сабж

Собственно, я хотела прочитать две вещи — "Этюд в изумрудных тонах" и "Проблему Сьюзен". Особенно второе, потому что в детстве при чтении Нарнии Сью нравилась мене больше всех детей, и ее не-смерть действительно стала для меня некоторой неожиданностью и проблемой.

Увы, мои ожидания не оправдались — вместо интересного литературоведческого эссе (идеальный вариант) была обнаружена крайне пошлая и за счет этого тупая попытка поэксплуатировать классику. Создатели furry-порно должны гордиться, что в их ряды вошел сам Гейман, определенно. Имхо — лучше бы не брался.

"Этюд" оказался и вправду хорош, хотя ход с переворачиванием с ног на голову положительных и отрицательных героев нельзя назвать сильно оригинальным. Но во всяком случае, это было интересно, правда интересно. Правда, наполовину это заслуга Дойля (а на другую половину — Лавкрафта).

Внезапно симпатичной оказалась зарисовка "Другие люди" — еще одна вариация на тему "убить дракона", ничего нового, но хорошо. И "День, когда приземлились летающие тарелки" тоже понравился. Никакого сюжета, ничего фантастического, но очень уж жизненно))

А вот на этом, увы, все. Все остальные рассказы и зарисовки — какая-то мутная вода. Еще "Голиафа" было не так скучно читать, как остальное, хотя это, конечно, идея и сюжет "Матрицы", Гейман это не отрицает; мельком подумалось, что Лукьяненко и то написал бы лучше (и написал таки, хотя не уверена, что лучше по итогам). В общем, моя очередная попытка вкурить Геймана с треском провалилась.

И, кажется, я даже начала понимать, почему. Я — любитель, скажем так, чистых жанров и глубокой авторской проработки. Если уж скандинавская мифология, то сами Эдды. Если уж Ктулху, то сначала Лавкрафт, а потом сетевой юмор.

Гейман всегда создает нечто противоположное этому. У него нет ничего чистого и, по ощущениям, нет ничего доподлинно своего. Все интересное, что мелькает в его текстах — уже откуда-то сперто. И не надо говорить, что это современное переосмысление и тд. — вон у Джойса переосмысление, а у Геймана просто нахватано по верхам из разных классических источников и разбавлено традиционным американским мусором. В итоге получаем скандинавских богов, которые вместе с героями классики английской литературы занимаются онанизмом в грязном захолустном мотеле. И это не говорит нам ничего нового ни о богах, ни о героях, ни даже об онанизме. Все вышесказанное с тем же успехом распространяется также на зомби, вампиров, инопланетян и тд. Надо быть очень чистым душой, неиспорченным ребенком, чтобы вещи Геймана воспринимать в позитивном ключе, как нечто волшебное, фантастическое и завлекательное (когда ты ребенок, может быть весело играть на свалке, но со временем понимаешь, что что-то не то). Мне неизменно видится в текстах Геймана какой-то подвох, и чаще всего он оказывается оправданным, только-только зарождающееся впечатление разбивается вдребезги тем, что герой в придожном кафе заказывает себе жареную картошку с кетчупом и кока-колу.

Общее впечатление — мало того, что я все это уже когда-то ела. Сюда еще и добавлены совершенно неперевариваемые вещи вроде вызывающих отвращение бытовых и физиологических подробностей (не потому, что я нежная фиалка, а потому, что я не вижу, зачем они нужны) и несуразных литературных экспериментов.

сабж

Сразу оговорюсь: я очень люблю всю сагу о ведьмаке. Даже несмотря на ее длину. Даже несмотря на то, что она так безбожно слита. Я прочитала ее впервые лет в 14-15 — самый возраст для восприятия таких вещей, короче, и очень долго оставалась под впечатлением. Собственно, и сейчас остаюсь, обожаю и мир, и героев. Возможно, отсюда, мягко скажем, завышенные ожидания к Саге о Рейнване.

