Вторая часть интервью с Пекарой, где наш герой больше говорит не о своих произведениях, но о самом себе.
(http://ksiazki.polter.pl/Wywiad-z-Jackiem-Piekara-c... )
Ресурс «Poltergeist» (2006 г.)
(интервьюер – Эва Марковская)
О ТВОРЧЕСТВЕ
В.: Мордимер Маддердин, повествование об инквизиторе, живущем в альтернативном мире, где Иисус сошел с креста, чрезвычайно провокативное и смелое в своих основаниях. Провокация была целенаправленной?
О.: Я не согласился бы со словом «провокация». Это – лишь наивное возвращение детских мечтаний. Когда я ходил на лекции по религии, все думал: отчего великий и сильный Бог дал себя замучить и унизить? Отчего не стал доказывать, что он – Господь? Конечно же, взрослый человек знает ответ на этот вопрос: Христос доказал, что он Бог именно потому, что НЕ использовал своей силы. Можно сказать так, что если сильнее творения добра тебя интересует победа над злом, то ты уже переходишь на Темную Сторону Силы. Однако мне, признаюсь как на духу, это более близко, чем подставлять вторую щеку. Подобно Мордимеру, я считаю, что большое зло можно победить только большим злом. Порой необходимо пожертвовать человечностью, чтобы спасти человека.
В.: Сталкивался ли ты после написания книжек об инквизиторе с протестами издателей, соседей, родных и близких?
О.: Нет, если речь идет о концепции мира. Моя мама не могла нормально воспринимать одну из сцен, где Мордимер позволяет Курносу изнасиловать женщину, которая хотела с ним (с Мордимером, ясное дело) связать свою жизнь. Издатель же все сносит чрезвычайно стойко. Не выдержал только единожды, в случае с «Наисвятейшей Речью Посполитой», когда из текста пришлось изъять крайне выразительный кусок речи одного гомосексуалиста о желании сексуальной связи с висящим на кресте Иисусом. Осталась только недоговоренность, и, по прохождению некоторого времени, я готов признать, что и это обладало эффектом совершенно достаточным.
В.: Отчего «инквизитор», а не «ловец ведьм»? Или попкультура – комиксы и фильмы – создали архетип инквизитора настолько же выразительный, как волшебница или вампир?
О.: Инквизитор в этом случае – просто хорошее слово, несущее в себе определенные эмоции и информацию. А ловцы ведьм, действительно, существовали. Например, в Англии это была в свое время вполне доходная профессия, связанная, кстати, с огромной, пусть и неформальной властью. Только вот мне хотелось создать еще и целую управленческо-бюрократическую систему, и к этому Святой Официум казался идеально приспособленным. Только не стоит учиться истории по моим книжкам. Эта альтерантивная Инквизиция, которую я создал, весьма-а-а мало общего имеет с Инквизицией, известной нам из реального мира.
В.: Порой упрекают тебя, что эпатируешь жестокостью. Что скажешь о такой претензии?
О.: Разговаривал недавно об этом с Томеком Колодзейчаком, который после чтения моих рассказов был крепко удивлен тем, насколько они мягкие, и насколько мягок там главный герой. Наша реальная история – история насилия. Почитайте о французской Жакерии, о бунтах на Украине, о том, что творили итальянские князья или монголы. О том, как заставляли съедать зажаренного живьем родственника, о вырезании плода, о прибивании кишок к деревьям и вкладывании в рассеченный живот горящего факела, о поджаривании на железном кресле, об искалечивании всех жителей города, который не желал сдаваться. Да хватит и просто перечитать средневековый германский уголовный кодекс и увидеть, насколько разнообразны в нем перечисляемые кары и способы причинения смерти. Мир Мордимера тогда явит себя пред нами едва ли не как оплот гуманизма. Хоти я только описать реальные акты жестокости из нашей истории – и читатели посчитали бы меня психопатом. Каждому также советую перечитать Старый Завет. Это истинное вместилище жестокости и подлости, где никчемные и жестокие люди часто выступают как герои.
(…)
В.: Чего читатели могут ожидать после «Ловца душ» (готовящийся последний том о приключениях Мордимера)?
О.: Сперва – предложение в опровержение: последний сборник рассказов, но не последний том приключений! К концу 2007 года должен появиться первый роман («Черная Смерть») – снова с господином М.М. в главной роли. «Ловцы Душ» подводят читателей к переломному моменту в истории Европы, а инквизитор будет иметь несчастье оказаться в самом центре драматических событий. Ну и будет раскрыта большая – а может и наибольшая в этом альтернативном христианстве – тайна. Ты ведь заметила, как заканчиваются сезоны телесериалов? В конце второго сезона Баффи умирает, после первого сезона расформировывается отдел Х-файлов, в конце третьего сезона Ангел – заколочен в гробу и утоплен в морских глубинах. Я уже не говорю о «Потерянных», где первый сезон заканчивался исключительно вопросами. Я надеюсь, что читатель, заканчивая чтение «Ловца Душ», таки произнесет в задумчивости: «у, с...ка»!
