Планета обезьян: революция

Вместо Руперта Уайатта, автора “Восстания планеты обезьян”, режиссерское кресло занял Мэтт Ривз, отличившийся по таким картинам как “Монстро” и ремейку шведского “Впусти меня”. И самое важное изменение, какое привнесли сценаристы и сам Ривз, по сравнению “Восстанием” – это масштаб происходящего.

“Rise of the planet of apes” был хорошим фильмом. Он отличался весьма цельным повествованием, и при малом количестве диалогов в принципе, умудрялся подавать драматическую составляющую так, что переживать за героев приходилось по-настоящему. Даже удивительно, как Уайатту, у которого это, по сути, был лишь второй фильм, удалось создать столь крепко сбитое кино, в котором все аспекты работали именно так, как требуется.

Но при этом “Восстание” – это кино с очень личной драматической историей. Именно вокруг Цезаря и его становления крутился первый фильм. Несмотря на очевидные параллели между ним и героем Джеймса Франко, главным был все-таки Цезарь. И это не было плохо, а вовсе наоборот – многие вещи, показанные с точки зрения обезьяны, пробивали как-то лучше и были честнее, чем, если бы это было показано от лица людей.

В этом смысле, “Dawn of planet of apes” меняет правила игры – Цезарь по-прежнему большую часть времени находится в центре повествования, но ситуация в целом, уже совершенно иная. Вирус, который так красиво с точки зрения симметрии в драматургии, распространил сосед Уилла Родмана (Франко) в финале первого фильма, поменял местами загнанных обезьян с людьми. Теперь люди потихоньку вымирают, а тех, у кого оказался иммунитет, осталось весьма немного. Благодаря этой расстановке сил, Ривз рассказывает зрителю уже не о личной драме одного примата и человека, а о трагичной судьбе двух рас. Впрочем, и без личной линии тоже не обошлось – и она так же хороша, как и основной конфликт людей с обезьянами. Можно сказать, что ко второму фильму на Цезаря таки нашелся местный харизматичный Брут.

Диалогов не сильно прибавилось со времен первой части, что лично для меня – плюс, однако стоит заметить, что обезьяны стали изъясняться на человеческом языке чуть ли не чаще, чем на языке жестов. Впрочем, главное здесь то, что, как и в первый раз, конфликт и атмосфера фильма работают на зрительское восприятие сильнее, нежели набор диалогов. Тем более, когда начинают говорить персонажи-люди, местами появляются проблемы, связанные с посредственной актерской игрой. Но вот честь обезьянам – они говорят хоть и больше, но всегда по делу.

И да – Энди Серкис, очевидно, пожизненно выписал себе золотой билет “Короля motion-cature”, заодно прихватив своих верноподданных обезьян. Потому что волосатое племя в плане актерской игры просто с кулаками в землю забивает набор людишек, что посмели заползти в лес с окрестных земель. Актеры-люди, в основном, играют не то, чтобы отвратительно, но деревянно. Да и персонажи их сами малость картонные: их бэкграунд передается лишь на словах и совершенно не чувствуется. Даже Гэри Олдман, у которого здесь одна по-настоящему эмоциональная сцена, играет по большому счету сюжетную функцию, не более того.

Другое дело обезьяны, чья backstory тянется уже с первого фильма, и зрителю, знакомому с ними, можно уже не объяснять, почему этот персонаж ведет себя так-то и так-то. Более того, персонажи часто ссылаются на события первого фильма, что только укрепляет связь в зрительской голове. И поэтому одна из самых грустных сцен, связанных с Цезарем и его прошлым, выполнена практически без слов, просто потому, что они уже не нужны.

А уж говорить об эмоциях, проявляемых обезьянами, как-то нелепо, благо все очевидно. Здесь у каждого из первого “эшелона” героев есть та или иная отличительная черта характера, которая явственно отражается в поведении и на мимике этого примата. Безумное лицо Кобы и его такой же сумасшедший характер, повлекший за собой ряд невероятно сюрреалистичных и жестоких моментов одновременно. Сын Цезаря, по прозвищу “Синие глаза”, чей характер, как и у его отца в прошлой картине, формируется в течение происходящих событий, явственно отражается на его поведении и лице. Ну и сам Цезарь, чья мимика заставляет гнаться со стволом за киноакадемиками, требуя у них “Оскара” за актерскую игру. Чего стоит его “тяжелый взгляд”, по своему настроению заставляющий напрячься любое существо в округе.

Упоминания так же достоин визуальный ряд картины, который в этот раз обогатился новыми интересными решениями. Место длинных пролетов из первой части заняло большое количество разнообразных ракурсов. Их панорамная часть просто хорошо передает последствия того, что случилось с человечеством, тогда как во время боя камера показывает зрителю поле сражение под разными интересными углами – например, от лица башни танка. А само сражение, напоминающее горящий ад, пожалуй, переплюнет побоище из финала первой части. О чем говорить, если “Рассвет”, к примеру, дарит зрителю кадр того, как обезьяна скачет на лошади, паля с двух автоматов наперевес? Да делает это так, что полным бредом это выглядит лишь на словах, но никак не во время происходящего.

“Dawn of planet of apes” уверенно и смело следует традициям своего предшественника, перемещая фокус происходящего с личного на общественное. При этом она так же хорошо передает чувство горечи неизбежного, свойственное, к примеру, древнегреческой трагедии. Будет плохо, и ты об этом знаешь, но все, что ты можешь — смотреть за тем как это “плохо”, несмотря на все положительные старания героев, притворяется в жизнь.

Я заметил, что люди в отзывах часто упрекают фильм в том, что он “простой”. И он такой – простой, и даже очень. Все конфликты на ладони, а типажи героев – узнаваемы. Но это не плохо. С учетом того, на каком уровне здесь отыгран сам конфликт, как хорошо актеры здесь играют обезьян, это просто хорошо. Сам по себе фильм, однако, не вызывает диких восторгов, которые я видел где-то у западных критиков. Но выполнен он чертовски здорово, и смотрится так же цельно и искренне…что ли, как и первый фильм. А с точки зрения истории, он получился даже лучше, поскольку чувство тяжести оживающее к финалу, ощущается сильнее, нежели прежде.