На какой-то стадии качества о книге неудобно говорить, что она написана живым языком и в ней живые герои – а как иначе-то? Еще скажите, что использована кириллица.
Однако, современный средний уровень таков, что говорить надо и об этом.
«Люди по эту сторону» — книга отнюдь не средняя. В сложном, но убедительном взаимодействии находятся множество героев разного возраста, пола, социального статуса и разных культур. Всё, что есть общего для всех – это предположительное происхождение от современного читателю человечества. Но ни одна из двух культур, действующих в романе, на современное человечество не похожа.
Казалось бы, автор противопоставляет самобытную культуру людей, живущих внутри некоторого пространства (мы даже до конца не можем быть уверены, является ли оно планетой) культуре космических скитальцев вроде-бы-похожих-на-нас. Ан нет. По мелким оговоркам, внезапным нелогичным поступкам, постепенно можно понять, что пришельцы не настолько уж близки современному человечеству. Но вернемся к началу.
Очень детально, подробно, в бытовых действиях, в наполненных конкретным прикладным смыслом ритуалах автор показывает нам, как может функционировать реально эгалитарная культура. Свобода и обязанности. Информация и приватное пространство. Образование и ответственность. Возможно, это звучит не очень увлекательно, но в тексте вы видите не теоретические рассуждения, а девочку, которая строит башню, чтобы нарушить запрет; мальчика, который уходит в одинокое путешествие; старушку, которая несет ответственность за дальнейшую судьбу подростков. Мы видим ученых и торговцев, ремесленников и корабелов. Наше представление о логике, в которой они будут действовать, каждый раз на полметра мимо. Они – иначе воспитаны. Иначе мыслят. И только привычка проговаривать принимаемые решения словами_через_рот (еще один пойнт, которого отчаянно не хватает культурам реального человечества) позволяет читателю постепенно понять, как чувствуют себя эти люди в их мире.
Мир их прекрасен. В нем есть уют и есть опасность. Есть обжитые земли, где хорошо растить детей, а есть далекие моря и странные живые объекты. Можно выращивать тыквы, можно строить сложные градостроительные объекты, можно анализировать тщательно собранные за сотни лет статистические данные, а можно дрессировать диких животных. Гибкость и продуманность сложных социальных взаимодействий, позволяющая каждому подростку пройти период исканий с пониманием того, что, собственно, с ним (или с ней) происходит – и занять именно то место в жизни, которое будет лучше всего подходить именно ему. Или ей.
Разумеется, возникает вопрос – а чем эти люди платят за такую хорошую жизнь? В чем подвох? Ответ, странным образом, раскрыт в реальной истории, рассказанной этологом Робертом Сапольски «чему мы можем научиться у бабуинов». Однажды стая этих агрессивных и неприятных, прямо скажем, обезьян, в стаях которых буллинг и изнасилования – норма жизни, а драки за статус – вообще фон, на который никто не обращает внимания, так вот, однажды одна стая наткнулась на недостаточно качественно выброшенный людьми труп больного животного. Альфа-самцы отогнали свой быдляк от туши и попировали без баб. И умерли. Все.
Стая, оставшись без альфачей, внезапно для исследователей выжила и стала процветать. Спокойные заботливые мужчины (беты и гаммы), не ставшие драться с альфами ради туши, оказались вполне достаточными для защиты женщин и детей от хищников. Приходящие в стаю одиночки, по словам Сапольского, усваивают местные нормы где-то в течение полугода. Выживаемость молодняка и продолжительность жизни увеличились. Социум, в котором обижать своих не принято, живет и существует уже более десяти лет. К сожалению, Сапольски ничего не говорит о том, как взаимодействуют с «продвинутой» стаей ее соседи – другие сообщества бабуинов. Заметьте этот момент, потому что само название «Люди по эту сторону» предполагает наличие и другой стороны.
Но, спросите вы, куда же делись агрессивные человеческие самцы на Этой стороне? Ответа два. Частично агрессия, нормальная человеческая агрессия, присущая и мальчикам и девочкам, окультуривается и структурируется просто в ходе воспитания. Малышня то кого-то дразнит, то кто-то с кем-то дерется. Взрослые внимательно наблюдают, иногда вмешиваются, иногда то одному, то другому помогают советом… Конфликты угасают. Что-то рассасывается до состояния «а помнишь, дружище, как ты мне глаз подбил в первом классе?...», какие-то общности перетасовываются, о чем-то принимают решения старшие, подробно объясняя логику своих действий. И вот взрослые люди оказываются, на наш взгляд, удивительно небоевитыми по отношению друг к другу. Вплоть до того, что любовный треугольник у нас на глазах преобразуется в не то, чтобы общепринятую, но никого не нервирующую шведскую семью. Им так удобно. Никого не парит. При этом боевитости женщин и мужчин по отношению к внешней угрозе – можно только позавидовать.
