Сложность простых форм

В комментариях к статье коллеги Fadvan-а зашла речь о простоте формы. Это навело меня на мысль: а какой же жанр в музыке можно назвать самым простым по форме? Можно, конечно, назвать эмбиент или минимализм (как бы, само название намекает). Но это жанры, скорее, не столько простые, сколько упрощенные. Для них, упрощение формы – это, можно сказать, самоцель. То есть, в итоге-то – все равно надуманной оказывается эта простота. Нет, в поисках настоящей, природной и естественной простоты следует обратиться к народной традиции, к фолк-музыке.

Но фолк, как и любой жанр, который еще жив и умирать не планирует – на месте тоже не стоял. Да и до сих пор не стоит, отличным доказательством этого может послужить недавняя статья коллеги Мэлькор-а, в которой, в частности, рассказывается про два авант-фолковых альбома родом из 21 века. Это тема благодатная, сейчас довольно-таки немало подобной музыки продолжает выходить, но настоящие прорывы в фолке, все-таки случились в 60-70-ых годах прошлого века. Даже если пройтись только по самым громким именам – Боб Дилан, Нил Янг, Джони Митчелл, Вэн Моррисон, Берт Джанш, Джоан Баез – это все фигуры для фолка ключевые. Они заложили основы фолка современного, который оглядывается не только на народную традицию, но и на рок-музыку, на блюз, на джаз, на городскую романтику. Не принижая заслуги вышеперечисленных дам и господ, все же стоит отметить, что дальше речь пойдет совсем не о них. Дальше речь пойдет о музыкантах, которые уничтожали шаблоны и не боялись идти на эксперименты даже больше, чем это делали самые громкие имена фолка. Отчасти поэтому, они не настолько известны и популярны. Потому что они творили с той самой исконной простотой такие вещи, о которых и подумать-то бывает страшно.

Из всей троицы, чего-то напоминающего популярность, причем популярность не культовую – достиг только Ник Дрейк. Да и то, посмертно. При жизни, популярность его избегала настолько устойчиво, что и поверить-то сложно. Провал его второго альбома Bryter Layter (1970) загнал музыканта, который и так был интровертом, в глубочайшую депрессию. Как говорил его близкий друг и коллега Джон Мартин: “Ник – это самый отстраненный человек, которого я знаю”. Вообще, всем людям, которые все еще считают, что депрессия – это все бред и несерьезно (а таковые есть и немало), стоит ознакомиться с историей жизни Ника Дрейка. Все-таки, особо углубиться тут у меня не выйдет, место для этого не подходящее.

Достаточно сказать, что каким-то невероятным усилием, то ли воли, то ли чего-то еще, но Дрейк вынырнул на метафорическую поверхность ровно на два дня, во время своей трехлетней борьбы с депрессией. За эти два дня он записал альбом, который и сделал его легендой, со временем.

Первые два альбома — уже упоминавшийся Bryter Layter и Five Leaves Left (1969) – они, конечно, очень хорошие альбомы, но такого фолка тогда немало было. Особенно, такого как Bryter Layter – смешанного с барочным попом, с богатыми аранжировками, даже саксофон и флейту там Дрейк использовал. Чем уникален альбом, который мы рассматриваем здесь, так это тем, что на нем Дрейк (которого, конечно, уже абсолютно перестало волновать общественное мнение) совершил смелейший шаг. Он выкинул все, что на его взгляд, мешало его музыке. Оказалось, что его музыке мешает все, кроме его вокала и его акустической гитары. Ну и плюс, на одном треке он все-таки использовал фортепиано. И это решение, в то время как искусственное (и не только) усложнение правило бал – это оказалось поистине решение гениальное.

При этом, как я уже отметил, самого Дрейка это все волновало мало. Он просто хотел сказать последнее слово. Сказать его так, как он чувствовал. И Бог ты мой, как же он его сказал. Акустическая гитара, которая в руках Ника всегда звучала как-то сказочно, тут, несмотря на все ту же нежность, звучит уже совсем трагично, каждый аккорд буквально переворачивает душу. При этом, кстати, я смело могу назвать Ника виртуозом гитары. Он не занимается дешевым шоуменством, но играет кластерные аккорды так легко и ненапряжно, как их на гитаре вообще никто не играл. Даже Берт Джанш, во многом вдохновивший Ника. Вокал Дрейка, в котором временами можно было услышать улыбку – стал полностью отстраненным и меланхоличным. И ведь, как оказалось, именно так его музыка и звучит лучше всего. Именно этого отчаянного аскетизма ему и не хватало.

При этом, ни о какой депрессивности, о которой любят рассуждать критики, тут речи не идет. У критиков, почему-то, всегда есть такой пунктик – они везде находят депрессивность. Да, Дрейк уже не верил в себя, не верил в будущее для себя, не верил, что для него еще что-то осталось в этом мире. Но при этом, он сумел создать альбом, который сочится жизнью и солнцем. Да, жизнь тут с привкусом горечи, а солнце, временами, затмевается тучами. Но ведь так оно и бывает, да так оно и должно быть на самом деле.