В.: Принимая во внимание остальные твои проекты, чье содержание – а то и название – могут крепко взбодрить (например, «Святейшая Речь Посполитая» или «Мир полон алчных сучек», я задумываюсь, чего в тебе больше: провокатора и бунтаря – или открывателя новых дорог?
О.: Я всегда был известен острыми публицистическими текстами (а занимался я не только культурной публицистикой, но и – пусть и в меньшей степени – публицистикой социальной и политической). Помню, как давным-давно один из польских авторов на коленях умолял (буквально!) главного редактора некоего журнала, чтобы тот не публиковал мою рецензию на его книжки [смех]. Дистрибьюторы игр впадали в неистовство и названивали во все возможные инстанции, что, мол, Пекара снова «наехал» на игру, которая под их опекой, несмотря на то, что все остальные их продукт хвалят. Некий издатель изъял рекламу из руководимого мною журнала, поскольку мы опубликовали объективный, а не сладенький взгляд на его книжки.
Потому если бунт – это искреннее заявление о собственных взглядах, то да: я бунтарь. Впрочем, с неудовольствием отмечаю, что все меньше людей решаются на самостоятельное мышление. Я же предпочту человека, который серьезно ошибается, но говорит то, о чем, собственно, думает, нежели осла, который некритично станет повторять то, что скажут господа в ТВ, или поддерживающего распространенные избитые истины. На дискуссионных интернет-форумах таких персон – полно, особенно когда речь заходит о политике. Некогда я соглашался с Вольтером, который говорил: «ненавижу то, что ты говоришь, но отдам жизнь за то, чтобы ты имел право это провозглашать». Теперь же свобода слова меня крепко нервирует, поскольку на самом деле оно – свобода говорения ерунды. Ну что же, Вольтер не знал интернета...
В.: В интервью «Элкандеру» ты сказал, что «Святейшая Речь Посполитая» «вульгарна и жестока». Можно ли так говорить о книге? Перефразируя слова Оскара Уайльда, можно сказать, что вульгарными и жестокими бывают времена или события, которые этот роман описывает.
О.: Я вполне соглашусь с подобной постановкой вопроса. Однако для меня важным было то, что я не использовал там моральной либо языковой цензуры и многое из описываемого называл с жестокой дословностью. Также много раз там я переступил границу хорошего вкуса, в чем прекрасно отдаю себе отчет. Злой мир, населенный плохими людьми, требует, скажем так, определенного типа повествования, ибо иначе роман перестанет быть аутентичным.
(...)
МИР ПО ПЕКАРЕ
В.: Насколько сильно твои герои являются эманациями тебя самого?
О.: Анджей Сапковский наивно утверждает, что герои его книг и он сам – совершенно отдельные персоны. Но так никогда не бывает! В моих героях столько же от меня самого, сколько и мечтаний о том, каким бы я хотел быть – или боязни того, кем бы я стать не желал ни за что. Мордимер, кроме прочего, унаследовал мою любовь к животным и мое извращенное чувство морали, требующее искать справедливости даже вне закона.
В.: У тебя есть какое-то животное? То, что неимоверно тоскует, когда ты уезжаешь, и потому тиранит твое кресло когтями?
О.: У меня двое котов. Майн куна (наибольшая порода домашней кошки) и сибирская нева маскарадная (белый клубок шерсти с театральной маской на мордочке). К тому же коты мои воспитаны как собаки, и ведут себя чрезвычайно похоже на собак. Прибегают, когда зову их по имени, приносят по приказу игрушки, выбегают ко мне, когда я возвращаюсь домой. Впрочем, все это – как-то само собой, я нисколько не старался их выдрессировать.
В.: Несколько добродушный Аривальд, суровый Мордимер или циничный Алекс – создаваемые тобой герои четко очерчены и неоднозначны при том. А как ты воспринимаешь женщин?
