Роберт Прайс
Культ кастраторов
Два гностика
Симон из Гитты, философ, воин и чародей, возлежал на удобном ложе на вилле своего старого друга Птолемея. Узнав о присутствии Симона в городе, Птолемей прислал ему приглашение пообедать, но главным образом побеседовать. Они часто делились размышлениями и заклинаниями. Темой их текущего разговора была природа Божественной Плеромы.
Птолемей был немного старше Симона. Его лицо было сильно загорелым и слегка морщинистым. Линия роста волос отступила назад, словно разбитая армия. Лицо Симона, освещённое свечами, не давало серьёзной подсказки относительно возраста; возможно, он замедлил процесс старения своими магическими искусствами. Но ничто не портило его характерного лица, отличавшегося широкими, высокими, почти монгольскими скулами по обе стороны орлиного носа. Голубизна глаз была необычной, учитывая самаритянское происхождение, но, возможно, объяснялась его рождением в Гитте, древнем Гате, филистимском городе Голиафа, давно вошедшем в состав Самарии.
Внезапно атмосфера изменилась, когда друг Симона замолчал на полуслове и резко выпрямился. Его глаза расфокусировались, и, увидев это, Симон немедленно поднялся и подошёл к нему, схватив его за запястье, чтобы проверить пульс.
— Птолемей! Птолемей! Что случилось? Ты в порядке?
Ответа не последовало. Симон отошёл назад, чтобы подождать. Губы его друга начали двигаться. Момент был полон ожидания. Симон думал, что готов ко всему, каким бы возмутительным или диким это ни было, но его пробрало до костей, когда из уст Птолемея прозвучал давно не слышанный голос потерянной возлюбленной Симона — Елены!
— Мой дорогой Симон! Я вернулась на этот план! Я должна тебя увидеть! Но меня держат в плену в храме Кибелы в Анкастре.
И ничего больше. Птолемей повалился вперёд, в объятия Симона. Движения самаритянина были автоматическими, разум его был потрясён услышанным. Он знал, что Птолемей когда-то служил храмовым оракулом в Асклепионе, где бог давал указания по исцелению страждущих просителей. Так что Симона потряс вовсе не сам факт пророчества его старого друга.
Елена? Симон потерял её много лет назад. Он знал, что она должна перевоплотиться, как это происходило на протяжении многих веков, и Симон следовал за ней сквозь годы, вечно стремясь освободить её, Святую Эннойю, Первую Мысль Великой Силы из миров грубой материи, в которые она была низвергнута Архонтами. Но она не могла возродиться достаточно давно, чтобы появиться сейчас взрослой. Неужели она каким-то образом завладела телом другого человека? Разумеется, у него имелся способ это выяснить.
Симон оставался на вилле достаточно долго, чтобы убедиться, что Птолемей находится в хороших руках своих слуг. Затем он отправился через город в роскошное поместье сенатора Марка Януса Публия, с которым установил контакт несколько лет назад, когда тот выполнял деликатное поручение римского правительства. Он знал, что его появление здесь может вызвать недоумение у некоторых людей, поэтому он обошёл дом и подошёл к двери, выходящей в переулок, куда выбрасывали домашний мусор. Дверь была заперта, но немногие замки могли устоять перед ловкостью рук Симона.
Кухня не была пуста, и некоторые слуги вздрогнули от неожиданности, увидев Симона, которого вполне естественно приняли за вора или убийцу. Но двое из них узнали его: один видел уличные представления Симона как иллюзиониста, другой помнил, что видел его пожимающим руку сенатору. Последний жестом призвал к спокойствию и тишине, затем взял Симона под локоть и провёл дальше в дом.
— Симон, не так ли? Симон Волхв?
— Именно так! Кажется, мы встречались несколько лет назад, когда я в последний раз навещал вашего господина. Он дома? С ним всё в порядке?
Они подошли к богато украшенной резной дубовой двери.
— Да, господин. Вы найдёте его здесь. Он был в мрачном расположении духа, но я думаю, ваш визит его заметно взбодрит.
Симон похлопал слугу по плечу, сказав:
— Я очень надеюсь, что ты прав, друг мой.
При этом чародей материализовал у себя на открытой ладони несколько золотых денариев и отдал их изумлённому слуге.
Тот широко улыбнулся, затем сказал:
— Позвольте мне доложить о вас.