Но увы, Рейнван — это совсем не то. В Ведьмаке был какой-то очень уместный пафос, местами переходящий в трагизм, — ровно столько, сколько надо для хорошего фэнтезийного романа. Четырнадцатая с Холма, Дитя Предназначения, пресловутый педантизм Тиссаи де Врийе. То ли я постарела и зачерствела, то ли Сапковский потерял хватку — в "Башне шутов" нет ни одного такого момента, который, скажем так, затронул бы какие-то струны в моей душе. Именно на уровне осознания драматизма и высоты ситуации — а то, знаете, пугать инквизицией, кострами и раздробленными черепами-то особых способностей не нужно. Да и не скажу, что меня сильно это впечатляет — приметы эпохи, ничего не поделаешь.

Рейнван по сравнению с Ведьмаком написан, на мой взгляд, в более юмористическом ключе. Изрядную часть книги мне казалось, что я читаю не Сапковского (у которого в Ведьмаке юмор прекрасно перемежается с трагизмом, как сказать, низкий и высокий штили), а вовсе даже "Шмагию" Олдей. Почему-то на Шмагию с ее недо-мистикой и недо-магией, но обилием имен, названий, университетской и церковной латыни, это похоже больше всего. Только Олди все-таки написали стеб, и это очевидно, и читать его весело. У Сапковского же получился стеб по форме, но не по содержанию, да и то далеко не такой смешной, как Олди. Язык Олди вызывает смех, местами переходящий в валяние пацталом; язык Сапковского заставляет улыбнуться, но не более того. Нужно, кстати, похвалить переводчика за это — перевод действительно очень хорош, и больше половины прелести книги заключается в том, каким языком она написана и переведена.

Первое, что бросается в глаза, когда открываешь "Башню шутов" — обилие церковной латыни. На церковной латыни говорят все, начиная от епископов, которым сам бог велел, и заканчивая последними деревенскими дурачками. Буквально подавальщицы в захолустном трактире и всякие разбойники и голодранцы цитируют "De civitas dei" Августина и "Summa teologica" Аквината, причем в оригинале и как бы между делом, как у нас иные вставляют матерные слова. От этого создается впечатление, что Сапковский хотел то ли перещеголять, то ли обстебать "Баудолино" Эко — причем неясно, что именно, поскольку обстебать Эко прекрасно успел сам себя, а перещеголять его в знании всяких заковыристых средневековых текстов вряд ли кто может. И только единственный особо одаренный персонаж, Самсон, который по случаю оказывается существом из другого мира (и которого я про себя иначе как "пришелец Константин" не могу называть) цитирует Данте на итальянском, что, очевидно, должно свидетельствовать о принадлежности к более высокому культурному уровню. Хотя бы Аверроэоса не цитируют в оригинале, и то спасибо. В общем, текст набит всяческими заковыристыми цитатами, средневековыми теологическими авторитетами и прочими радостями историка и фиолога под завязку. Это момент на любителя, конечно, но по мне — приятнейшая черта романа, которая его очень сильно украшает.

Увы, на этом достоинства романа и заканчиваются. Потому что про сюжет и персонажей не могу сказать ничего хорошего. Они не то чтобы слишком ужасны — но и ничем выдающимся не отличаются. Главный герой — классический шалопай, такой человек-функция приключенческих романов; функция состоит в том, чтобы влипать в различные неприятности, кое-как выпутываться из них — и немедленно влипать в новые. То есть все, что делает герой, так или иначе направлено исключительно на достижение вышеозвученных результатов. Сопровождают героя deus ex machina — таинственный монах и убивец Шарлей и упомянутый уже пришелец Константин. При этом ни один их трех главных героев как-то не вызывает интереса и симпатии именно как личность; несмотря на то, что у них у всех есть какое-то прошлое, убеждения, идеалы и тд, они все равно не производят впечатления живых людей и *настоящих* характеров.

