Каждый месяц Алекс Громов рассказывает о 9 книгах
В Вайпио мы поехали в пятницу, пау хана, сидеть с твоим братом осталась тетя Кейеки, мы же с твоим отцом собирались воспользоваться этой ночью без детей, чтобы натрахаться до одури, при одной лишь мысли об этом нас словно било током. Да и могло ли быть иначе? Солнце растерло нам кожу до черноты, футбол укрепил мускулы твоего отца, мои – баскетбол, и каждый наш день был привычно пронизан страстью. И представь долину Вайпио: поросшая буйной зеленью глубокая расселина, разрезанная зеркальной серебристо-бурой рекой, а за ней – широкий черный песчаный пляж, сбегающий к пенному океану.
Мы медленно спускались в раздолбанном отцовском пикапе на дно долины, петляли по серпантину, справа отвесная скала, под колесами – асфальт, уложенный на булыжник, уклон такой крутой, что салон провонял горящими тормозными колодками. Потом тряслись по илу, объезжая мутные лужи глубиной по пояс, наконец выехали на песок, остановили пикап у окаймляющих пляж рябых в крапинку камней, похожих на яйца; твой отец шутил, пока у меня от смеха не закололо щеки и последние тени деревьев не вытянулись к горизонту. Океан рокотал и шипел….
По гребню дальнего холма Вайпио, то опускаясь, то поднимаясь, неспешно тянулась цепочка дрожащих огоньков. Зеленые, белые, мерцающие, штук пятьдесят, не меньше, и мы, приглядевшись, поняли, что это. Горящие факелы. Мы слышали о ночных маршах древних воинов, но всегда считали эти истории мифом, своего рода гимном тому, чего лишились Гавайи, – и вот все эти призраки давно погибших алии перед нами. Медленно взбираются на холм, направляясь вглубь черной долины, в сырость и мрак, к тому, что ждет там неупокоенных королей. Вереница факелов ползла по вершине холма, то появляясь, то исчезая меж деревьев, ныряя и снова взлетая, пока все огни вдруг разом не погасли».
Каваи Стронг Уошбёрн. Акулы во дни спасателей
Однажды семилетний мальчик Ноа, отправившись вместе с родителями кататься на яхте, случайно падает в воду. Теплое море кишит акулами, и никто не успеет прийти на помощь ребенку… Но происходит нечто невероятное — огромная хищная рыба бережно берет Ноа зубастой пастью и выносит к самому борту суденышка. Мальчик невредим, а взрослым остается плакать от счастья и думать, что это древние гавайские божества спасли их сына.
Но проходит время, и у мальчика начинают проявляться необычные способности, целительский дар. А его брат и сестра, устав слушать семейную легенду о чудесном спасении и находиться в тени того, кто был отмечен милостью древних, ищут свои пути в жизни. Мистический слой сюжета переплетен с такими знакомыми на любом континенте семейными проблемами. Старший брат понимает: вся фантастическая слава досталась младшему, а он сам никогда не сможет доказать родителям и знакомым, что он тоже чего-то стоит. Но он старший, он обязан усердно трудиться быть и быть готовым нести ответственность за всю семью.
Социальных проблем тоже хватает – на родном острове семьи Ноа нет работы, всюду нищета. Приходится покинуть его, но и на новом месте земля не устлана золотом.
«Ночи напролет после той истории с акулами мы с твоим отцом гадали, что будет дальше, кем ты станешь. Я верю, что в тот день на кладбище мы впервые по-настоящему поняли, на что ты способен. И если в тебе больше от богов, чем от нас, если ты нечто новое, если тебе суждено преобразить острова, если телом маленького мальчишки двигают прежние короли, – тогда, разумеется, я не сумею помочь тебе раскрыть твои задатки. Мое время в роли твоей матери было как последние судорожные вздохи той совы, и вскоре тебе пришлось бы аккуратно опустить мою любовь в могилу, забросать землей своего детства и уйти…
Я так думаю, до того, как первые гавайцы стали гавайцами, они жили на Фиджи, Тонге или где, и у них было слишком много войн и слишком много королей, и тогда самые сильные посмотрели на звезды и увидели карту в будущее, которое они могут сделать своим. Гнули спины, делали себе каноэ, чтобы выдержали волны высотой в сорок футов, широкие паруса забирали ветер в кулак, и тогда они уплыли с прежней земли. Прощайте, бывшие короли, прощайте, бывшие боги, прощайте, бывшие законы, прощай, бывшая власть, прощайте, бывшие запреты. После ночей на воде и соли на татуированных мышцах настало время, когда они увидели белый свет луны над новой землей Гавайев и такие: вот оно. Это наше. Это всё мы, это всё сейчас»
Я открыл глаза всего за несколько секунд до того, как будильник собирался привести меня в чувство, перекатился по кровати и шлепнул по кнопке, заглушая звонок. Перспектива еще одного дня исторгла из меня лишь короткий — не более — стон, я поднялся, посетил ванную, вымыл руки, прошлепал на кухню сварить кофе, обшарил холодильник в поисках чего-нибудь подходящего для завтрака и в конечном счете остановился на побитом и рыхлом банане. Но я был разочарован, не обнаружив никаких следов моей домохозяйки, никакого свидетельства хотя бы того, что она проснулась.