Резюме – созданный минимальными средствами шедевр, альбом записан во время глубочайшей депрессии, но при этом умудряется звучать жизнеутверждающе. Если любите светлую грусть – слушать обязательно. Если любите фолк и до сих пор не слышали Дрейка – исправлять срочно.

От одной трагической фигуры – к другой, не менее трагической. Впрочем, несмотря на весь неоспоримый трагизм жизни Тима Бакли, этот альбом был создан на пике его творческой карьеры, когда он творил самозабвенно и отчаянно. По креативности ему равных было очень немного. Позже, его, как и Дрейка, коммерческие неудачи довели до кризисной точки – он начал делать альбомы, ориентированные на успех в чартах, а когда и они этого самого успеха не принесли… ну да, впрочем, ладно. Хватит о грустном.

Начал свою карьеру Тим не как какой-то революционер, а как обычный фолковый автор-исполнитель, которым ничем особым, кроме красивого голоса не выделялся. Впрочем, уже начиная со своего второго альбома, Goodbye and Hello (1967) он начал добавлять в свой фолк психоделичные нотки. Особенно это заметно на композиции Phantasmagoria in Two, которую, даже не смотря на его дальнейшие подвиги, я считаю лучшей песней Бакли. Впрочем, по-настоящему революцию он совершил на своем следующем альбоме, Happy Sad (1969), где он добавил к фолку и психоделии джазовые структуры. Первый трек того альбома, Strange Feelin’ – это вообще был полукавер знаменитой композиции Майлза Дэвиса – All Blues. Happy Sad, в целом, можно назвать лучшим альбомом Бакли, на нем он совершенно не допустил композиционных ошибок, на нем ему удалось реализовать все свои идеи в полной мере, при этом реализовать их так, что альбом слушается легко и свободно. Happy Sad – он воздушен, он дышит, как дышит Astral Weeks уже неоднократно мною помянутого Моррисона.

Но я не могу назвать Happy Sad самым его смелым альбом. А если уж я условился говорить про необычный фолк, то и говорить у Бакли следует про его пятый альбом – Lorca.

Стоит отметить, что Бакли к своим поклонникам относился… ну, не очень-то он их любил, скажем, так. И Lorca, помимо выхода бешеной творческой энергии – это еще и испытание поклонников на прочность. Учитывая, что немалую их часть он уже отпугнул своими экспериментами на Happy Sad, такой шаг иначе как смертельным для карьеры не назовешь.

На Lorca Бакли окончательно избавляется от традиционной песенной поп-формы. Более того, он перестает вдохновляться более-менее традиционным джазом и обращается к джазовому авангарду, в котором к тому времени, уже произошло немалое число своих собственных революций. Не отказывается он и от традиционной психоделии, хотя, в общем-то, традиционной ее не назовешь, психоделия у него ненормальная даже по самым широким стандартам.

В итоге, альбом вышел настолько неудобным для слушателя, насколько просто можно представить. Слушая его в первый раз, можно от злости выключить альбом на первых же его минутах. Но со временем, вся его скрытая красота все-таки раскрывается.

Это красота далеко не та красота, которой славится фолк-музыка. Это красота не совсем природная, в этом сомнений быть не может. То, что она сконструирована – слышно сразу. Но сконструирована она на высочайшем уровне, даже несмотря на то, что Бакли на этом альбоме предстает перед нами, скорее как безумный ученый, чем осторожный архитектор.

Музыкальные решения Бакли на этом альбоме даже немного пугают. Ведь временами, атмосфера альбома реально наводит на мысли о каком-нибудь сумасшедшем доме XIX века, куда заключили какого-нибудь спятившего композитора. Электрическое пианино нервно переминается с ноты на ноту. Контрабас то нерешительно шепчет что-то, то ревет как медведь. Но самый главный музыкальный инструмент, который на протяжении всего альбома меняет все настроение и всю окраску альбома, и меняет не один раз – это голос Бакли. Сам Бакли считал именно голос своим главным музыкальным инструментов, и как показывает его вокальная работа на Lorca – он далеко не зря так считал. Просто для примера, в зависимости от выбранного момента, можно сравнить его вокал с такими разными вокалистами, как: Сид Барретт, Вэн Моррисон, Рой Орбисон, Скотт Уокер. Хотя, на самом деле, Бакли-то и не нуждается во всех этих сравнениях. Он сам по себе.