То же самое — с сюжетом, который, собственно, состоит в том, что герои влипают в неприятности и вылезают из них, влипают — вылезают, и так — пока автору не надоест. Концовка — сразу проспойлерю — очень неожиданная не том плане, что такого конца не ожидаешь; а в том, что не ожидаешь, что это уже конец. Иные главы посреди романа куда более законченными выглядят. А тут просто идут титры по экрану tbc, и тянет пролистать обратно и посмотреть, может, ты упустила нечто судьбоносное, что свидетельствовало бы о явном намерении автора свернуть сюжет, логическом окончании приключений и тд. Но нет, ничего подобного, увы. В общем, от концовки впечатление остается еще более печальное.

В свое время — в старших классах школы — Борхес оказал на меня сильнейшее не то чтобы воспитательное, но образовательное воздействие. Четко помню, что в какое-то время я читала переписку Розанова и Гершензона (и успела к сейчас забыть, кто такой Гершензон, что, безусловно, делает мне честь и вселяет надежду, что лет через десять я таки перестану быть *настолько* червем). В общем, Борхес со своими обширными литературными отсылками и цитатами пришелся как раз ко двору. Я не то чтобы много перечитывала Борхеса, но читала единственный сборничек настолько тщательно, что долго еще помнила не то что сюжеты некоторых рассказов, а использованные в них слова и выражения. Потом при случае я прочла трехтомное собрание сочинений Борхеса, причем едва ли не подряд. И сейчас заполучила новое четырехтомное, которое благополучно растягиваю. Автор, как было замечено по другому поводу, больше не пишет. Увы.

Перечитывание одних и тех же вещей несколько раз на протяжении почти пятнадцати лет имеет свои плюсы и минусы, минусов, на мой вкус, больше. Во-первых, некоторое разочарование — не в качестве, а в том, что вещи, тогда казавшиеся сложными и практически недоступными твоему разуму, эрудиции, вкусу и тд, вовсе не таковы. Во-вторых, печально было убедиться, что Борхес далеко не идеален. Точнее будет сказать, идеален, но далеко не всегда. Впрочем, мои с детства любимые вещи вроде "Лотереи", "Поисков Аверроэоса" и "Истории воина" это не испортило — я их читаю, как читают свои собственные тексты, видя не то, что, собственно, написано, а то, что представляешь себе написанным.

Большая (если не по реальному объему, то по моему ощущению усталости от этой темы) часть рассказов третьего тома посвящена теме гаучо, поножовщиков с окраин Буэнос-Айреса, "настоящих мужчин" и их нехитрых сражений, судеб, тревог и трусостей. В исполнении архи-книжного-червя Борхеса выглядит это забавно, ненатурально и совершенно не вдохновляюще. Во-1, увы культурной среде, когда Борхес пишет про поножовщиков из квартала Хунин, я четко представляю себе пацанов из Южного Бутово. Во-2, нужно очень стараться и смотреть через ну очень розовые очки, чтобы видеть в бытовых разборках криминальных элементов и просто придурков местного значения какую-то романтику, или нечто по-настоящему звериное и жестокое, или какой-то смысл. Буковски с его "американский школьный двор опять победил меня" заставляет вздрагивать и оборачиваться, потому что это реально, а у Борхеса — скорее фантазии чисто "домашнего" ребенка. Я говорю про "Сообщение Броуди", хотя эта тема неизменно поднимается и в других книгах.

В третий том, впрочем, входит наиболее, пожалуй, известная вещь Борхеса — "Книга вымышленных существ", своего рода недо-словарик всякой мифологической и вообще воображаемой живности. Недо — потому что она не претендует и не может претендовать ни на какую полноту, само собой. Зато с избытком окрашена мировосприятием самого Борхеса, и это действительно интересно.

Пожалуй, самый лучший сборник тома — "Книга песка", в которой выступает тот самый Борхес, которого мы все любим — игрок со словами, вымыслами, мифологией, культурой, в общем, sophisticated эстет. Двумя лапами голосую за рассказ "Зеркало и маска" как типичный образчик всего, что люблю в ХЛБ лично я.