Он постучал в дверь и вошёл внутрь. Через минуту-другую слуга вернулся и широко распахнул дверь, приглашая Симона войти. Сенатор, крепкий седовласый старик высокого роста, пожал руку своему гостю. Затем они сели по разные стороны массивного стола, за которым до этого сидел аристократ.
— Друг Симон, ты снова мне нужен, хотя, признаюсь, я не знал об этом, пока ты не появился! Но сначала скажи мне, зачем ты пришёл.
— Я чувствую, как скрипят шестерни Провидения. Посмотрим, прав ли я.
Симон сделал паузу, когда тот же слуга снова вошёл, неся серебряный поднос с фруктами и двумя кубками вина. Он поклонился и вышел, оставив их наедине. После тоста и предварительного глотка Симон начал рассказывать своему хозяину краткую загадочную историю о послании, которое он получил, или, по крайней мере, так ему казалось, от своей отсутствующей Елены.
— Я знаю, что Третий легион Августа в настоящее время дислоцируется в Анкастре, в том самом месте, где, как мне сообщили, находится в заточении Елена. Я планирую проникнуть в храм и по возможности хочу избежать препятствий на этом пути. Я пришёл к вам, чтобы обеспечить себе безопасный проход между вашими войсками. Возможно, кто-то захочет мне помочь.
— Да, я пользуюсь там некоторым влияние, так как служил в этом легионе в молодости, и у меня есть старые друзья, которые достигли в нём высоких званий. Но я сомневаюсь, что тебе понадобится их защита или их помощь. — Он снова наполнил оба кубка.
Выражение лица Симона стало мрачным.
— Что с ними стало?
— В этом и состоит моя дилемма: я не знаю. Но мне поручено их найти.
— Но почему именно вы? О… конечно — ваши союзники в легионе.
— И я ничего от них не слышал. Я посылал гонцов в последние известные места их пребывания. Первые никого не нашли; после этого никто не возвращался. В таких обстоятельствах я не смею посылать новый отряд. Но как только о тебе доложили, я сразу понял, что ты послан мне самими богами! С твоим искусством ты сможешь проникнуть туда, куда не сумеет попасть никто другой, сделать то, чего не смогут другие. Когда ты вернёшься, а я уверен, что ты вернёшься, тебя будет ждать великая награда! И пусть ты вернёшься со своей возлюбленной! Удачи тебе, Симон!
Царство деревьев
Симон отправился на север с цыганским табором. Они были рады принять его, как только он продемонстрировал своё сценическое волшебство. В нём присутствовала лишь малая толика настоящей магии, однако достаточная, чтобы сбить с толку даже его профессиональных коллег. Куда бы ни направлялась труппа, на её представления собирались большие толпы, слухи о чудесах Симона опережали его прибытие. Он не хотел тратить свою силу на изготовление золотых монет, как сделал это недавно, но ему нужны были деньги на еду и жильё, особенно после того как он покинет цыган. В один из дней это стало необходимым, когда некий местный колдун, по крайней мере, так он себя именовал, прервал Симона и вызвал его на состязание в чудесах.
— Я говорю, что ты обманщик, о Симон! Вызываю тебя здесь и сейчас, шарлатан, и да не будут больше одурачены эти люди!
— Господин, я всего лишь хочу развлечь этих бедных людей. Я с радостью признаю ваше превосходство в могуществе. Не могли бы вы продемонстрировать его сейчас?
Этот человек явно был застигнут врасплох, надеясь на какое-то соревнование. Он, казалось, растерялся, но через несколько мгновений восстановил свою браваду.
— Хорошо же! Что ж… э-э, Дух Пламени, я призываю тебя!
Симону было искренне любопытно, на что был способен этот тощий старик? У него должно быть что-то припрятано в потрёпанном рукаве, иначе он никогда бы не рискнул оконфузиться столь капитально.
Сначала ничего не происходило. Раздались редкие смешки. После некоторых импровизированных приукрашиваний произносимого им заклинания действительно изверглась струя пламени, вызвав изумлённые вздохи толпы. Но эти вздохи превратились в крики, как только зрители заметили, что пламя вспыхнуло прямо под деревянной скамейкой, на которой сидела мать с детьми.
Симон понял, что пора действовать; он бросился к огню и провёл руками взад и вперёд над пламенем, произнося заклинание на тайном языке, известном только посвящённым чародеям и неслышном для сторонних ушей. Огонь не только погас, но и обуглившаяся пузырящаяся плоть кричащих жертв вновь обрела прежнюю чистоту и эластичность.
