ПРИНЦИПЫ

О самой удивительной женщине, которую я знаю.

ПРИНЦИПЫ НАЙЛИ ДОБРЫНИНОЙ

Родной матери шестерых приемных детей

Ей пятьдесят семь лет. Каждое утро встает в шесть утра. Варит своим мальцам кашу и тут же идёт убирать за скотиной. Потом сразу в дом – кормить ребят. Сама поест после всех. И так весь день крутится подле них. Успевая при этом подумать о детском бассейне во дворе, турнике для мальчишек, пристройке к дому. Под ночь, засыпая, прижать к себе Оленьку, и улыбнуться своему счастью.

Удивительная

Таким людям не ставят памятников. В их честь не называют улиц. А они достойны этого более других. В 49 лет Найля Гумаровна взяла под опеку маленького Валеру. Пару лет билась, ремонтировала дом, оформляла справки, чтобы принять в семью умственно отсталого ребёнка-инвалида. Потом был Никита. Годы судебных тяжб за его сестренку Оленьку. Лихое решение взять на себя ответственность ещё за трёх малолеток.

Слушая Найлю Гумаровну, ищёшь в ней ангельские черты. Что-то неземное. Но как бы ты ни смотрела, как бы ни падал свет, перед тобой простая женщина с добрым, уставшим лицом.

В её доме уютно и хорошо. Сидим на кухне. Пьём чай. То и дело из соседней комнаты высовывается чья-то довольная рожица. Послушает-послушает и обратно играть. А то вдруг на своём неведомом птичьем начнет лопотать что-то.

— Надя жалуется, что Вера ей игрушку не даёт, — расшифрует в очередной раз Найля Гумаровна лепет малышки. Найдёт точные слова и быстро успокоит свою младшую.

— С Верой они двойняшки. Пару лет назад написала заявление, что хочу взять под опеку девочку. Долго не отвечали, а потом вызвали и заявили, что есть неблагополучная семья, контактная по туберкулезу. Что, мол, я справлюсь. Только вот детей троё.

— И вы всех взяли?

— Конечно. Не могла ведь сказать, — дайте девочку, а остальных мне не надо. Так нельзя.-

В разговоре, наверное, чаще всего моя собеседница употребляла именно этот оборот.

Нельзя сдаваться. Жалеть себя. Унывать.

— Из любой ситуации есть выход. Хоть какая-то щель, её просто надо найти и протиснуться в неё. Так, бочком-бочком, — смеется Найля Гумаровна, — я никогда руки не опускала. Даже, когда сказали, что больна раком. У меня уже тогда Валера был. Как плохо себя ни чувствовала, а болела сильно, старалась виду не показывать. И за скотиной продолжала ухаживать, и хозяйство вести. Как всё это было – знаю только я. А вообще смотрю сейчас на свою жизнь со стороны и думаю, что всё равно Бог есть на свете. Нет-нет, да и глянет Он в нашу сторону…

В посёлке многие говорят, что у меня, наверное, с головой не в порядке, раз я на себя такое взвалила. А я ни с кем этого не обсуждаю. Это мои проблемы и радости. Знаете, был человек, с которым я жизнь собиралась связать, так он узнав, что собираюсь взять на воспитание больного ребёнка, просто взял и ушёл. Сказал, что не его это. Ну, а если мои дети не нужны, то о чём вообще может идти речь? Глубоко сомневаюсь, что найдётся мужчина, который примет моих ребят, а для меня это самое главное.

С чего всё началось, спрашиваете? Да всё само собой как-то случилось. Моя Анжела была в пятом классе, когда к ним новенькую из детдома учиться определили. Придя домой, дочь едва ли не сразу попросила меня взять её к нам жить. Так и поступили. Получается, что первый раз опекуном я стала для Лены. Сейчас у нее уже своя семья, с нами давным-давно не живет, но в гости заглядывает. На следующий год после этого, в 2006-м, я взяла на лето из детского дома трёх мальчишек. Среди них был Валера. Когда в конце августа повезла их обратно, Валерка заплакал. Отказался из машины выходить. А что делать?.. Я не имела права его оставить на тот момент. Но перед глазами только он и стоял. Начала хлопотать…с Анжелой домик отремонтировали, документы оформили. Два года спустя, 30 декабря, смогли его забрать. Это был праздник.

