Я не пью (из мемуаров)

Я не пью. Так вышло. Некоторые полагают, что своим присутствием за столом я как-то обижаю нормальных, пьющих людей. Некоторые считают, что я чего-то недополучаю в результате своей перманентной трезвости, и всячески стараются меня уговорить наверстать. И чтобы как все. Ты не понимаешь, говорят мне, и я соглашаюсь – да, не понимаю.

Вернее, для себя и для наиболее настойчивых товарищей я выработал чеканную формулировку объяснения своего асоциального поведения. Люди пьют либо ради процесса, либо ради результата. Я не получаю удовольствия ни от первого, ни от второго. Не в том смысле, что меня с выпитого вдруг начинает пучить, канючить и гагачить. Мне не нравится вкус алкоголя, а результат никаких ощущений не вызывает – ни положительных, ни отрицательных.

Обычно такое объяснение действует.

Но коллектив, в котором я имел удовольствие работать в 1990 году, был чудо как дружен в области совместного распития. Поводом становилось все – уход в отпуск и возвращение из оного, дни рождения и календарные праздники. Сотрудники скидывались, если повод был общий, или виновники выставлялись самостоятельно. Всем было весело, до свинского состояния не напивались… почти никто не напивался. Пару раз фотограф на три дня после застолья пропадал, но все знали, что у его жены тяжелая рука, и относились к прогулам с пониманием.

И наша директор, и весь трудовой коллектив были готовы понять любого. Кроме меня. Нельзя сказать, чтобы я сильно страдал, но настойчивые уговоры принять, как все… ну нельзя же против коллектива… ты же нас уважаешь… а я тебя за это поцелую… ну что ты, как девочка… Девочки, кстати, в нашем коллективе были на передовом рубеже процесса, а я… Минут тридцать каждый раз продолжалось коллективное убалтывание меня, и снижать накал коллеги просветительской работы среди меня не собирались.

Летом девяносто года всем коллективом нашего прекрасного Дома Пионеров мы отправились в загородный пионерский лагерь для организации и проведения массового районного пионерско-комсомольского мероприятия. И после того, как процесс подготовки актива таки был запущен, мне сообщили, что вот сегодня вечером к нам приедет директор нашего Домика и не для контроля с ревизией, а вовсе даже для решения со мной важного спора.

Оказывается, сообщили мне коллеги, я поспорил с нашей директрисой, что смогу в одиночку выпить бутылку водки, и мне от этого ничего не будет. И все мои товарищи по работе как один, честно глядя мне в глаза, божились, что сами слышали, как я вызов принял и обещал вот в этом самом лагере, при всех, полулитровую бутылку водки приговорить.

Да, ты обещал, сказала приехавшая директриса и достала из сумки бутылку водки. Времена, кто помнит, по поводу водки были суровыми, разливали божественный напиток почему-то в бутылки зеленого стекла, да и в таком виде водку найти и купить было трудно. Таксисты здорово тогда поднялись на торговле водкой из-под полы.

Значит, директриса проявила не только принципиальность, но и изрядное старание, чтобы за свой счет приобрести этот пособие для решения нашего спора. Вот честно – до сих пор не понимаю, на кой черт ей и остальным это было нужно. Посмотреть, как я упьюсь? Что-то сдвинуть у меня в мозгу и сделать полноценным членом коллектива? Чего-то еще добиться от меня в пьяном состоянии? Не знаю и даже предположений не строил.

Спорили? Спорили, сказали все. Вот это выпить? Вот это, закричали все радостно. В одиночку. Хорошо.

То, что я не пил, вовсе не значило, что я не пробовал. В конце концов, на обмывании диплома в составе нашей группы я был единственным мужчиной, и так или иначе пришлось принять, как потом оказалось, то ли бутылку, то ли полторы водки. Без особых последствий.

Так что после общего отбоя я сходил на кухню, выпросил у поваров то, что могло послужить закуской – закусывать мне разрешили, добрые люди – и вместе с остальными коллегами в количестве десяти человек накрыл в пустом домике стол.

-Значит так, — сказал я. – Поскольку ни я, ни кто другой не знает, каких последствий можно ожидать от меня в пьяном состоянии, то Мария Петровна садится рядом со мной, и боже вас упаси, вклиниваться между нами, если меня вдруг потянет на какие-нибудь подвиги.

Никто не возражал, директриса села рядом.

-Приступим, — сказал я, намазал бутерброд маслом, съел его и налил себе водки в металлическую кружку.

Все притихли.

Пить я не умел. И не умею. Все эти лихие опрокидывания посуды в рот, громкие выдохи, гусарское питье с локтя и все такое, мне не интересны и недоступны моему пониманию. Поэтому, наполнив кружку на треть, я медленно, небольшими глотками ее осушил. Сделал паузу – меня всегда тянуло к театральщине – и, не торопясь, зажевал выпивку чем-то съедобным.

Все выдохнули.

Я налил еще треть и снова медленно-медленно выпил.

Мужчины за столом скривились, женщины отвели взгляды.

-Это точно водка? – спросил музрук, когда я принял третью порцию.

-Точно, — сказала директриса. – Я сама покупала.

Музрук взял бутылку и понюхал.

-Вроде, водка, — сказал музрук.

После четвертого подхода, директриса молча взяла бутылку и отхлебнула:

-Водка.

Сюрреализм ситуации подчеркивался тем, что на столе, за которым сидело одиннадцать человек, была только одна бутылка водки, и пил из нее единственный непьющий человек в комнате. С видимым отвращением, извращенно и бессмысленно. Мелкими глотками, не морщась и не гримасничая, как воду.

Налил – выпил – налил…

Когда в бутылке осталась где-то треть, директриса и завуч стали меня уговаривать прекратить процесс. Я настаивал на честной игре. Раз уж спорили, то… Тем более, что три желания, на которые, собственно, и шел спор, были совсем не лишними.

Да, спорили мы на три желания. Это уже потом я стал в спорах с женщинами формулировать условия иначе – на три желания, или на одно желание три раза. В общем, директриса признала свое поражение, и остаток водки выпил кто-то другой.

Потом все пошли смотреть видик, «Кошмар на улице вязов», и я вместе со всеми.

Утром в лагере была «Зарница». Кто не знает – детское военизированное соревнование. Приехали офицеры шефствующей части, привезли сигнальные ракеты, петарды, взрывпакеты и, как выяснилось к вечеру, ящик водки.

Пионерский и комсомольский актив Ленинского района, вроде бы, лег спать, а педколлектив снова уединился. На сцене были те же одиннадцать и четыре офицера. И ящик водки.

Старший по званию капитан взял на себя функции тамады и разливальщика. Наполнил кружки водкой и одну из них протянул мне.

Я вздохнул, собираясь снова повторить свою историю о процессе и результате, но тут мои коллеги, все десять человек, от музрука до директора, хором взревели: «Он не пьет! Он совершенно не пьет!»

Да. С тех пор я как-то перестал верить в логику.