Симон не надеялся на аплодисменты, но с некоторой неохотой ожидал их — и был обескуражен взрывом гнева потрясавшей кулаками толпы! Несмотря на то, что это был акт милосердия, зрелище оказалось для них слишком ошеломляющим. Люди пребывали в ужасе и, казалось, считали Симона настоящим демоном. Что ж, они были не первыми.
Поспешно удалившись, Симон побежал к своей палатке и собрал свои немногочисленные пожитки. Его никто не преследовал; толпа, должно быть, решила, что он слишком силён, чтобы противостоять ему.
Симон вышел на дорогу, направляясь к гавани. Путешествие заняло у него несколько дней и в целом оказалось ничем не примечательным, но наконец он прибыл к своей цели без всяких происшествий.
Добравшись до пристани рано утром, самаритянин договорился о переправе в Британию через пролив на грубом, но просторном судне, перевозившем группу одетых в рясы монахов, возвращавшихся из святого паломничества. Они охотно беседовали в промежутках между молитвами. Симон воспользовался возможностью, чтобы задать несколько вопросов их предводителю, епископу Хатто.
— Добрый отче, как вы можете видеть, я путешественник и направляюсь в Анкастру. Хочу убедиться, что один из моих друзей находится в безопасности. Я слышал, что там были неприятности, но, возможно, это пустые слухи. Можете ли вы мне что-нибудь рассказать?
Епископ в скромном облачении посмотрел на Симона, словно оценивая его.
— Друг мой, эти братья и я представляем храм в Анкастре. Мы посетили святейшее место нашей веры в далёкой Фригии, которая также является моей родиной. Не знаю, что могло происходить в Анкастре в наше отсутствие, но могу предложить тебе наше гостеприимство, если ты пожелаешь посетить нас во время своего пребывания.
— Благодарю, отче! Уверен, что так и сделаю!
Как только лодка причалила, Симон спросил епископа, не мог бы он сопровождать их в Анкастру, поскольку они знали дорогу, а он нет. По их обычаю, они шли по тропе один за другим в задумчивой тишине. Симон не то чтобы медитировал, хотя делал это часто, но использовал время и тишину, чтобы обдумать свои следующие шаги. Его друг сенатор назвал ему имя друида, который мог бы ему помочь. Этот старый жрец был тем самым, к которому он посылал своих предыдущих гонцов. Но все знали, что друиды обычно не были друзьями Рима, и вполне возможно, что этот человек, некий Белен, был причастен к исчезновению Третьего легиона. Так что Симону нужно было действовать очень осторожно.
Он направился в леса, где, по слухам, по крайней мере, так говорили в тавернах, совершались друидские жертвоприношения. Симон обладал обострённым чутьём, превосходя в этом большинство людей. Когда самаритянин отважился выйти на поляну посреди густой рощи высоких дубов, как раз в таком месте, где, вероятно, приносились жертвы, он обратил внимание на текстуру двух или трёх деревьев, окружавших поляну: их стволы были необъяснимо гладкими, а кора лишена обычной грубой шероховатости. Она выглядела почти что маслянистой.
Но это было только начало, так как три из широко раскинувшихся ветвей начали двигаться! Не было слышно никакого скрипа, который можно было бы ожидать от деревянных отростков. Одно из этих щупалец быстро обвилось вокруг шеи Симона, второе скользнуло вокруг его талии, словно туго затягиваемый пояс, а третье сжало его ноги вместе.
Затем дуб открыл глаза. Их было очень много, они моргали и выпучивались. Большинство располагалось вверх и вниз по стволу, хотя некоторые вытянулись вдоль ужасно извивающихся ветвей. Когда сознание Симона померкло, он понял, что его руки не скованы. Словно во сне, самаритянин понимал, что ему нужно до чего-то дотянуться. Но до чего? Чем это могло быть? Сквозь туман он наконец вспомнил: его меч! Тот всё ещё был прикреплён к поясу. Это был гладиус, короткий меч гладиатора. Его было легче спрятать, чем палаш, и Симон, сохранив его со времён своей гладиаторской жизни, пронёс оружие через многие последующие приключения.
В своём нынешнем состоянии он мог наносить лишь неуклюжие удары, рубя беспорядочно и слабо, но тем не менее сумел нанести чудовищу некоторый урон. Из многочисленных ран обильно сочился какой-то сок или кровь, ни одна из них сама по себе не являлась смертельной, но в совокупности была весьма изнуряющими.