Симпатичен и небезынтересен сборник "Предисловия" — хоть на привычные предисловия они никак не тянут, и зачастую Борхес говорит в них о чем угодно, только не о заявленном литературном произведении. Опять же, ничто так не способствует расширению кругозора, как чтение Борхеса — потому что я сначала читала его эссе о Данте, Джойсе и Уитмене, Касаресе, а потом уже сабжей. И если я когда-нибудь асилю целиком "Дон Кихота", это будет сделано исключительно из почтения к Борхесу, который постоянно поминает его к месту и не к месту.

Про стихи Борхеса традиционно не могу сказать ничего хорошего. На мой вкус, он вообще не поэт. Его стихи для меня слишком рассудочны и немузыкальны. От них остается ощущение придумывания, что, наверное, выдает как раз недостаточную, а не чрезмерную работу над текстом. Единственное стихотворение, которое мне у него нравится — "Генерал Кирога едет на смерть в карете" — относится, если не ошибаюсь, к ранней прозе.

Автобиографические статьи и эссе Борхеса скучны и по форме, и по содержанию. Если вы, упаси боже, не пишете по Борхесу диссертацию, их и читать не стоит, к тому же он постоянно повторяется.

сабж

Стандартный роман-воспитание, очень простой, но в то же время очень хороший и, как бы сказать, честный. В том плане, что герой не достигает никаких особых высот, печальные события не разрушают его жизнь, и, как и в реальности, после каждого периода безумного увлечения чем-то или кем-то спустя время это постепенно сглаживается, оставляя только воспоминания. В этом роман куда более реалистичен, чем большая часть подобных историй с описанием сколь-либо длительных и близких отношений между героями (интимные или нет, не суть). Самые острые и болезненные опыты юности со временем утрачивают яркость, их заслоняют более поздние впечатления. У Дафны отлично удалось показать, мне кажется, как меняется характер юноши-героя под влиянием разных людей и обстоятельств, с которыми ему приходится встречаться. Двадцатилетний человек — как глина, из которого встречный, стоит ему подойти поближе, может вылепить практически все, что угодно. И как в итоге этот характер формируется — совсем не в то, чего можно было ожидать в начале.

Роман состоит из двух больших частей, двух вех в этапе становления героя — периода его друга Джейка и периода его подруги Хесты.

Джейк — практически первый встретившийся юному герою человек после того, как он сбежал из дома, от холодного равнодушного отца-гения и зашуганной матери. И, появившись, натурально, спасает наивного юноша от самоубийства, просто вовремя положив ему руку на плечо. А потом как-то незаметно, но очень легко становится тем старшим другом, который должен в свое время быть у каждого человека. Тем, кто ненавязчиво, легко и исподволь научит тому, что есть мир и, самое главное, что есть ты. Именно с Джейком они плавают матросами на разных судах по северным морям, потом путешествуют по горам Норвегии. Опять же Джейк оказывается рядом, когда герой переживает первое (недолгое) любовное разочарование. При этом по диалогам и описаниям между героями отношения такой высоты и глубины, которые не снились никаким ромео и джульеттам. Не буду оскорблять текст шуточками про геев, на самом деле, это образец очень хорошего жанра bromance в лучшем своем проявлении. Про них действительно приятно читать, хотя временами обидно, что юный герой не ценит своего старшего друга и воспринимает все то, что он для него делает, for granted. Так длится до тех пор, пока они не попадают матросами на очень неудачное судно...