О.: Все зависит от того, кого я повстречал, где и при каких обстоятельствах. По-одному воспринимаются женщины на официальных приемах – и совсем по-другому девушка, с которой ты познакомился на вечеринке, – а совсем по-третьему бабушка твоего друга, верно ведь? В общем же я считаю, что прекрасный пол должно окружать вниманием и воспринимать с искренним вежеством (конечно, тех женщин, которые этого заслужили), что никоим образом не входит в противоречие с образом т.н. «крутого парня». У мачо, презирающего своих многочисленных партнерш, как правило, всегда найдется достаточно комплексов, фобий и проблем. Что, конечно же, не означает, что не существует женщин, которым нравится унижение. Точно так же, как есть мужчины, которые вечно угодничают, унижаются и по приказу становятся на задние лапки, словно цирковые собачки. «Княжна и оруженосец» — настолько же плохой тип связи, как и «князь и горничная». Особенно учитывая, что женщины ВСЕГДА презирают слабых парней. Могут быть с ними, могут даже их любить, но – презирают. Слышала ведь забавную шутку, что, мол, девушка ложится в постель со злыми и безответственными парнями, а замуж выходит за парней солидных и честных [смех]. Помнишь ведь первого «Восставшего из ада»? Совершенно та же схема.
Когда-то я придумал афоризм, гласящий, что «Женщина подобна бультерьеру. Если ее плохо дрессировать – становится опасна для собственного хозяина», но это была лишь шутка, должная спровоцировать феминисток. И всегда удавалось это сделать!
В.: Сумел бы ты описать тип женщины, который не любишь?
О.: Герой рассказа «Мир полон алчных сучек» в определенный момент с презрением говорит о «тачкарьках». Под этим словом я воображаю вызывающе одетую крашенную блондинку с темным загаром от солярия, лучше – с искусственной грудью, с визгливым голосом, глупым смехом и преисполненную глупости, которая так и прет из каждого ее слова. Подобного типа женщины действуют на меня так, словно кто-то приложил мне к низу живота мешочек со льдом.
В.: «Тачкарька» по определению имеет отношение к «тачке». А на чем ты ездишь по Маршалковской?
О.: Стыдно признаться, но – на такси. С собственным авто больше проблем чем пользы. Однако я люблю ездить на квадроциклах. Ясное дело – не по городу, поскольку это авто не для города, но для глухого бездорожья... Да и права там не нужны [смех].
В.: Твой идеал женщины?
О.: Чтобы смогла меня развеселить, заинтриговать, чтобы ее разум был острым как хорошо наточенная бритва. Конечно же, должна быть при этом красива, чтобы, просыпаясь с утра, я знал, что общаюсь с произведением искусства. Знаю, что все это тривиально, но я просто такой вот обычный, тривиальный парень, который предпочтет Афродиту Горгоне Медузе. И пусть первыми бросят в меня камень любители Горгон!
В.: Герой рассказа «Мудрость глупцов» покупает исполнение желания за часть своей жизни. Остается ему лишь 14 дней и исполненное желание. Оставляя сейчас в стороне саму интригу рассказа и возможность обхитрить судьбу, – есть ли у тебя мечта, за которую ты был бы готов заплатить так много? Есть ли мечтания, ради которых и жизни не жалко?
О.: Среди известных спортсменов как-то распространили анонимную анкету, касающуюся того, готовы ли они были бы взамен на олимпийскую медаль сократить свою жизнь до года. И результаты были шокирующими, поскольку оказалось, что довольно многие из них пошли бы на такой вот «договор с дьяволом». Я же полагаю, что нет идеи, ради которой стоит умирать – зато есть множество идей, ради которых стоит жить. С другой стороны, длина жизни – тоже вопрос относительный. Что пьянице, валяющемуся под стеной дома, его прожитые 60 лет, ежели всякий день его выглядит одинаково? А человек, полный идей, открытый новому опыту, сумеет за несколько лет узнать больше, чем большинство прочих – за всю жизнь. Я всегда повторял, что люди, которые жаждут покорить Гималаи, имеют шанс увидеть хотя бы Альпы. А вот те, кто засмотрелись на холмы перед домом, скорее всего даже не выйдут из комнаты. Кто-то когда-то сказал: «живи так, чтобы каждый день был отличным от предыдущего». Я бы еще добавил: «живи так, чтобы всякий день стоил того, чтобы вспомнить о нем и через годы». Это, конечно же, недостижимый идеал, до которого мне, увы, далеко. Впрочем, как и всем нам, наверное...
А если речь идет о жертвовании жизнью, то я не соглашусь жертвовать им ради идеи. На за одну из них, даже за идею патриотизма. Желал бы, скорее, жить без Польши, чем чтобы Польша жила без меня [смех]. Однако полагаю, что сумел бы пожертвовать – или рискнуть – жизнью, чтобы спасти человека, которого люблю.
В.: Ты – соавтор некоторых других писателей, например, Дамиана Кухарского («Мир полон алчных сучек», «Зеленые поля Авалона», «Некрозис»), а обычно столкновение двух личностей в творчестве – материя столь деликатная, что здесь и книга может завершиться взрывом. Как вы справляетесь?