Мы — моя домохозяйка и я — жили в паршивой квартирке с двумя спальнями в Тутинг-Беке, Ю-З, в нескольких минутах ходьбы от оживленной улочки, где витал легко узнаваемый лондонский букет запахов, этакий одеколон а-ля Тутинг: пиво, опиум, сточные воды, тухлая рыба, автомобильные выхлопы, застоялая моча.
Она прожила тут уже несколько лет, а я еще был новичком, потому что поселился всего несколько недель назад, но прожил уже вполне достаточно, чтобы понять, какие чувства я к ней испытываю…
Прихватив ланч и велосипедный шлем, я вышел из квартиры, не забыв запереть входную дверь на два замка. Стояло прохладное, ясное декабрьское утро, и дыхание вырывалось у меня изо рта, словно дым. Ночью прошел сильный дождь, и мир вокруг стал мутным и промокшим, словно я смотрел на него через запотевшее оконное стекло. Я присел, чтобы отстегнуть свой развалюшный велосипед — обычно я пристегивал его цепью к фонарному столбу, хотя своим видом он не мог привлечь и самого захудалого угонщика, и даже собаки отказывались поднимать лапу рядом с его ржавыми колесами и рамой, с которой хлопьями осыпалась краска».
Джонатан Барнс. Люди Домино
Жизнь человека в мегаполисе только на первый взгляд безоблачна и предсказуема. В любой момент даже с самым безобидным и законопослушным горожанином может приключиться самая невероятная история с вовсе не счастливым концом. Ну, а что еще можно ожидать от рукописи, которая уверяют в самом начале текста, была найдена опубликовавшим ее редактором на пороге своего дома? Однажды офисный клерк из «Архивного подразделения гражданской службы хранения и поиска информации» получил от начальства задание помочь новенькой освоиться в офисе. Им пришлось вместе посетить занятие по безопасности, на котором они услышали следующее: «У вас может сложиться впечатление…что офис – самое безопасное место для работы. У вас даже может сложиться впечатление, что ничего страшного с вами произойти не может, поскольку самое смертельное оружие, с которым вы имеете дело, это степлер, факс или архивная парка… Несчастные случаи могут произойти. Несчастные случаи происходят. Каждый офис – это потенциальная смертельная ловушка». Но иногда ловушкой может оказаться целый город. Всего не предусмотришь, сколько не прогнозируй…
«Те, кто не добрался до реки и не наглотался жидкой информации, быстро оправились. Было, конечно, много всякой неразберихи, возмущенных опровержений, слезных признаний и в конечном счете немало приторной скорби. В тот день многие люди оказались на грани гибели, но в большинстве своем были спасены. В конце концов все сделали единственное, на что были способны, — вздохнули поглубже и с удвоенной энергией вернулись к жизни, и водворился прежний заведенный порядок, с его рабочими неделями, утренними поездками и ежедневной толкотней в центре города.
Ну и конечно, я. Я тоже остался в живых.
После того как ловушка Процесса захлопнулась, все почернело, и из того, что происходило дальше, я запомнил только мимолетные вспышки, словно выхваченные из темноты. Вот сильные руки вытащили меня из воды, влили в горло какую-то теплую укрепляющую жидкость, опустили на что-то мягкое, и началась долгая убаюкивающая поездка в машине.
Когда меня нашли, я, судя по всему, был в горячке, без конца бормотал про снег, генерального директора, информацию. Первое, что я помню, это пробуждение здесь, в постели в Хайгрое, где вы столько сделали, чтобы ликвидировать ущерб, нанесенный ошибками и заблуждениями ваших предков, и где вы проявили столь любезное гостеприимство, благодаря которому я чувствовал себя как дома.
С огромным удовольствием я узнал, что вас, вашу милую жену и меня ждет радость — ни больше ни меньше, чем рождение вашего сына или дочери, чье появление сейчас, когда я пишу эти строки, ожидается со дня на день.
Но есть кое-что самое невероятное, о чем я вам не рассказал.
Это голос у меня в голове. Заговорив в первый раз, он произнес только шесть слов, после чего замолк. Естественно, некоторое время я пытался убедить себя, что все это мне приснилось, что это некое странное побочное действие, слуховая галлюцинация, вызванная крайней усталостью.
Но в последние несколько дней стало хуже — гораздо хуже, и теперь для меня пришло время признать правду. Левиафан жил внутри меня и набирал силу.
То, что находилось внутри Эстеллы, было лишь филиалом Левиафана. То, что ношу в себе я, — его штаб-квартира, его мозг, его мыслительный центр. Боюсь, потребуется немалая жертва, чтобы упечь его навсегда.
Вообще-то говоря, мне кажется, я знаю, что будет дальше. Вы, наверное, уже и сами это поняли. За последние несколько дней моя одежда сильно увеличилась и обвисла. Мой голос стал выше, часто ломается и дает петуха, иногда совсем по-детски. Но странное дело, я чувствую себя лучше, чем прежде. Иногда мне даже хочется смеяться.
Можете делать с этой рукописью все, что пожелаете. Заприте ее в ящике стола. Сожгите. Можете даже опубликовать. Ведь, в конце концов, это только слова».
