Я очень долго избегала читать Сорокина, не без оснований ожидая, что это окажется какая-нибудь мерзкая тупая чернуха, Паланик совкового разлива, короче. И совершенно зря, как оказалось. Собственно чернухи не увидела вообще (вряд ли стоит считать мат за таковую, правда? Тем более, оно у Сорокина настолько к месту, что понимаешь: ты и сам бы в подобной ситуации иначе не сказал). Но в остальном что поразило — отличные стилизации, довольно неожиданные, но очень уж здорово сделанные.
«Очередь» — весьма своеобразный роман: двести страниц реплик людей, стоящих в одной очереди за какой-то хренью. Очередь, как полагается, обла, огромна, стозевна, с перекличками, с обсуждениями, что и какое дают, с неизбежной мамашей с капризными ребенком, с неизбежными бухариками, с активистами, которые зачем-то записывают твои фамилии на листочек. В общем, кто жил в 90-х, тот поймет (да и сейчас можно такое найти, особенно в региональных отделениях всяких госорганов). Сначала поражаешься тому, настолько точно все это передано: да, люди говорят именно такие вещи и именно так себя ведут, когда стоят в очередях. Переругиваются, обсуждают другие очереди и другие товары, считаются, просят сказать, что они тут стояли, а они пока отбегут, заводят знакомства. Как стилизация это действительно очень здорово, если бы не одно но: объем.
Так и представляю себе, как Сорокин, взявшись за этот роман, устраивал сам себе своеобразный челлендж: сколько страниц в таком духе он сможет написать. Ну, еще десять! Ну, еще несколько реплик. И так выжимал из себя страницу за страницей — ведь надо же еще придать разговорам и некую осмысленность, и реалистичность (что отлично ему удалось). Вполне вероятно, что он даже бился на заклад с друзьями и родственниками, что сделает столько-то авторских листов. Единственная претензия к автору в этой связи: что он заставляет читателя вслед за собой проделать всю ту же работу, по сути. Имхо, для того, чтобы убедиться, что Сорокин *может* такое написать в большом объеме, достаточно было бы, как ни странно это звучит, меньшего объема. При всей легкости и естественности текста романа ни на секунду не забываешь, что перед тобой — результат большого авторского труда.
Пьесы Сорокина в целом оказались гораздо веселее. Хотя они тоже не все хороши, ну или не все хороши в равной степени. Да, они все — блестящие стилизации, причем каждая по-своему, от советского производственного романа до старушичьих причитаний о прошедшей жизни.
Я не поклонник абсурда ради абсурда, и тем более не поклонник чернухи ни ради чего. Поэтому «Русская бабушка», «Дисморфомания» и «С Новым годом!» — это мимо. В части стилизации и реалистичности отдельных моментов — отлично, но как-то очень плохо во всем остальнм.
Зато другие гораздо веселее. К примеру, «Землянка» — солдаты сидят во время войны в землянке, едят кашу, рассуждают о бабах, читают газету. А в газете написан такой феерический бред, что аж зависть берет. С одной стороны, да, это чистая деконструкция, полное отрицание. С другой стороны, смысл того, что делает Сорокин — не только в том, чтобы «взять и сломать». Но еще и в том, чтобы очень четко показать не то чтобы бредовость — а, скажем так, полную ненужность «выломанных» частей. Солдаты читают бред — но ведь и так всем и каждому понятно, что можгло быть написано в тех газетах. В «Доверии» (дивный образчик производственного романа) обсуждают выявленный брак на производстве какой-то хрени — и тоже всем и каждому понятно содержание, и при желании сорокинский бред от первого до последнего слова можно «восстановить» в нормальный, хоть и безумно скучный, текст. Особенно «Доверие» этим хорошо — помните такой прикол, что перемена букв в словах не влияет на способность человека прочитать слово, если первая и последняя буквы не изменились. Фактически Сорокин применяет этот же прием, только не к одному слову, а ко всем репликам персонажей в пьесе, заменяя их на нечто бредовое. И на понимание содержания не только пьесы вообще, но и любого конкретного диалога это никак не влияет, оказывается. Волшебное устроство человеческого межушного пространства!
Отдельно доставили «Щи», которые представляют собой еще более глобальное баловство. Положим, «зеленые» таки победили, и в недалеком будущем убийство животных для еды под полным запретом. Нарушители попадают в тюрьму, и мы уже имеем дело в пьесе с развитой криминальной субкультурой, где славятся особые авторитеты — «повара-в-законе». Которые различаются по крутизне в зависимости от того, что знает больше рецептов и лучше умеет готовить и имеют гастрономические погоняла. Вот так, к примеру, выглядит встреча двух авторитетов на зоне:
«БОРЩ (с усмешкой). Мы в такой ухе полоскали носки.
УХА (угрожающе). А мы такой борщ спускаем в унитаз!
БОРЩ (встает). Ой, как страшно. Братва, я сейчас обоссусь от страха (сбрасывает с себя робу и резким движением разрывает майку на груди. Видны его татуировки).
«
Учитывая, насколько плотно криминальный жаргон и манеры вошли в нашу жизнь и вообще насколько все это близко русскому человеку — производит сногсшибательный комический эффект, правда? И стилизация отличная, и сама идея не сказать чтобы не злободневная, и эффект разрывающий)
цитировать
свернуть ветку