Тварь уронила обессиленного, с сильно кружащейся головой Симона на мшистую лесную подстилку. Теряя сознание, он не заметил, как одетые в чёрное фигуры подняли его и понесли в глубь леса.
Безумные вести
Несколько часов спустя его разбудили чьи-то крепкие, но аккуратные руки. Как только самаритянин открыл и сфокусировал глаза, ему протянули чашу с вином. Симон осторожно ощупал свои ноющие рёбра и горло, а затем, ни к кому конкретно не обращаясь, прохрипел:
— Что это было? Оно чуть не убило меня!
— Я бы сказал, что это ты чуть не убил его! — раздался голос из высокой тени сразу за костром, сполохи которого раз от раза бросали свет на стены пещеры. — А что касается того, кто они такие, то Эйбон называет их шогготами.
— Тебе известна Книга Эйбона? Значит, я говорю с архидруидом Беленом?
— Это так же верно, как я говорю с Симоном из Гитты, Симоном Волхвом.
— Так меня называют люди.
— Я знаю о твоём поручении. Расскажу тебе всё, что знаю, если ты задашь мне один вопрос.
Озадаченный, Симон ответил:
— Ты хочешь сказать, если я отвечу на какой-нибудь твой вопрос?
— Нет. А теперь спрашивай.
Гиттиец помедлил. Он задумался на мгновение, затем произнёс:
— Человеческие жертвоприношения, приносимые друидами, кому их приносят? Уж точно не духам природы, которых, как говорят, вы почитаете?
— Отлично, сын мой! Истина в том, что кроткие боги земли не требуют таких ужасных жертвоприношений. Но есть Другие Боги, которым они необходимы. И хотя простые люди не знают других божеств, мы, друиды, в долгу перед Чёрной Козлицей Лесов, той, что правит этими чащами. Её истинное древнее имя — Шуб-Ниггурат. Что касается ваших пропавших римлян, то они пытались вмешаться в конфликт между несколькими нашими пастухами и поклонниками фригийской Кибелы. Видишь ли, храм, где они обитают и где многие посещают их богохульные обряды, был первоначально построен и использовался друидами. Но римляне времён Гая Юлия Цезаря сильно проредили наши ряды и уничтожили нашу власть. Храм пришёл в упадок, пока поклонники Кибелы не заняли его и не восстановили. Так обстояли дела, пока не начали распространяться слухи о недопустимых практиках. Их секта быстро распространилась по всей империи, и многие из её членов стекались сюда. Сначала я не придавал значения сообщениям об их ритуалах оскопления. Я просто не мог поверить, что мужчины будут радоваться, отрубая свои гениталии и бросая их на колени серебряного идола.
Симон не удержался от того, чтобы перебить его:
— Мой господин, но ведь ваша собственная религия требует человеческих жертвоприношений!
— Знаю, знаю! Ты прав! Это отвратительно, особенно жертвоприношения младенцев. Но сама идея самооскопления!.. А затем евнухи надевают женскую одежду! Разве это не отвратительно, Симон?
— Конечно! В Риме часто проходят уличные шествия, на которых кастраты танцуют и веселятся под звуки барабанов и тамбуринов. Их неистовство захватывало любопытных зевак, собравшихся посмотреть на зрелище. Сначала было много насмешек и издевательств, но вскоре многие зрители присоединялись к потасовке. Они охотно брали ножи у жрецов и отрезали свои члены. Некоторые просыпались на следующее утро, отмахиваясь от кошмара, но узнавали правду, когда вставали с постели, чтобы облегчиться. Но они пожертвовали слишком многим; у них не было выхода. Никого не удивляло, что они, презираемые всеми, оставались с единственной группой, которая всё ещё их принимала. Да, это я могу понять. Что меня озадачивает, так это то, как наблюдение за танцем женоподобных мужчин могло оказаться столь неотразимо привлекательным! Я всегда подозревал, что тут не обошлось без колдовства.
— Я вполне могу в это поверить, сын мой! В любом случае, эти мерзости наконец заставили наших братьев попытаться вернуть храм. Римские легионеры были обеспокоены теми же сообщениями, и они вступили в бой на нашей стороне.
— Но они исчезли! Их разбили? Перерезали? Кучка евнухов в платьях?
— Нет, хотя смерть в бою против любого врага была бы почётной участью. Боюсь сказать тебе, что Третий легион превратился в кучку евнухов в платьях!
Несколько минут Симон пребывал в состоянии ошеломлённого молчания. Он знал, что здесь имело место всё то же сверхъестественное влияние.