Второй пункт – и да, для многих из читателей этот второй пункт немедленно переведет описываемый социум из утопии в антиутопию –это фоновая мужская контрацепция. Автор не разбирает подробно физиологию, лишь упоминает, что мужчина, которому предлагается стать отцом, на какое-то время прекращает прием контрацепции, и за время, которое нужно для уверенного зачатия, характер мужчины не меняется. Ни на усы с бородой, ни на эректильную функцию эта контрацепция — ура! — не влияет совершенно. Мне, не эндокринологу, сложно судить, насколько вообще связаны способность к зачатию и «вертикальное» восприятие социальных связей, то есть статусное мышление. Даже у бабуинов потребность рваться в альфы не связана прямо ни с размером самца, ни с его фертильностью. Мы вообще не можем говорить о наличии или отсутствии такой связи у людей. Конечно, Чингисхан породил огромное потомство, но ни Наполеон, ни Гитлер ни габаритами, ни особой плодовитостью не отличились. Можем ли мы сказать, что мужчины на этой стороне чего-то лишены по сравнению с нами? Да вроде бы нет, но… А чего именно? А так ли нужна, реально, эта альфачность, в отрыве от реальной фертильности, от реальной эректильной функции, от реальных социальных достижений? Серьезно?... Так сильно? Но почему?
И вот мы пришли в тот момент, который большинству читателей бросится в глаза на первых же десяти страницах книги. Общество по эту сторону КАЖЕТСЯ феминистичным. Кругом тетки! Бабки! Девчонки хулиганят! Присмотревшись, мы видим вполне функциональных, активных и азартных в своих делах мужчин, но их как-то кажется… меньше, чем привычно. Вангую, что книгу объявят радфемской даже не дочитавшие до вопросов контрацепции люди. Это ничего. Это всего лишь демонстрирует нам то, насколько нелогично и странно живем мы сами.
И вот, что происходит в тот момент, когда гибко отрегулированный, предельно очищенный от внутренних сбоев социум сталкивается с социальным устройством другого типа?
Пришельцы, на первый взгляд, люди-вроде-нас. Они спускаются с орбиты на кораблях, изучают «туземцев», засылают разведчиков, собирают био-и геологические данные и проявляют похвально ограниченную ксенофобию. Никаких тебе сожженных деревень и биопсий на свежих экземплярах. Но пришельцы оказываются странно беспомощными перед мнениями своих защитников.
Каждый человек-с-той-стороны находится, по умолчанию, под защитой то ли робота, то ли экзоскелета. Выйти из экзоскелета можно, но функцию оберегания нужно отключать отдельно, и не факт, что это разрешено и технически возможно, кроме совсем уж разведчиков-экстремалов, которые пытаются, с очень небольшим успехом, сойти за местных. Мнение экзоскелета о том, что в любой ситуации является опасностью, и как эту опасность следует исключать – не обсуждается. Масса коллизий между людьми разных культур начинается с того, что пришельцы тупо не успевают умерить защитный пыл своих роботов (которые вовсе не связаны тремя законами Азимова по отношению к местной фауне).
Люди в одежде ручной вязки, с копьями и рукописными книгами – и люди в скафандрах с роботами-защитниками. Казалось бы, исход противостояния очевиден. Однако, люди в скафандрах не так уж и жаждут противостоять, и сами пытаются вырваться из сложившегося клинча. А люди, живущие в деревнях, внезапно выказывают глубокое знание технологии металлов и магнитных процессов. Обязана ли наука выглядеть технологично? Или достаточно технологичной быть? – еще один ехидный вопрос, который подкидывает нам автор. И тут на всех парах в повествование вбегает Deus ex machinа. Помните стаю бабуинов, которая осталась без альфа-самцов? Одна из версий того, почему эта стая не была поглощена другими, заключается в том, что она живет в непосредственной близости от человеческого поселения. Там, куда не все другие осмеливаются соваться. Гибкий, поощряющий креативность и исследовательскую жилку социум живет – как задано с самой первой страницы – в ландшафте, пронизанном постчеловеческими артефактами. Живет в мире и согласии с этими артефактами, умеет извлекать из них пользу, терпеливо обследует их и сравнивает с результатами исследований тысячелетней давности. Как только пришельцы входят во взаимодействие с этими артефактами, туго приходится именно пришельцам, и туземцы едва успевают собирать по лесам осколки катеров и ошметки тел – первое для изучения, второе для уважительного захоронения.
И вот этот момент показался лично мне куда острее и новее культурно-гендерных проблем, обсуждение которых, в принципе, ведется достаточно давно. Ведь разных необычных моделей социальная фантастика накидала уже тонны – от хайнлайновских семей до тонких образовательных сетей из «Толкователей» Урсулы нашей ле Гуин. Проблема защиты и ограничений, накладываемых защитой. То ли робот, который отрубает протянутую тебе руку с цветком и тем кардинально изменяет и твою судьбу, и судьбу твоей семьи, и судьбы людей, о которых ты ничего не знаешь. То ли Стена, которая столь же решительно запирает даже взгляды людей на той стороне, где можно жить. Каждая защита – это клетка. И Инкрис, и Патси – люди на острие каждая своего народа – это люди, которые поняли необходимость отказа от защиты. Выхода наружу.
И вот готовность к беззащитности, риск, страх неизведанного и его преодоление – это тот самый острый интерес, который ведет читателя по коллизиям людей, никто из которых не такие-как-мы.
А может быть, все же такие?
цитировать
свернуть ветку
