «Казусе Кукоцкого» и то фантастики больше – как минимум на целого ясновидящего врача. Похоже? Похоже; вот спокойные в чистой совести советские люди, доверяющие своей правоте не меньше, чем христианин на римской арене — отворенной двери Христовой. Вот хрупкие прекрасные женщины, с которых самум событий безжалостно обдирает душу, оставляя их в нашем времени — заживо разлагающихся дементивных старух. Вот ограбленные чуть ли не «в час зачатья» дети, так и не уясняющие, по чему(кому?) же они всю жизнь тоскуют. Глухое недоумение репрессий, изматывающая работа войны, опустошенность вернувшихся. Эпоха, чоуш.
Однако, эпоха – не главный герой текста. И вот тут начинается самое интересное. Главный нерв — парадокс постсоветского умника, в чем-то рифмованный с парадоксом блатняка. Остановлюсь на последнем поподробнее. Парадокс блатняка – это постоянное противоречие между глухой, какой-то пренатальной тоской по чистой самоотверженной любви и циничным отвержением самого ее существования. Отсюда и вечный образ матери (как разрешенной аберрации); и многочисленные истории о женской подлости; и жуткое стремление всякого носителя этой культуры, столкнувшись со случаем реально-самоотверженной любви, пытаться ее уничтожить хоть и убившись об нее самому – либо докажу себе, что это опять обман, либо умру счастливым, всё в выигрыше…
Постсоветский умник со своими эмоциями справляется. Но в абсолютно аналогичный капкан попадает на телеологическом уровне. Вся, начиная с Венички и не кончая Тимом Скоренко, наша умная литература – это коллизия отчаянного поиска смысла одновременно с холодным анализом и развенчанием любых уже существующих осмысленных моделей мира. Интеллигентское «он врёт, он не знает, как надо!» звучит с той же интонацией, что и профанное «все бабы бляди!».
Текст Быкова шляется по смыслам, как шансонет – по лебедям; безнадежно, но не умея остановиться. Великий вопрос телеологии – «ЗАЧЕМ?» задан целой эпохе, и автор отбрасывает вероятные ответы один за другим. А потом так же отбрасывает и невероятные. Не встанет в дверях Гумилев с пробитым лбом, не выйдут из темноты чекисты Дзержинского, замученные принявшими их облик марсианами – но не выдавшие тайны Мавзолея. Ни Фоменко, ни Радзинский; ни бог, ни царь и ни герой – любой версии «Оправдание» равнодушно кидает в лицо «шлюха»… И попытка понять – остается немолчной, гормональной, нутряной жаждой. Неинтересно как, за что и почему, утомило кто виноват и что делать – но зачем, зачем?...
И вот эта борьба потребности и убеждения в ее неисполнимости – структурирует императивы текста; постсоветика принципиально не может иметь хэппи-энда (как фэнтези не может его НЕ иметь) – Из Малой Глуши, на самом-то деле, никто не выходит, какие бы слухи не ходили, и что бы вы не видели собственными глазами. Лично мне было интересно, как обыграет автор третье Чистое (кстати, решение показалось несколько натужным), но версии о том, что Рогов найдет какой-то вменяемый ответ – не было. Сам жанр утверждает, что вменяемых ответов – не бывает.
Что никак не мешает ему их мучительно искать.
Ну, какая эпоха, такой и Грааль.
Езжай же, Дмитрий Львович, и да хранит тебя Пречистая Дева.
цитировать
свернуть ветку
что в итоге и имеется