Хеста — это следующий период в жизни. Герой вырос до такой степени, чтобы завести себе девушку. Вообще эта часть тоже очень милая и весьма достоверная история про то, как складываются отношения между полами, единство и борьба противоположностей на фоне Парижа, отчаянных попыток "найти себя", тяги к развлечениям, безденежья и юношеской беспечности. За что я люблю Дафну — у нее получается писать такие вещи очень психологически достоверно. И герой, и его еще более юная девушка ведут себя, думают, чувствуют и поступают настолько естественное, что каждое их действие и решение натурально кажется необходимым. И по сути, с возрастом ничего особо не меняется в этом плане, так люди и ведут себя в романах. Сначала — забывают обо всем остальном, потом расплачиваются, потом чувства постепенно начинают остывать, и начинаешь задумываться, а стоило ли оно таких жертв с твоей стороны. Отношения полов, опять же, отлично показаны: в определенный момент жизни девушка, как и положено женщинам, начинает говорить о браке, ребенке и тд. Герой, который еще вовсю юный придурок, совершенно не готовый ни к ответственности, ни к решениям, отговаривает ее какими-то дебильными аргументами о том, что брак — это по-мещански и разрушает чувства. Проходит время, девушка находит другого, и тут уже герой начинает уговаривать ее остаться чуть ли не теми же фразами. "Поезд ушел" — такая типичная отношенческая ситуация, когда участники в разное время проходят разные эмоциональные стадии, смешно и грустно одновременно. Ничего особенного в этой части романа нет, но она мила, забавна и очень, очень жизненна.

Отдельно хочется сказать про еще одну затронутую в романе тему, тоже очень болезненную и очень жизненную — отношения героя с отцом. Забавно, что на протяжении текста герой с ним, собственно, ни разу не встречается, отец остался в доме, из которого он сбежал. Но тень отца есть во всем романе, вот они, детские травмы в действии. Возможно, отец героя действительно нехорош — мы этого не знаем, поскольку видим его только глазами героя. С одной стороны, отец — признанный гениальный поэт, и в конце это признает даже сам герой. С другой — холодный, равнодушный и совершенно не родной герою человек. И вся жизнь бедного мальчика в итоге проходит под знаком борьбы с отцом, попыток ему что-то доказать, попыток добиться его внимания и одобрения хоть каким-нибудь способом. Все бесполезно, разумеется. И если с равнодушием посторонних людей во взрослом возрасте, ушедшими женщинами и друзьями еще можно смириться, то равнодушие собственных родителей всегда фатально. Наблюдала это много раз на практике, печальная и болезненная тема, и у Дафны раскрыта отлично.

Знать не знала этого автора, а он внезапно оказался совершенно потрясающим. С одной стороны, роман обладает всеми типичными признаками современной интеллектуальной классики: псевдоисторический, полумифологический антураж, медленное неспешное повествование с изрядным количеством лирических отступлений, почти аллегорических изображений царей и рабов Древнего мира, с упором на мелкие детали, опять же имеющие аллегорическое значение (сладости, ладан и мирра, белоснежная слониха). Турнье как-то очень хорошо вписался в ряд тех современных классиков, которых я люблю. Если считать Кутзее за 1, а Сарамаго за 10, Турнье будет где-то в районе 7.

Роман, по сути, ровно о том, о чем заявлено в названии — это персональная история каждого из волхвов. Причем факт встречи на определенном отрезке пути на эту персональную историю уже не сильно влияет — она состоялась практически вся до, во время путешествия за звездой. И только встреча с младенцем Иисусом выступает своеобразным катарсисом истории каждого из трех волхвов.

"- И что же ты нашел в Вифлееме?

— Младенца на соломе в хлеву, как мы уже тебе сказали; и мои спутники, и все прочие свидетели этой ночи, самой длинной в году, не устанут это свидетельствовать. Но это стойло в то же время храм, и плотник, отец Младенца, — патриарх, мать его — девственница, а сам Младенец — Бог, воплотившийся в самой гуще обездоленного человечества, и соломенную крышу этого убогого приюта пронизывал столп света. Все это наделено для меня глубоким смыслом, это был ответ на главный вопрос моей жизни, и ответ этот состоял в небывалом сочетании несовместимых противоположностей".