Проведу напоследок неожиданную параллель. Когда у Дрейка в жизни все было очень даже погано – он записал жизнеутверждающий альбом. У Бакли же, во время записи данного альбома… ну, не все радужно было, но в целом – нормально. И он записывает такой мрачный альбом, которого у него ни до, ни после уже не было. Из разряда – путешествие по самым мрачным глубинам познания. При этом не сказать, что альбом пессимистичен. Пессимизм, оптимизм – это все вообще чужие слова тут. Тут глубина иная, глубина, которой мало кто достигал. Если взять хоть того же Мэтта Эллиотта, про которого писал коллега Мэлькор и сравнить с этим альбомом – его музыка сразу покажется счастливой и нормальной, в смысле – близкой к нормальному фолку, к нормальным структурам, к нормальным настроениям. Это при том, что он тоже бесспорно авант-фолковый альбом.

Резюме – фолк-альбом, который, во многом-то, уже и не фолк совсем. Джаз – но и не джаз. Крайняя станция на пути следования в никуда. Бакли сумел удержаться на краю бездны, но понравится это его балансирование – далеко не всем.

Если Lorca – это мрачный альбом, который чем-то напоминает бред сумасшедшего профессора, то First Utterance – это шизофренические грезы потенциального маньяка. И это хорошо, если только грезы и если только потенциального. На хитовой полушаманской открывашке Diana – очень ярко и без прикрас живописуется погоня по лесу за упомянутой в названии Дианой. C последующим, чего уж греха таить, изнасилованием. На центральной для всего альбома композиции Drip Drip, протагонист песни, кого-то очень жестоко пытает, радостно при этом приговаривая: “I’ll be gentle!”. Песня под стать – переходит от спокойного вступления к убойным и жестким проигрышам на акустической гитаре и скрипке. И, чтобы использовать еще один показательный пример, завершается альбом песней The Prisoner, в которой повествуется об ужасах шоковой инсулиновой терапии.

В общем, я думаю, что понятно, что альбом – это не путешествие в светлый мир, полный добра, равенства, и братства. Конечно, сейчас, когда уже многим знакомы тексты брутал-дэтовых и грайндкоровых команд – подобными темами никого не удивить, но тогда, в начале 70-ых…
Короче говоря, я думаю, что читатели этой статьи заметили некий тренд, который я уже отмечал, когда говорил про Дрейка и про Бакли. Я имею в виду, что популярности группа не заимела. И вскоре после выхода альбома – развалилась. Если принять во внимание тексты – то оно и неудивительно, что не заимела.

Да вот только и музыка-то тоже – совсем не располагала к массовому поклонению. Мрачность в ней абсолютно под стать лирике. При этом, не сказать, чтоб тут были такие же, например, сложные структуры, как у того же Бакли. Тут музыка скорее животная, ну или музыка сердца, если угодно, чем музыка холодного разума. Но в то время как Дрейк упрощал форму, возвращаясь, в каком-то смысле к истокам, в то время как Бакли форму усложнял, используя концепты и структуры реально мозголомные, но хотя бы уже существующие, Comus делали нечто совсем иное. Они, на чистой интуиции, на чистом кураже изобретали новый вид фолка.

Он не менее густо замешан с психоделией, чем фолк Бакли, вот только психоделия тут очень другая. Она одновременно кислотная – и в то же время очень лесная. Вообще, лес в музыке Comus очень сильно чувствуется, и лес этот, конечно, далеко не тот, в котором танцуют эльфы. Тут, скорее, пьяные сатиры и ведьмы около котлов. Причем, это можно утверждать, даже если оставить в покое уже неоднократно мною помянутые тексты. Исключением, да и то отчасти, можно назвать только самый красивый и спокойный трек на альбоме – The Herald. Нежная гитара, флейта, спокойная скрипка, и поистине ангельский женский вокал.

Но это именно что исключение из правил. Если взять ту же упоминавшуюся выше Drip Drip – там скрипка уже совсем не спокойная, а вместе с гитарой выплетает фламенкоподобные ритмы, а мужской вокал – вообще чистый крик, даже можно сказать – крик души. Кстати, нельзя не упомянуть, что большой фанат Comus и лидер группы Opeth Микаэль Акерфельдт, назвал свой третий альбом (My Arms, Your Hearse) в честь одной из строчек этой песни. Или вот композиция The Bite, которая звучит, не менее яростно, чем Drip Drip, но за счет более короткого хронометража умудряется даже больше вогнать в ступор. Вообще, альбом несмотря на свой магнетизм, можно даже назвать уродливым, но, при этом, уродливым именно нарочито.

И вот, хотя формально, группу и можно отнести к психоделичному фолку, но почему-то она на этот самый остальной психоделичный фолк не похожа совсем. Группа опередила свое время, причем, судя по всему, тоже самое можно было бы сказать про музыку Comus, даже если б этот альбом вышел в 2014 году.

Резюме – в данной статье, вообще-то, нет таких исполнителей/групп, которые понравились бы гарантированно всем, но Comus – это вот именно то, что называют – на любителя. В отличие от того же Бакли – это все еще фолк, но это фолк, на котором все выкручено до предела, порой – даже дальше, чем следовало бы. Всем любителям странной и смелой музыки, если они еще не слышали – слушать обязательно.