С чего именно молодой образованный человек двадцати трёх лет из интеллигентной семьи в наше время вдруг решил податься в казачество – вряд ли бы толком объяснил даже он сам… То ли зов предков, то ли генная память, то ли в армии в солдатиков не наигрался, а может быть, просто поиск своего места в урбанизированном мире – кто знает? Хорошо ещё парень подался в казаки, а не в хиппи, например, не в панки, не в сатанисты или вообще в национал-большевики!.. Впрочем, доподлинно судить об этом трудно, а наверняка узнать уже не удастся, ибо в то роковое мгновение, когда он переходил перекрёсток, из-за угла бесшумно вылетел навороченный джип. Без пяти минут подъесаул Иван Кочуев не успел даже почувствовать боли…
…А это, вне всякого сомнения, был Рай! Золотой песчаный берег бирюзово-синего океана с романтически размытым горизонтом и алмазными бликами на нежно дышащих волнах. Бездонное небо исключительной чистоты, лимонное солнце, щедрое до расточительности, тропический лес и воздух, полный самых восхитительных цветочных ароматов. Многоцветные бабочки, сладкоголосые птички, серебряные стрекозы и трогательные морские черепашки у самой кромки прибоя…
– Ох-ре-неть, до чего же любо! – с чувством выдохнул современный казак, потягиваясь на тёплом песке…»
Андрей Белянин. Казак в раю
Казак – он и Раю казак. Особенно в компании с юной симпатичной военнослужащей израильской армии и потерянным эльфийским принцем, не расстающимся с косячком... Что Рай не выглядел чересчур пресным, в нем обитают благородные эльфы (хранящие в винных погребах такие дивные напитки как «Кровь пьяного назгула», «Пот усталого хоббита», «Чистая слеза профессора»), мелкие чернявые бесы-инопланетяне, адепты Белого Братства, хаббардисты и прочие агитаторы «за Светлую жизнь», которую почему-то требуют оплатить авансом...
Не успевает в книге закончиться одно приключение — «разборка», как начинается следующее. Истина, как ей положено быть, все время где-то рядом: «...человек, нашедший Истину, тут же делится с остальными. Но, разделенная на части, Истина – дохнет... Жертвоприношение – это все лишь нечто среднее между искренней благодарностью и предоплатой... Перед героями на самом деле вообще не стоит вопрос – совершать или не совершать подвиг. Да кто их вообще спрашивает?...»
В тексте много здравого сарказма, наглядно демонстрирующего издержки нетрадиционных верований современного необременённого знаниями человека с излишними надеждами на близкие чудеса в свою пользу. Можно посмеяться, хотя и за прошедшие с момента выхода книги годы и юмор отчасти уже стал иным…
«Казачья шашка знает не так много чисто фехтовальных приёмов. В большинстве случаев всё решает скорость и правильная постановка кистевого удара. И дерутся казаки очень скупо, с какой-то мелочной расчётливостью, так, чтобы не повторяться дважды. Один противник – один удар, и всё, растащили трупы по углам, руки об лампасы вытерли, и шабаш – домой, в станицу, с песнями…
Тому переростку, что слева, Иван просто перерубил клинок у самой рукояти – златоустовская сталь выдержала. Меч правого поймал крест-накрест, удержал, жёстко наступил каблуком на мягкий сапог эльфа и, не раздумывая, врезал ему рукоятью по зубам.
– Думаю, на сегодня достаточно?
– Не торопись, человек… – Третий, тот, что бегал за мечом, вышел из кустов с боевым арбалетом на взводе. Подъесаул сплюнул и молча сунул шашку в ножны. Поднявшийся эльф вытер кровь с губ и так же молча ударил его ногой в пах. Две долгих минуты вся троица, забыв об оружии, старательно месила героического парня мягкими сапогами. Как больно бьют эльфийские сапоги под рёбра, знает любой орк или гоблин, но это уже другая история. В нашем случае важно лишь то, что, когда нападавшие изрядно утомились, за их спинами раздался вежливый девичий голос…»
«Понедельник начинается в субботу». Легко видеть, что в этой формуле пропущен главный член — воскресенье. МНСы думали, что если они готовы жить по-новому, то и все остальные тоже готовы. Думали: только кинь клич, и люди воскреснут для новой жизни сами собой. Оказалось — никак нет. Косные народные массы не желали одним махом превращаться в жителей светлого будущего».
Михаил Попов. Идея
Сборник беллетристики известного современного автора, причем самой разнообразной: от достаточно объемистых повестей до совсем небольших рассказов. Открывается книга повестью "Идея". Это имя главной героини, матери рассказчика. Когда-то она была крещена Аграфеной, но потом отец во славу революции дал ей новое имя. С ним она прожила долгую жизнь, в которой отразилась вся советская история.