Это так забавно, когда Турнье говорит о "несовместимых противоположностях", я слышу за ним голос Кьеркегора: несозревшая вера, которая всегда спотыкается на одной точке — парадоксе. Младенец и бог — это и есть парадокс, и волхвам, которые во всех остальных отношениях люди весьма разумные, повидавшие жизнь, причем совершенно другую, никак не в рамках иудаизма, нужна личная встреча с младенцем, личный опыт, чтобы это осознать. Царь Ирод, который точно так же повидал и пережил многое и страшное и сам натворил еще больше, этого опыта не получает, и спокойствия и просветления в конце не обретает. История волхвов у Турнье есть по сути история обретения совершенно разными людьми внутренней свободы и гармонии, как бы глупо это не звучало в пересказе. Разумеется, в тексте и слов-то таких нет, каждый просто уходит своей дорогой после встречи с Иисусом, и с одной стороны, в жизни каждого из них произошел серьезный перелом, а с другой — ничто не свидетельствует о том, что именно встреча с новорожденным богом была причиной этого перелома — просто так все совпало.

Причем совпало только у трех волхвов, но был еще и четвертый — который также двигался по направлению к Иисусу, за звездой, но не успел тогда, вместе со всеми. И если для трех волхвов встреча с Иисусом стала лишь одним из событий их бурной жизни, то для четвертого само движение по направлению к — по сути, составило содержание всей жизни. Можно рассуждать об этих 3+1 сколько угодно, оценивая историю с разных точек зрения — благо, текст Турнье настолько одновременно простой и сложный, что поддается практически бесчисленному количеству толкований. Мне, пожалуй, наиболее интересно то, в соответствии с которым к каждому событию своей жизни надо подойти готовым — и пока ты не готов, ничего не случится, бог родится в нескольких часах пути от тебя, но ты встретишь его только через тридцать лет, когда пройдешь все круги ада и достигнешь необходимой степени просветления. По сути, тогда и бог тебе будет не нужен, и эта встреча не станет каким-то глобальным переворотом, потому что переворот в тебе уже давно случился, а возможность наконец увидеть бога лишь подтверждает этот факт. "Бог", разумеется, заменяется на любой другой сходный по наполнению ноумен. Аналогичный пример, только наоборот, — с царем Иродом, который, несмотря на все усилия, всю свою жизнь оставался лишь одним собой, не меняясь и не изменяя себе — и потому к месту и времени рандеву с богом не попал, хотя мог бы.

Чем больше начинаю раздумывать об очень простом на первый взгляд тексте Турнье, тем больше осознаю, что в нем, с одной стороны, все неслучайно, а со второй, все очень непросто. Пожалуй, это будет сомнительный комплимент и сравнение, но все же скажу: Турнье — это Коэльо, помноженный на бездну таланта. Подход, по большому счету, один: простая история, наполненая глубоким притчевым смыслом, как деревянный колодец на селе, у которого на проверку не оказывается дна. С той разницей, что простые истории есть у них обоих, а вот смысл — только у Турнье.

Большая заслуга автора, кстати, и, имхо, признак таланта: Турнье почти не использует оценочных понятий и критериев. Он не пытается объяснить "общими словами", что герои чувствуют — но заставляет их поступать и рассуждать таким образом, что это становится ясно. Точно так же он не говорит общими словами о взрослении, самопознании, внутренней перемене, милосердии, сопереживании, — но в тексте это все есть, и настолько ярко и четко прописано, что кажется совершенно нормальным слегка сопереживать даже царю Ироду.

В целом Турнье — это вопрос плана восприятия, и редкий автор, который отлично читается на нескольких уровнях. Он хорош и как легкая, отлично написанная, развлекательная с легким оттенком притчевости история про волхвов. И остается хорош, если закопаться глубже и выискивать не то чтобы тайные смысл, но смыслы ненаписанные, общую мораль.