— Что стало с друидскими воинами? То же самое?
— Не совсем, Симон. Сначала они попытались уладить всё мирно и были удивлены, когда культисты согласились. Ещё больше они удивились, узнав, что Magna Mater, Великая Мать, до того как её стали почитать как Кибелу, была известна как Шуб-Ниггурат. Они поняли, что братья воюют против братьев, после чего обратились и присоединились к фанатикам Кибелы в общей вере. В их случае не потребовалось никакого магического гипноза.
— Но, — спросил Симон, — разве это откровение не затрагивает и тебя?
— Так и должно было быть! Я много думал об этом. Возможно, Великую Мать забавляет, когда её дети грызутся друг с другом… Не знаю… Но я точно знаю, что мне не нравится то, что я слышу.
— О, господин, можешь ли ты рассказать мне что-нибудь о том, кто возглавляет этот сумасшедший дом?
Белен быстро ответил:
— Их двое: жрец, представляющий Аттиса, супруга Кибелы, чьему самооскоплению подражают их последователи. Этого жреца, насколько мне известно, зовут Хатто, а его женскую пару — Елена.
Симон не знал, какое из названных имён поразило его больше.
Друид дал ему несколько минут поразмыслить, после чего произнёс:
— Завершена ли твоя миссия, о Симон, теперь, когда ты знаешь, что стало с пропавшими римлянами?
— Нет, архидруид! Ибо это была лишь половина моего задания. Мне ещё многое предстоит сделать. Теперь ясно, что меня направили сюда с какой-то гнусной целью, и сделал это тот, кто знает меня и жаждет либо мести за какое-то прошлое поражение, либо хочет использовать мои силы в своих целях. Я действительно встретил этого Хатто, который как бы невзначай пригласил посетить его храм — не упомянув, чьё это святилище. Конечно, я приму его «любезность», хотя мы ещё посмотрим, кто паук, а кто муха. Если он действительно держит Елену под своим контролем, я намерен вернуть её, но, возможно, это не так. Действительно, кажется более вероятным, что её телепатическое послание мне было лишь частью его ловушки.
Приглашение и проникновение
Симон из Гитты решил, что в какой-то момент он сможет войти в храм Кибелы через главные ворота, где его должны будут вежливо встретить и показать только то, что хотели бы явить постороннему. Но сначала он попытается найти какой-нибудь другой доступ внутрь, чтобы увидеть, что они скрывают. Это оказалось не очень сложно, ибо реконструкция здания не затронула всей территории, большая часть которой была избыточной для их целей. Симон обошёл здание, планируя исследовать заброшенные части, находящиеся за новой постройкой. Там были входы (или выходы), но первые два, которые он нашёл, оказались тупиковыми, их первоначальная планировка была отрезана новой постройкой. Третья дверь была заперта, но это не стало препятствием для Симона. Войдя внутрь, гиттиец обнаружил помещение, заполненное запасами еды, кучей одеяний и сложенными постельными принадлежностями.
Другая дверь в дальней стене вела в более просторное внутреннее помещение. Она тоже была заперта, но недолго. Симон посмотрел в обе стороны и направился по коридору. Он выглядел заброшенным, хотя слуги, должно быть, время от времени пользовались им, чтобы доставать припасы. В кронштейнах вдоль покрытых селитрой стен висели потухшие факелы. Симон схватил один и жестом зажёг его. Теперь он шёл более уверенно.
Но, повернув за угол, Симон был поражён видом сморщенного, грязного, длинноволосого свинопаса, пасущего отвратительное стадо рыхлых, похожих на свиней существ. Они отвратительно хрюкали, борясь за еду, которую разбрасывал старик. Эти создания извивались и перекатывались друг через друга, покрытые грязью и фекалиями. В их свиных физиономиях и фигурах чувствовалась ужасная примесь человеческого. Хотя Симону хотелось отвернуться, он заметил на них остатки римских военных знаков отличия, пряжки и обрывки ткани. Симон сразу подумал о Цирцее и Одиссее и понял, что случилось, по крайней мере, с некоторыми легионерами.
Он невольно вздрогнул, когда свинопас, по лохмотьям которого было видно, что он друид, заговорил слабым дрожащим голосом:
— Беги! Беги, говорю тебе! Чтобы не присоединиться к моему стаду! Ах… слишком поздно!