Советская реальность во многом переплеталась с фантастическими допущениями. Поначалу – с проектами невероятных городов, «заатмосферного летания» и других проектов стремительного изменения привычного существования. Потом на страну обрушились тяжелые испытания, сами по себе достойные эпоса. В 1960-е, когда космос, пусть и ближний, был наконец-то достигнут, бурно расцвела фантастика. И героиня повести Михаила Попова «Идея» отдает дань этому жанру, зачитываясь романом Сергея Снегова «Люди как боги». Космические монстры, впрочем, вполне миролюбивые, дружно проникаются на страницах этой трилогии идеей борьбы за светлое коммунистическое будущее, которое теперь можно строить не только в отдельно взятой стране, но и во всей Галактике. Героиня повести живет в бараке с глиняным полом, но искренне верит в скорое наступление коммунизма, как было обещано партийными вождями. При этом, когда наступает перестройка, и все зачитываются уже другой фантастикой – прежде всего, «Собачьим сердцем» Булгакова, Идея Алексеевна продолжает хранить верность былым идеалам. Да, были такие люди, кто упорно не видел в профессоре Преображенском героя, зато сочувствовал Шарикову. Потому что должен же и у самого простого человека быть шанс продвинуться в лучшую жизнь. И для многих этот социальный лифт был связан именно с Советской властью.
В книгу среди прочих включен и рассказ о Нострадамусе, враче, алхимике и человеке, который пытался спасти странного предсказателя будущего, который не мог назвать даже свое имя.
«Потери следовали одна за другой, они расстраивали его, но не удивляли. До самого поворота дороги к Экс-ан-Провансу Мишель де Нот-рдам путешествовал не только в прекрасной повозке, но и в прекрасном обществе. Помимо разговорчивого возницы Жюве и услужливого личного лакея Люка, нанятого еще на побережье, ученому мужу де Нотрдаму сопутствовала пара судейских из Тулузы и весьма начитанный аптекарь из Дофине. Что может быть приятнее ученой беседы во время утомительного путешествия. Тем более, что Мишель де Нотрдам путешествовал как бы в облаке своей научной славы, ореол которой образовался вокруг его имени после его удачной схватки с чудовищем чумной напасти в марсельском порту. Все от возницы, до аптекаря просили его рассказать "как там все было". Он рассказывал о своих конкретных приемах, давал советы, и они тут же заносились в пергаментные свитки дрожащей от дорожной тряски рукой аптекаря. Мишель де Нотрдам заявил даже, немного увлекшись, что по большому счету тайна чумы разгадана. Идея итальянского гения Фанкароло о том, что в основе всех хворей чумного типа лежит специфическое заразное начало "контагия", может считаться, доказанной. Осталось совсем немного, чтобы точнее определить его природу и свойства, и тогда по нему можно будет нанести окончательный удар, и избавить человечество от этого ужаса навсегда.
Почему-то это последнее заявление, вызвало меньший интерес у спутников, чем жуткие истории о марсельской войне с побежденной эпидемией».
С давних пор все эти слова использовались для описания человека, который, пользуясь нашим страхом заболеть или умереть, торгует методами лечения, не помогающими нам, вредящими нам или даже убивающими нас.
Однако целительство не всегда заурядный обман. Хотя чаще всего целительством называют применение и продажу заведомо шарлатанских способов лечения, это понятие включает и ситуации, когда человек практикует то, во что действительно верит. Например, если целитель искренне игнорирует научные факты или оспаривает их. Или если этот целитель жил много столетий назад, когда сам научный метод познания еще не был выдуман цивилизацией. Через призму современности то или иное лечение может показаться совершенно абсурдным. Яички ласки в качестве контрацептива? Кровопускание для лечения кровопотери? Прижигание раскаленным железом, чтобы прекратить любовные муки? Угу.
Однако за этим бессмысленным лечением – от османов, поедающих глину, чтобы не заразиться чумой, до англичан Викторианской эпохи, дышащих испарениями ртути в поисках исцеления от сифилиса, или эпилептиков, потягивающих кровь гладиаторов в античном Риме, – стоит непреодолимая тяга человека к жизни. И эта тяга совершенно удивительна: мы готовы поедать покойников, обливаться кипящим маслом или выносить нетрадиционное лечение вроде пиявок – все это во имя жизни и выживания.
Эта тяга также ведет нас к невероятным открытиям. После долгой битвы за снижение смертности (и за уменьшение громкости криков несчастных пациентов) современные хирурги делают операции под столь долгожданным наркозом. Мало того, их руки не покрыты гноем из раны предыдущего пациента. Мы научились бороться с опухолями на молекулярном уровне, о чем наши предки не могли даже мечтать. Такие болезни, как сифилис и оспа, перестали быть кошмаром общества. Да, легко позабыть, что на долгом пути к этому прогрессу ученых поднимали на смех и покрывали позором, а пациенты страдали от врачебных ошибок и порой платили за них жизнью. Однако ни одно из достижений современной медицины не возникло бы без отчаянного желания шагнуть в будущее.
Но есть, разумеется, и оборотная сторона. Тяга к излечению и продлению своей жизни сама по себе вызывает зависимость, как наркотик. Ученые, уподобляясь Икару, пытаются превзойти друг друга в создании все более мощных и эффективных лекарств. Императоры обрекают своих алхимиков на умопомрачительные приключения в поисках бессмертия. Шарлатаны решают, что вам не помешает новая пара имплантированных семенников козла. В безрассудных поисках излечения мы порой оказываемся в тупике.