Божьи бусины

Так и потянулся один ребёнок за другим. У каждого своё нелегкое прошлое. Уйдя кормить скот, Найля Гумаровна даст мне толстую папку. В ней своего рода история каждого из детей. Валера до двух лет рос в коровнике. В один из дней мать привела его к зданию сельской администрации и оставила на улице одного. Так малыш попал в Ташлинскую коррекционную школу- интернат.

— В августе ему 18 будет. Стану хлопотать, чтобы у меня жить остался. Доктор говорит, что иначе его, как недееспособного, определят в психиатрическую больницу.

Пока мы говорим, Валера всё ходит по дому, качая 9-месячного Мирончика – сына Анжелы.

— Очень люблю братика нянчить, — скажет он и признается, что, когда вырастет, станет разводить лошадей – они красивые.

Когда-то второго своего сына Найля Гумаровна взяла ради Валеры, чтобы в компании рос. У него, семилетнего, мышление как у трехлетнего было. Так и обогатилась семья Никиткой, мать которого дважды лишена родительских прав. А отца будто и нет – в свидетельстве о рождении прочерк стоит.

— Со слов Никиты уже узнала, что у него сестрёнка есть. В органах опеки про то не сказали. Ну а у меня опять в голове лишь одна мысль: разлучать родных нельзя. Полтора года боролась за нее. Как раз в это время диагностировали рак. Удалили щитовидную железу. Из-за этого не удавалось пройти медицинскую комиссию. Уже со справкой на руках, что у меня нет метастаз, прошла через два суда, добиваясь полуторагодовалую Оленьку. Даже Астахову писала, — вспоминает моя собеседница. Качает головой.

Понимающе смотрит на мать Анжела, сидящая с нами за столом. Она то и дело встает по каким-то делам и незаметно помогает. Находясь сейчас в декрете, приходит каждое утро доить коз. Приглядывает за ребятней. Надежная, самостоятельная. Ей было четыре года, когда Найля Гумаровна решилась, продав в Оренбурге однокомнатную квартиру, переехать в поселок Чебеньки Оренбургского района. Стоял тяжёлый 1997 год. Вышедшую из декретного отпуска нашу героиню сократили на работе, и жить оказалось не на что.И на двух работах трудилась, и вязала вечерами, но средств всё равно ни на что не хватало.

— Кризис был всегда. Денег никогда недоставало. Постоянно чего-то хочется. Вот мне на данный момент хочется, например, пальто зимнее, — смеясь, признается Найля Гумаровна.

— Не поверите, четвертый год в пуховике за четыре тысячи хожу. Зато..., — голос её теплеет, — зато в прошлом году Валера мой всех продавцов удивил. Приехали в торговый центр ему куртку покупать. Уже выбрали, а он отказывается мерить. А я до этого успела в отдел пальто зайти. Примерила одно, а сын мне, — Мам, как хорошо тебе!- Только я его обратно повесила, и пошли мы за курткой. Вот он из-за меня и устроил представление, сказав: «Пусть мама лучше себе пальто купит».

— Плакали?-

— Конечно, комок в горле встал. Вот оно, счастье, больше ничего и не надо.

— А куртку-то купили?

— Конечно. Убедила Валеру, что в следующем месяце с зарплаты пальто возьмем мне. Да так и не пришлось.

1100 на всё

В хозяйстве у нашей героини кого только нет. Даже вьетнамские вислобрюхие свиньи. А ещё молочные козы, индюшка с индюком, много кур, индоутки. В прошлом году купили инкубатор, чтобы самим цыплят выращивать. Так, за счет скотины удаётся не бедствовать. Если положить на еду ребёнка 150 рублей в день, то на всё остальное на целый месяц останется лишь 1100.