Группа мужчин, одетых в женские платья, окружила незваного гостя, совершенно игнорируя свинопаса, лишь подгоняя его со свиньями дальше в шахту. Симон замер на месте, понимая бесполезность любой попытки пробиться сквозь них. Он решил избрать другой путь и воскликнул:
— Братья! Почему вы окружили меня? Я один из вас! Смотрите! — Подняв подол туники и приспустив нижнее бельё, он навёл на этих людей иллюзию, что его пах гладкий, без признаков пола. Ему неприятно было думать о печальных результатах, оставленных ритуальным оскоплением, которому подвергся каждый из них. Люди, казалось, были смущены, не зная, что делать или говорить. Наконец, словно получив какой-то неслышный сигнал, они, всё ещё окружая его, повели Симона по коридору. Их предводитель сказал спокойным, лишённым выражения тоном:
— Иди с нами. Царица желает видеть тебя. Ты воистину благословлён.
Сердце Гекаты
Что ж, подумал Симон, они определённо сотрудничали с ним! Ему не нужно будет придумывать какую-то хитрость, чтобы добраться до Елены — если это действительно Елена. Он должен был выяснить это наверняка.
Нежеланные спутники оставили его, как только они достигли того, что казалось одновременно тронным залом и алтарной комнатой. Это, несомненно, указывало на веру в жреца-царя или даже в бога-царя. И бог-царь находился там, чтобы приветствовать Симона. Самаритянин узнал «епископа» Хатто, с которым он непринуждённо беседовал на судне. Теперь он понял, что это не было случайной встречей.
— Ах! Друг Симон! Я так рад тебя видеть! Я очень горжусь этим местом. — С этими словами он широко развёл руками, обведя взглядом обширную палату. — И я восхищён, что ты решил принять моё гостеприимное предложение! Вскоре тебя отведут в твои личные покои. Но прежде, я знаю, тебе не терпится увидеть твою возлюбленную Елену!
Почти неохотно Симон осмотрел просторное помещение. И тут ему показалось, будто он преодолел все расстояния и оказался лицом к лицу с точным подобием Елены, земным воплощением Первой Мысли. Она стояла, окутанная пурпурной дымкой, которая казалась скорее туманом, чем одеждой. Между её грудей покоился большой драгоценный камень цвета морской волны. Её первозданная нагота была выставлена на всеобщее обозрение. И не только на обозрение.
— Мой Симон, разве ты не рад снова видеть меня? — произнесли её пурпурные губы. — Приди, сядь рядом со мной, и мы поговорим, как прежде.
Симон сел справа от неё, предположительно там, где Хатто привык устраивать свою толстую задницу.
— При виде тебя у меня на душе становится легче, Елена — если ты действительно Елена! Не вини меня за желание убедиться в этом. Некоторые вещи меня озадачивают, беспокоят. Как ты могла стать Еленой, возродившейся за столь короткое время? И твой вид! Почему ты так одета? Как флейтистка? В самом деле, точно блудница? Я…
Она засмеялась, как родитель смеётся над глупыми вопросами ребёнка.
— Как ты, я думаю, догадался, мой слуга Хатто нашёл женщину, готовую отдать мне своё тело. Как только мой дух поселился здесь, моя внешняя оболочка приняла тот мой образ, который я хранила в своём сознании.
— Но разве это справедливо? Ты лишила её собственного тела, её жизни!
— О, Симон, разве ты меня не слышал? Она охотно уступила мне, считая свою жертву великой честью! Кто мы такие, чтобы подвергать сомнению её выбор? А что касается моего наряда, то он совершенно уместен, учитывая способ возобновления моей власти над этим телом.
— И это?..
— Будь терпелив со мной, любовь моя, пока я объясню тебе священную тайну, которую открыл мне Хатто. Ты знаешь, как те, кто оскопляет себя в знак преданности Великой Матери, отсекают своё мужское достоинство и бросают его на колени серебряной статуи Кибелы? Это символ, понимаешь. Это означает, что её воплощение на Земле должно получать и восстанавливать силу, чтобы оставаться здесь, благодаря тому, что её мужчины-поклонники извергают своё семя на её «колени», а затем отрезают свой член и отбрасывают его.
Симон слушал всё это с ужасом. Но она продолжала:
— И, любовь моя, когда ты проникнешь в меня со всей своей магической силой, мне, возможно, больше никогда не понадобится обновление!
— И ради этого ты призвала меня издалека? Ради моего семени? Моего пениса?