Давайте по-честному: быть здоровыми для многих из нас недостаточно. Мы хотим большего – вечной молодости, совершенной красоты, неиссякаемой энергии, мужественности Зевса. Именно на этой почве произрастает шарлатанство. Именно поэтому мы начинаем верить, что вафли с мышьяком сделают нашу кожу нежной, как у младенца, а эликсир из золота способен залечить любовные раны. Оглядываясь в прошлое, легко смеяться над разными методами лечения, о которых вы прочтете в этой книге, – но разве мы сегодня не заглядываем в поисковики, дабы отыскать простое решение самой сложной проблемы?»
Лидия Канг, Нэйт Педерсен. История шарлатанства
Увлекательное иллюстрированное издание, рассказывающее о различных людских заблуждениях, связанных с попыткой лечений различных болезней и их последствиях.
Так Цинь Шихуанди, первый император объединённого Китая, умер в 49 лет от отравления ртутью. Его придворные чародеи и алхимики пытались создать чудо-препараты на основе ртути, считая ее ключом к бессмертию. Перед смертью император повелел похоронить себя в грандиозном мавзолее, расположенном под землей. На потолке гробницы были выложены созвездия из драгоценных камней. В летописях и преданиях рассказывается о потоках ртути, омывавших захоронение, путь к которому был усеян хитроумными смертельными ловушками, которые должны были сберечь покой повелителя от ненасытных расхитителей гробниц.
Среди несостоявшихся техночародеев XX века – Вильгельм Райх, европейский и американский психолог, ученик Фрейда, его первый клиническим ассистент в венской клинике, а затем ее вице-директор. После конфликта с Фрейдом в 1927 году Райх увлекся политикой и после проблем с коллегами в Австрии в 1930 году переехал в Берлин и стал членом Коммунистической партии Германии. Но затем его исключили из нее и из Интернациональной психоаналитической ассоциации. После прихода нацистов в Германии к власти Райх переехал в Данию, потом – в Норвегию, а в 1939 году отправился в Америку.
В Нью-Йорке он создал Институт оргона, и проводил многочисленные опыты по биоэнергии, называя ее оргонической энергией. Затем он сконструировал оргонный аккумулятор («аккумулятор органической энергии»). Эти идеи и устройства были встречены с недоверием в научных кругах. На Райха стали поступать заявления от бдительных соседей. Попытки легализовать распространение «аккумуляторов» не увенчались успехов – в 1954 году американское Управление по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов (Food and Drug Administration), агентство Министерства здравоохранения и социальных служб США, отказало ему в лицензии на производство оргонных аккумуляторов и потребовало прекратить их выпуск.
«Доктор Лесли Э. Кили, хирург армии Севера в Гражданской войне, обнаружил невероятный способ лечения зависимостей. В 1880 году он начал лечить тягу к спиртному и опиуму в своем реабилитационном центре в городе Дуайт, штат Иллинойс. Идя вразрез с позицией тогдашнего медицинского сообщества, Кили заявлял: «Алкоголизм – это болезнь, и я смогу его вылечить».
Он действительно пытался лечить алкоголизм. Многие годы поезда, следовавшие в Дуайт, были переполнены пьяницами, желающими начать трезвую жизнь. Сразу после поступления в центр им делали инъекцию в руку, а также начинали давать специальную настойку (по чайной ложке раз в два часа). Больные выстраивались в очереди, где с армейской точностью получали лекарства строго по часам.
Рецепт настойки и инъекций был авторским и тщательно охранялся – по большому счету, Кили унес его с собой в могилу. Но важнейшим ингредиентом этого рецепта, гордо фигурировавшим в рекламе, было золото.
Кили был не первым человеком, уверовавшим в чудодейственные свойства золота: тысячелетиями люди искали в этом металле источник здоровья и долголетия. Плохая новость заключается в том, что организм практически никак не взаимодействует с золотом. При приеме золота внутрь оно выходит в неизмененном виде, разве что делая ваш кал более блестящим и дорогостоящим. Многие столетия медики не знали, как использовать этот упрямый металл: ведь он не вступает в химические реакции, не переходит в раствор и, кажется, не имеет никакого физиологического значения. Даже самые легендарные эксперты в медицине, вроде Гиппократа, Цельса и Галена, воздерживались от комментариев по части золота. Так почему же люди все равно пытались лечиться этим прекрасным, но вроде бы бесполезным элементом таблицы Менделеева?
Во-первых, чтобы обрести бессмертие. Конечно, лечение золотом – это медицинское изобретение, основанное на тяге к жадности. Чтобы вызвать рвоту, можно скушать сурьмы, чтобы осуществить кровопускание, можно порезать себя ланцетом или приложить пиявок, но иногда избавление от болезни казалось недостаточным. Чтобы побороть саму смерть, алхимики снова и снова обращались к блеску золота.
Еще за 2500 лет до Рождества Христова китайцы знали, что золото устойчиво к коррозии, и ассоциировали его с долголетием. В III веке нашей эры алхимик Вэй Боян писал: «Золото по природе своей не подвержено порче, поэтому оно из всех вещей – наиценнейшее. Когда мастер (алхимик) включает его в свой рацион, его жизнь приобретает длину вечности». Мысль о том, чтобы есть золото, была не нова уже тогда. Начиная с 202 года до н. э. и в течение почти двух тысячелетий китайская materia medica «Бэнь цао ган му» («Великий травник») включала в себя ряд рекомендаций по применению золота, например, для лечения стоматита и воспаления десен: «Хорошенько приготовьте золото с водой и регулярно полощите этим раствором рот». Полоскать рот золотом – неплохо, правда?