— В общей сложности я получаю ежемесячно около 47 тысяч. Тридцать три тысячи с копейками – это пособия, которые приходят на детей. По 5500 на каждого. Вдобавок 12600 рублей перечисляются мне в качестве вознаграждения за опекунство, — рассказывает Найля Гумаровна. Есть ещё небольшая пенсия. Но на семье, правда, кредиты за машину и мотоблок.

— Но мы не жалуемся, хорошо живем. Хотелось бы только больше внимания государства к детям. Мне-то ничего самой не надо, — говорит она.

Побывав в её доме, вы бы поняли, что это святая правда. Видно, что каждая копейка тратится на детей. На снаряжение третьеклассника Никиты в школу в этом году ушло девятнадцать тысяч рублей. Помимо всего купили ему компьютер, чтобы с толком учился английскому языку. Кстати, прошлый год он закончил отличником.

— Только поведение хромает у нас на обе ноги, да, Никита? – строго спрашивает она сына, когда мы заходим в комнату к детям. Тот стыдливо молчит, опустив голову. Маленькие Вера с Надей атакуют мамины колени. Жмётся к Найле Гумаровне их братик Руслан. Тут же рядом и Олечка. В свои пять лет она уже настоящая помощница. Заметив, что Вера заколкой ковыряет яблоко, тут же прикрикивает на сестричку: «Ты что! Нельзя так, это же пища!». На вопрос, кем хочет быть, говорит, что врачом, чтобы лечить маму и всех тех, кто постарел.

Тепло здесь и хорошо. По-семейному. Так бывает тогда, когда всё делается сообща. Пусть в этом доме у детей разные фамилии, это ничего не меняет. Все одинаково нежны друг с другом. И это не случайность. Наша героиня — прирожденный учитель. Летом всей командой они рыбачат. Во главе с мамой, конечно. С удочками сидят на бережку и меньшие. Важен не улов — мирное и счастливое сосуществование.

В самом начале разговора Найля Гумаровна обмолвилась, что только вчера вернулась с судебного разбирательства. Должны были решать вопрос о лишении отца малышей родительских прав. Тот сейчас отбывает срок за убийство, и то ли ему не передали какое-то постановление, то ли ещё что-то, но опять не сложилось, и будет новое слушание. Но не в этом суть.

— Судья спросила называют ли дети меня мамой. Нет, говорю, они меня ни мамой — мамочкой зовут...Мы одна семья.

Вы спрашиваете, не боюсь ли я, что у них гены плохие и это даст о себе знать потом? А что с родными трудностей не бывает? Разницы нет ни в чём.

Да, бывает такое, что вечером сяду на диван. Подумаю, как же я устала до невозможности. Но потом зайду к спящим детям. Кого укрыть надо, кому одеялко поправить. Свои все – родные!.. Сколько пройдёно всего! Когда Оленьку в Оренбурге из дома малютки забирала, у нее температура под сорок была. Я спросила, что делать, ребёнок горит весь, а мне в ответ, — ну не хотите – не берите…будто про вчерашний хлеб… Тут же оказалось, что надо было с собой зимнюю верхнюю одежду привезти. Мы развернулись и в магазин поехали. Потом долго выхаживали Оленьку. Она очень слабенькая была. Кстати, до сих пор со мной спит. Говорю ей, что пора уже одной, что, мол, мне неудобно с ней, а она: «ты моя мама, терпи!», — улыбается Найля Гумаровна.

Уже прощаясь, предложит мне посмотреть её живность. Покажет вислобрюхих вьетнамских свиней. Посетует, что покупать поросят этой породы не хотят. Выйдут к нам индюки и козы. Тут же скосят головы в нашу сторону куры. Все потянутся к хозяйке. Наш разговор здесь и закончится. Стесняясь, спрошу, в чем смысл жизни? Прислонившись к стене сарая, Найля Гумаровна скажет: «прожить её так, чтобы стыдно не было. Мне вот сейчас не стыдно, и упрекнуть себя не в чем».

— А для себя что-нибудь хочется?

— Только одного, чтобы у детей всё хорошо было. Вот бы здоровья хватило посмотреть, какими они вырастут. На их малышей взглянуть. Я в жизни боюсь одного — чего-то не успеть…