— Нет! Не только для этого, но и ради многого другого! Хатто, понтифик Кибелы, желает распространить владычество Матери Кибелы на всю землю, как воды моря покрывают его ложе. И твои силы имеют решающее значение для этой цели! Ты будешь царствовать рядом со мной как Кесарь Мира!
Это был безумный план сумасшедшего. Это было совершенно абсурдно, но поскольку эта женщина сочла такое правдоподобным, она, вероятно, поверит ему, если он притворится, что согласен с этим. Симон решил пойти по этому пути.
— Благодарю, возлюбленная! Спасибо, что успокоила мои страхи. Я вижу мудрость твоего плана, хотя мне интересно, учитываешь ли ты возможность того, что Хатто использует меня, а затем покончит со мной?
Она несколько минут молча обдумывала это. Хатто стоял на некотором расстоянии от них, но Симон видел тень беспокойства, скользнувшую по его лицу. Самаритянин мог бы почувствовать удовлетворение от этого, но он не хотел, чтобы коварный Хатто был предупреждён.
— Ещё один вопрос, дорогая Елена, если ты не против.
— Конечно, нет, любовь моя. Спрашивай!
— Какова природа этого камня между твоими грудями? И что удерживает его на месте? Я не вижу ни цепочки, ни нити.
— Хатто дал его мне. Он говорит, что это источник магической энергии, дополняющий силу, которую я получаю от моих мужчин-последователей.
Прошла неделя, пока шли приготовления к коронации Симона как супруга Кибелы, должности, которую Хатто занимал до прибытия истинного Аттиса, который явился в образе Симона Волхва. Хатто, казалось, ликовал, готовый уступить своё место с великодушной милостью. Алтарно-тронный зал был заполнен переодетыми евнухами, большинство из которых были крепкими загорелыми римлянами, но присутствовали также и несколько друидских пугал. Хатто, казалось, чего-то ждал, почти наверняка покушения на Симона, которым он теперь был готов пожертвовать, даже если это должно было задержать осуществление его грандиозных амбиций. Ничто из этого не ускользнуло от внимания Симона.
Собравшиеся верующие предались безудержному веселью, празднуя это событие, воодушевляемые звуками флейт, барабанов и бубнов. Наконец, всё стихло. Симон и Елена не присоединились к веселью, а восседали на тронах с божественным достоинством, возвышаясь над толпой. Но теперь они вместе поднялись, поцеловались и приготовились обратиться к собравшимся. У Симона перехватило дыхание, пока он выслушивал бессвязную речь Елены. Наконец она замолчала, купаясь в обожании толпы. Настал черёд Симона.
— Друзья мои, мы — Тысяча Младых нашей покровительницы, Шуб-Ниггурат. — При этих словах по собравшимся пробежала священная дрожь. Нечасто кто-либо осмеливался произносить божественное имя вслух. — Наша религия — кровавая религия, религия человеческих жертвоприношений и насильственных увечий, и всё это ради служения богине. Многие погибли, и они заслуживают мести. Сегодня они её получат!
Собрание было явно смущено. Они не понимали, куда ведёт речь Симон. Она звучала смутно еретически.
Симон повернулся к Елене и сорвал с её груди Сердце Гекаты. Он почувствовал, как исходящая от него пульсирующая вибрация пронизывает его руку. Самаритянин высоко поднял его и закричал:
— Вы, души, брошенные на алтари Чёрной Козлицы Лесов, Козлицы с Тысячью Младых! Придите, придите сейчас в плотской форме и свершите свою месть!
В тот же миг толстое лицо Хатто покраснело, затем сделалось мертвенно-фиолетовым. Его челюсти треснули, раскрываясь шире, чем это дозволяла природа, и из его раздувшегося выпуклого тела хлынул гейзер живых извивающихся крыс! Хатто упал навзничь, и его раздувшееся брюхо начало лопаться, плоть рвалась на полосы, а наружу яростно вырывались всё новые и новые крысы. Обтекающие кровью и желчью, грызуны разбегались по толпе, которая в безумной панике бросалась друг на друга. Многие и многие из них, падали на пол под нарастающей волной отвратительных паразитов. Через несколько минут живых осталось только двое, и вскоре должно было остаться вполовину меньше.
Елена, хоть крысы и не тронули её, всё же рухнула в общую кучу. Она быстро теряла контроль над заимствованным телом, а вместе с ним и над своим привычным обликом. Симон понял, что ей было необходимо влияние Хатто, чтобы удерживать воедино украденное тело и похищенный дух. Её последние слышимые слова звучали как «прости» и «предательство».