В средневековье, когда алхимия бурно развивалась, попытки получить раствор золота для питья стали еще упорнее. Какова главная задача алхимика? Создать эликсир жизни, или философский камень, – магическое вещество, способное подарить бессмертие…
Так, Парацельс начал выпускать питьевое золото – aurum potable – в XVI веке. Веря, что золото сделает организм бессмертным, он чуточку переоценивал свойства снадобья: «Питьевое золото, – писал он, – вылечит все болезни, омолодит и восстановит тело». Он уверял, что золото помогает от мании, пляски святого Витта, эпилепсии, а также «делает человеческие сердца счастливыми».
Лечило ли оно на самом деле? Трудно сказать. Но вот что можно сказать с определенностью: это лекарство было ядовитым. Хлориды золота вызывают серьезные повреждения почек и так называемую «золотую лихорадку», проявляющуюся не только собственно лихорадкой, но также обильным слюноотделением и учащенным мочеиспусканием. Возможно, люди чувствовали себя лучше, пока алхимики не придумали питьевое золото».
Кносский дворец на Крите по планировке похож на дворец правителей Востока. Внутри находится двор, окруженный множеством различных помещений. Но, в отличие от первых, он не обнесен крепостной стеной…»
Светлана Махлина. Образы мира в традиционном жилом интерьере
История жилища и его убранства на протяжении нескольких тысячелетий, разных цивилизаций кратко описана в издании. В тексте уделено внимание дворцам (преимущественно древним), этническим хижинам и различным строениям аборигенов. Каждому из них соответствовало свое внутреннее убранство, предметы быта. Статьи расположены в алфавитном порядке, поэтому от чума можно сразу перейти к шале, затем – к шатру, шведскому жилищу, а потом – к швейцарскому и шотландскому домам.
Одна из таких главок посвящена интерьеру жилища советской эпохи, как ее возникновения, так и заката. В 1920-е в СССР многие надеялись, что кухня отомрет, и ей на смену придут предприятия общественного питания, тем самым освобождая советских женщин от тягот домашнего труда, в первую очередь — приготовления пищи. Но эта идея, как и с развитием общественных бытовых услуг, уже к 1930-м годам потеряла актуальность. В стране реальностью стали коммуналки, в которых соседствовали как представители бывших господствующих слоев общества, так и приехавшие в крупные города из сел и деревень. С годами плотность населения в коммуналках убывала, люди получали новые квартиры и разъезжались.
У советских коммуналок был свой специфический интерьер, который отчасти базировался на своей социальной справедливости. Так в прихожей находился общий телефон, рядом с которым стоял стул. У семей были свои вешалки, даже «выделялись» свои конфорки газовых плит, и территория, над которой можно было вешать сушить свое белье. В коммуналках большинство жильцов старались уважать друг друга, соблюдая очередь и не злоупотребляя местами общего пользования. Старые вещи — на всякий случай – не выбрасывали, мало ли еще пригодятся.
«В 20-е годы начинается сознательное строительство нового быта. В это время многие бросали свои квартиры, что было связано с Декретом Совета Народных Комиссаров о запрете вывоза за границу предметов, представляющих художественную и историческую ценность и способствовало тому, что многие из брошенных предметов быта оказались не у их хозяев, а в пользовании людей, которые этим предметам могли лишь дивиться. Вот один из документов того времени: «Стол круглый и стул один — во 2-й дом собеса, диван с гнутой спинкой — в распоряжение жилотдела, и еще один стул — товарищу Грицацуеву как инвалиду империалистической войны, по его заявлению и резолюции завжилотделом т. Буркина…»
Одной из центральных идей этого времени была идея коммунального общежития. Одна из причин — недостаток жилого фонда для все увеличивающегося городского населения. Проблема жилья стояла тогда необычайно остро. Естественно, у правительства не хватало средств для строительства новых домов. Поэтому Постановлением СНК от 20 августа 1918 года все реквизированные у буржуазии дома передавались в собственность коммун. Показательна картина К. С. Петрова-Водкина «Новоселье» (1918). Здесь довольно подробно показано столкновение старого аристократического быта и переехавших в нетрадиционное для них жилище представителей трудящихся, новых хозяев жизни. Большая зала с паркетным полом, на котором новые жильцы расстелили деревенские дорожки, рядом с огромным зеркалом и развешанными на стенах масляными картинами в золоченых рамах, поставлены табуретки вперемешку с резными стульями. Предметы быта противоположных социальных слоев ведут свой немой диалог, вторящий реалиям социальной жизни. Справедливости ради надо отметить, что жильцам предоставлялось право свободного выбора дополнительного поселенца. Сначала жилье было бесплатным, но уже с апреля 1922 года за жилье стала взиматься плата. Но главными были идейные установки создания идеального образа коммунистического единого общества. Поэтому желание украшать свой быт, улучшать его — это стремление следовать буржуазной культуре. Идеал же был таким: «белые стены без картин, окна без занавесей, прямые линии мебели без украшений». Все должно было опираться «на целесообразность, гигиену и качество». Другой теоретик этого времени, полемизируя с ним, считает, что произведенные буржуазией полезные и нужные вещи стоит использовать — например, телефон, телеграф, автомобиль. Быт должен был стать публичным, максимально просматриваемым».