О.: Поскольку творческий контакт у нас был только по мэйлу, случая подраться с Домианом у нас не было... Сотрудничал я еще с Адрианом Хмелажем при работе над сценариями компьютерных игр, и необходимо признаться, что в плодотворных дискуссиях всегда рождается лучший взгляд, пусть даже моментами наша дружбы и становилась несколько «жестковата» [смех].
В.: Куда ты ездишь в отпуск? Ищешь сильных ощущений, культурных впечатлений или, скорее, спокойствия?
О.: В этом году я и вовсе не был в отпуске и от этого сердит, что оса. Обычно же все выглядит так, что я люблю проводить время активно, но потом – вернуться в комфортабельный отель с бесшумной обслугой, реагирующей на любой мой кивок [смех]. Меня не слишком, например, привлекают далекие поездки, хотя, наверное, я вполне бы искусился сафари по Танзании, рейсом по Байкалу или путешествием на Шпицберген или Гренландию. Ненавижу организованных стандартных туров, где в неимоверной суете «глотаются» все впечатления. Ну, знаешь, такие, вроде «Мексика за четырнадцать дней» или «Океания за три недели». Страну, в которую ты приезжаешь, должно воспринимать с уважением и стараться в нее «погрузиться», а не промчаться сквозь нее на быстрой машине. Я знаю людей, которые выезжают в отпуск и могут две недели подряд не ходить дальше отельного бассейна. Я бы с ума сошел, будь я таким или, не дай бог, если бы такой была моя подруга! Да утопил бы ее в том бассейне!
В.: Талант или опыт (а может – рутина?): что больше помогает при работе?
О.: Витек Крес некогда произнес необыкновенно мудрое: сказал, что «литературный успех – это 95 % работы и 5 % таланту; но без тез пяти процентов, остальное не значит ничего». Ведь существуют тысячи, сотни тысяч людей по всему миру, которые в поте лица своего ежедневно заполняют страницы строками текстов, настолько же существенными, как «work and no fun makes Jack a dull boy» (и скажи-ка, милая, откуда цитата?). Другое дело, что писатель, увы, действительно профессия, требующая дисциплины и тяжелого труда. Ну, хотя оттого, что физически написание 300-400 страниц – это уже изрядное усилие. А если они еще должны быть наполнены смыслом! Это ведь не то, что современный псевдо-творец, которые пришпилит снимок с хером к распятию и считает, что в три минуты создал новое произведение искусства. Или тот итальянский перформансер, который продавал собственное дерьмо в закрытых банках. И, что забавно, его «произведения» таки продаются за несколько десятков тысяч долларов. Я еще не удивляюсь ему самому, ибо «pecunia non olet», но чтобы какие-то идиоты это еще и покупали??!
В.: Видишь ли ты себя во временя шляхетской Польши? Сабелька, сеймики, шляхтич-на-коне? Или, быть может, скорее – поляк-космополит будущего?
О.: А может, скорее, римский аристократ в спокойной провинции? Хотя, я одновременно с большим удивлением смотрю на свершения великих путешественников. Путешествия к неизвестным морям, исследование новооткрытых земель, встречи с никогда дотоле невиданными цивилизациями. Мир некогда содержал в себе достаточный вызов и полон был невероятных личностей. Есть люди, которые представляют психологический тип домоседов, и есть те, кто, скорее, конквистадор. Мне всегда был более близок второй тип. В определенный миг я спрашивал себя: «эй, а что там, за той горой на горизонте? Может трава там более зеленая, вода – более синяя, а женщины – слаще?» А за той горой была только следующая гора...
Шляхетская Польша, конечно, тема благодатная, но в рассказах о ней слишком много теплых сантиментов, фантазий и набожных пожеланий. На самом же деле это был необычайно жестокий, беспощадный и опасный мир. Конечно, была и разница, жил ты под Краковом или под Киевом...
А вот космополит – нет. Гражданин мира – да. Потому что Польша лежит не между Бугом и Одером. Польша будет там, где буду жить я сам. Если эта страна у тебя в сердце, то Польша будет даже на Шпицбергене. Поляки, которые на родине воспитывают детей в отрыве от культуры предков – ренегаты для меня. Адольф Гитлер чрезвычайно верно сказал: «отберите у народа память об истории, и во втором поколении он перестанет существовать».
В.: А есть ли у тебя особенные симпатии к неким историческим фигурам?
О.: Я был воспитан в культе Пилсудского. А вот среди не польских политиков необычайно ценю испанского генерала Франко и чилийского генерала Пиночета. С печалью гляжу, как политкорректность заставляет их нынче оплевывать, а ведь это были люди, которые спасли свою страну о судьбы «второй Кубы», то есть, де факто, от гибели. Из фигур менее противоречивых мои симпатии всегда будили Рональд Рейган и Маргарет Тетчер.
цитировать
свернуть ветку