Симон не опечалился. Елена не должна была появиться в это время и таким образом. Он знал, что когда-нибудь снова увидит её.
Держа камень в руке, он понял, что ему осталось выполнить ещё одно дело. Он вышел из заваленной скелетами комнаты и без особого труда нашёл старого свинопаса, занятого своим отвратительным рыхлым стадом. Пустоглазый друид, казалось, лишь слегка удивился его появлению, но поднял свой узловатый посох над головой, словно опасаясь нападения Симона, хотя ничего подобного не последовало. Вместо этого Симон поднял камень Гекаты и произнёс:
— Вы, жертвы чёрной магии, вернитесь к истинной форме человека! Вернитесь к тому, кем вы были!
И они вернулись, визжа, а затем крича от муки, когда их физические структуры перестраивались и расширялись, и наконец, ликуя, приветствовали возвращение своей человечности. Эти обнажённые римляне подняли Симона на плечи и приветствовали его, когда они вместе вышли из храма и направились к лагерю Белена и его жрецов, где Симон с радостью передал Сердце Гекаты бородатому старцу.
— Сын мой, ты нашёл свою Елену?
— Да, но не совсем. Но я найду. А пока я доволен.
Симон решил вернуться в Рим в компании спасённых римлян, хотя ему пришлось подождать, пока для них найдут одежду. Это была разношёрстная компания, но они охотно пошли бы в Рим голыми, если бы это понадобилось. По крайней мере, они больше не носили свиные шкуры.
Несколько дней спустя Симон сидел напротив сенатора, рассказывая о своём приключении. Публий был поражён, но не усомнился ни в одном слове. В конце концов, он знал, что здесь должны были действовать ужасные силы, иначе он никогда бы не обратился за помощью в столь непростом деле к такому человеку, как Волхв.
— Клянусь Юпитером, это поразительная история! Всё ли я услышал? Или, упаси боги, есть ещё что-то?
Симон, казалось, не мог решить, продолжать ли. Но наконец заговорил:
— Вы можете задаться вопросом, что случилось с крысами… Я этого не видел, так как спешил найти старого пастуха и его стадо. Но я кое-что слышал. Сначала я не понимал, что это такое, но потом мне стало ясно: это был звук крысиных драк, продвигающийся куда-то вниз, словно храм был выстроен поверх множества подземелий, много, много глубже и обширнее его самого. И там эти души в виде грызунов искали продолжения отмщения.
Другие рассказы цикла
Роберт Прайс Предисловие. Меч Аватара
1. Ричард Тирни Меч Спартака — лето 27 года н. э.
2. Ричард Тирни Пламя Мазды — осень 27 года
3. Ричард Тирни Семя Звёздного бога — осень 31 года
4. Ричард Тирни Клинок Убийцы (ранняя версия с Каином-Кейном К. Э. Вагнера) — январь 32 года
4. 1 Ричард Тирни Клинок Убийцы (переработанная версия с Нимродом) — январь 32 года
5. Ричард Тирни, Роберт Прайс. Трон Ахамота — осень 32 года
6. Ричард Тирни Барабаны Хаоса (роман) — весна 33 года. Части 1, 2,
6.1. Ричард Тирни В поисках мести (стихотворение) — весна 33 года.
7. Роберт Прайс Изумрудная скрижаль
8. Роберт Прайс Гробница титана
9. Ричард Тирни Душа Кефри — весна 34 года
10. Ричард Тирни Кольцо Сета — март 37 года
11. Ричард Тирни Червь с Ураху, части 1, 2, 3, 4 — осень 37 года
12. Ричард Тирни. Проклятие крокодила — февраль 38 года
13. Ричард Тирни Сокровище Хорэмху — март 38 года ч. 1, 2, 3
14. Роберт Прайс Секрет Нефрен-Ка — 39 год
15. Ричард Тирни Свиток Тота — январь 41 года
16. Ричард Тирни Драконы Монс Фрактус — осень 41 года
17. Гленн Рахман, Ричард Тирни Свадьба Шейлы-на-гог — день летнего солнцестояния 42 года
18. Гленн Рахман Пёс херусков — весна-осень 47 года
19. Ричард Л. Тирни, Гленн Рахман Сады Лукулла (роман) — осень 48 года. Части 1. 2. 3. 4.
20. Роберт Прайс Культ кастраторов
21. Ричард Л. Тирни Столпы Мелькарта — осень 48 года
Перевод В. Спринский, Е. Миронова
цитировать
свернуть ветку