Петр Вайль, Александр Генис. 60-е. Мир советского человека
Как сформулировали в своем предисловии авторы, они сделали попытку воспроизвести атмосферу 60-х годов. Описываемое время: 1961- 1968 года. Стиль эпохи: от поэтического до официально-казенного. 30 июля 1961 года в советских газетах был опубликован проект Третьей программы КПСС, которая предусматривала переход от социализма к коммунизму к 1980 году. «Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме!» Светлое будущее казалось близким, причем для большинства советских граждан, каждый из которых мог найти в проекте новой Программы то, о чем мечтал и надеялся.
В проекте Программы значилось строительство коммунизма – не просто идеального общества, а общества, творчески преобразующего мир, причем не только с точки зрения политических идей (марксизма-ленинизма), но и с профессиональной точки зрения: людей науки, искусства, естествоиспытателей, рационализаторов, мастеров производства. Проект Программы, предусматривающий и воспитание нового человека, широко обсуждался в газетах и журналах, на партийных конференциях и собраниях трудящих. Одной из центральных частей Третьей Программы Партии стал «Моральный кодекс строителя коммунизма».
Неслучайно именно 1961 год стал одним из самых успешных в советской хронологии. 1 января 1961 года в СССР была проведена заранее объявленная денежная реформа, в результате которой в стране произошло изменение масштаба цен, обмен старых денежных знаков на новые в соотношении 10:1, пересчет цен и тарифов, ставок и окладов, пособий и пенсий. 12 апреля в Юрий Гагарин первым космонавтом покинул Землю и благополучно вернулся.19 мая 1961 года советский беспилотный космический аппарат Венера-1 впервые в земной истории достиг окрестностей Венеры
30 октября 1961 года СССР провел в Арктике (архипелаг Новая Земля) испытания водородной бомбы — прогремел самый мощный взрыв в истории человечества. 8 ноября 1961 года вышел в эфир первый выпуск программы КВН («Клуб Веселых и Находчивых»). 15 декабря 1961 года впервые в истории авиации был совершен межконтинентальный перелет советских самолетов Ан-12 и Ил-18 из Москвы в Антарктиду и обратно.
«В представлении сатирика мечты о совершенном обществе причудливо, но гармонично сочетались с тревогой о будущем своей профессии: «При коммунизме человека общественные суды будут приговаривать к фельетону!»…
Заботы сатириков, кстати, были самыми показательными. Предполагалось, что недостатки должны изживаться с нечеловеческой быстротой — то есть со скоростью, соответствующей новой шкале времени. Сатирики сбились с ног в поисках персонажей для фельетонов будущего. После долгих дебатов в качестве резерва духовного роста остались грубияны, равнодушные, эгоисты. Остальных следовало забыть на перроне, когда государственный поезд отправится в коммунизм. Это так буквально и изображалось: перрон, а на нем пестрый стиляга, синеносый алкоголик, толстая спекулянтка, прыщавый тунеядец. Все они задумчиво смотрели на отходящий состав с молодцеватыми пассажирами. Паровоз уезжал туда, где царствовали нестяжательство, братство, искренность. В новую Утопию…
Нужду в подвиге восполнил космос, тем более прекрасный, что для завоевания его не требовалось кровопролития. Да и вообще это деяние было универсальным — потому что не принадлежало простому смертному. В самих образах космонавтов причудливо смешались демократические запросы народного государства и религиозные каноны. С одной стороны, они были простыми парнями, из соседнего двора, обыкновенными, советскими. С другой — их окружали таинственность небожителей и высокие достоинства служителей культа.
Герои в Советском Союзе всегда призваны выполнять широкую просветительскую задачу. Допустим, токарю совершенно недостаточно ловко точить болванки: передовой токарь еще играет на виолончели. Рекордсмен не просто быстро бегает, но и пишет кандидатскую диссертацию по ферромагнетизму. Оперный бас берет на две октавы ниже всех других басов и при этом награжден медалью «За отвагу на пожаре». По мере продвижения вверх число достоинств увеличивается, стремясь к бесконечности. …Космонавты — вознесшиеся буквально выше всех — должны были занимать промежуточное положение, сочетая рабоче-крестьянскую доступность и принадлежность к высшим сферам…
Биограф новых героев пишет: «Как-то в беседе с Юрием Гагариным зашла речь о профессии космонавта. Он говорил, что космонавт не может, да и не должен замыкаться в какой-то одной области знаний. История, искусство, радиотехника, астрономия, поэзия, спорт...»16 Люди — от самых обычных до подвижников и героев — совершают по жизни горизонтальный путь. Путь вертикальный — удел мифологических персонажей.
В выборе и подаче космических кандидатов были проявлены такт и мудрость, причем еще до полетов человека. Самые популярные собачьи имена в России—иностранные, вроде Рекс или Джульбарс, но полетели наши, русские, теплые: Лайка, Белка, Стрелка и совсем уж домашняя Чернушка. Американцы опрометчиво запустили в космос обезьяну, которую нельзя полюбить, потому что она карикатура на человека, а не друг его, как собака. Так же располагали к народной любви и космонавты-люди. Без объяснения причин каждый знал, что они добрые и умные. Например, о Павле Поповиче писали: «В дневниках Генриха Гейне он как-то прочел одну фразу...» Это производило впечатление: не стихи ведь Некрасова, а никому не ведомые дневники Гейне!
Для советского человека космос был еще и символом тотального освобождения. Разоблачен Сталин, напечатан Солженицын, выпущены транзисторные приемники, идет разговор об инициативе и критике. Выход в космос казался логическим завершением процесса освобождения и логическим началом периода свободы. Ощущение силы и беззаветной веры в нее сказывалось во всем: в стихах, сибирских стройках, первых хоккейных успехах».
И вот однажды Пиране сказала девушкам:
— Давайте пойдем к царю Хушангу, будем просить его — пусть он скажет своей белой птице, которую зовут Сепиде́, чтобы та попросила Ахура Мазду взрастить пшеницу и ячмень на наших землях. Здесь больше не осталось пшеницы для нас и ячменя для наших коз и овец!»
Мохаммад Реза Юсефи. Рузане — дочь пшеницы
Свою новую книгу современный иранский писатель посвятил одному из сюжетов эпической поэмы «Шахнаме». Юная девушка Рузане жила в те далекие времена, когда люди еще не научились выращивать пшеницу, ячмень и рис; даже землю — и ту никто не умел возделывать. Подданным царя Хушанга приходилось собирать зерна диких степных злаков: эта скудная пища позволяла людям продержаться очередную зиму. Однако жизнь народа оставалась под угрозой: запасов зерна становилось все меньше с каждым годом...
Однажды Рузане спросила у почтенной Пиране: откуда же все-таки берется зерно? Девушка тотчас же получила ответ: оно посылается свыше, как дар небес. Рузане простодушно поняла это так, будто зерно падает с неба. Но если оно падает с небес и прорастает в земле, то, быть может, упав с меньшей высоты, зерно тоже даст всходы и превратится в тучные колосья?..
«Рузане взяла из своей связки один пшеничный колос и растёрла его в руке. Ветер унес шелуху, и на её ладони оказались золотые зёрна пшеницы. Девушки ушли вслед за Пиране, а Рузане осталась на месте. Она стояла и думала, новые, небывалые мысли волновали её. Наконец она подошла к тому краю степи, где земля была мягкая и чёрная, снова растёрла в руке колосья пшеницы, и снова шелуха улетела вместе с ветром. Постепенно она разбросала по земле все свои зёрна.
И тут неподалеку послышались чьи-то голоса. Она оглянулась и увидела, что это царь Хушанг со своими спу тниками возвращаются с охоты. Уже стемнело, в небе светила луна. Царь увидел Рузане и спросил её:
— Девушка! Что ты делаешь в степи в такой тьме?».
На соседнем корабле тоже не стояли без дела. Команда готовилась к схватке не на жизнь, а на смерть. На палубе показался долговязый, как мачка, капитан Чпок. Он помахал рукой Синей Бороде.
— Привет, дружище! А мы уже заскучали. Телевизор сломался, одно развлечение – с вашим братом пиратом повоевать. Куда ты запропастился? Целую неделю ищем!
— Занят был, — прокричал в ответ Синяя Борода и скомандовал: — На абордаж!»
Павел Линицкий. Мой папа — пират
Дети любят приключения, веселые, с романтикой и кладами. Кто из мальчишек в тайне хоть однажды не мечтал быть пиратом? Отважно рассекать на корабле бушующие волны, мужественно преграждать путь вражеской эскадре; рискуя жизнью, спасать прекрасную незнакомку и попутно отыскать сундук с золотыми монетами...
В красочной книге рассказывается, что мама отправилась в командировку, детский сад закрыли из-за ветрянки на карантин и поэтому папа взял Димку с собой на работу. Работал димкин папа пиратом (точнее – капитаном пиратов) и звали его Синяя Борода. Приключения начинаются — в плаванье выходит пиратское судно «Кашалот» под командованием капитана. Но поначалу пираты этого появления Димки даже не ожидали и даже сказали: «Тысяча морских чертей!». Как положено говорить в таких случаях. Зато обрадовался корабельный пес Пончик, радостно обнюхавший Димку. В веселом тексте – описания множества забавных ситуаций и диалогов, сокровищ и даже неожиданностей. Художник Екатерина Варжунтович нарисовала для этой книги замечательные иллюстрации.
«Пираты починили корабль и вновь отправились бороздить моря, чтобы другие моряки не скучали. Димка подрос и пошел в школу, а на каникулы его брали юнгой на «Кашалот». Читая Димкино сочинение «Как я провел лето», учителя хватались за сердце и бежали за валерьянкой. Многие втайне завидовали.
Пончик облаял соседа сверху, когда тот поливал мамины цветы квасом из специальной длинноносой лейки фирмы «Сделай пакость». От страха сосед вывалился с балкона, но Пончик поймал его за резинку от трусов. Сосед так и болтался на ней верх-вниз на три этажа, пока не приехали пожарные.
А потом у Димки появилась сестренка Верочка, и они всей семьей отправились в путешествие на «Кашалоте», и жили долго и счастливо, потому что любили друг друга».
цитировать
свернуть ветку
