Некоторые мужчины любят бескорыстно. Другие, хотя их искренность не менее велика, сопровождают свою привязанность желанием, что приводит к неизбежной реакции — ревности.
Но даже самые искренние мужчины порой должны понять, что разумному желанию есть предел.
Таким человеком был профессор Курт Слоан.
Он жил с двойной самоотдачей. Когда-то он был целеустремлённым, посвящая всю свою энергию физике, которой, как сам клялся, будет определять его жизнь. Уже зарекомендовав себя как один из величайших умов в этой области, он встретил свою будущую жену, Элинор, и обнаружил, что нашёл нечто такое, ради чего он, если бы когда-нибудь возникла столь невероятная необходимость, отказался бы даже от своей пожизненной клятвы.
Когда в 2253 году Южноазиатская конфедерация атаковала Англию и пришлось эвакуировать застроенные территории, профессор Слоан в суматохе оказался разлучён со своей женой. Целый год, пока война не закончилась и не был восстановлен мир, он мучился тревогой и обыскивал весь отведённый ему участок уэльских холмов, но никто, казалось, не слышал о ней. Когда населению сообщили, что всё в порядке, он решил объехать всю Англию, чтобы найти её, но власти, у которых и без того было слишком много проблем с бродягами, мягко остановили его, указав на невозможность выследить одного-единственного человека во всей стране.
В конце концов он решил, что лучшим из всего возможного будет вернуться в лабораторию и дом, где Слоан провёл самую приятную часть своей жизни, надеясь, что Элинор цела невредима и у неё достанет здравого смысла поступить так же. Во время чрезвычайной ситуации наверняка происходило множество вынужденных расставаний, и не было реальной причины опасаться худшего.
Обнаружив дом и лабораторию в полном порядке, он несколько дней провёл в праздности и беспокойстве, наблюдая за дорогой, по которой должна была прийти его жена, если она находилась в безопасности. Затем, чтобы успокоить нервы, он начал настраивать аппаратуру, дабы продолжить эксперименты с того места, где они были прерваны.
Профессора Слоана интересовала энтропия в том виде, в каком её понимала наука XXIII века, то есть как переход энергии через время. Уже давно было определено, что обычные атомные частицы, такие как электрон и протон, состоят не из чего иного, как из энергии, передаваемой из прошлого в будущее, и что знаменитые античастицы, позитроны и отрицательные протоны, представляют собой энергию, проходящую в обратном направлении. Но лишь недавно, при тщательном исследовании Солнца с помощью космических лабораторий, были обнаружены так называемые поперечные частицы, что означало возможность движения энергии перпендикулярно линии времени.
Космические исследователи обнаружили на Солнце только поперечные электроны и протоны, и на этом работа зашла в тупик; а затем открытие профессором Слоаном поперечного нейтрона несколько лет спустя сделало возможной передачу энергии под прямым углом ко времени.
До сих пор ему удавалось пропускать лишь по несколько атомов за раз в таинственную невидимую область за пределами известной вселенной, и он не мог оценить последствия. Слоан не знал, что произойдёт, если заставить переместиться большее количество материала. Когда таким образом перемещались маленькие частицы, они просто исчезали, полностью нарушая термодинамические законы обычной физики. Профессор понимал, что обычная классическая физика может быть далека от истины, но видеть, как таким образом исчезают материя и энергия, было невероятно.
Он усердно работал, не обращая внимания, есть ли рядом с ним Элинор или нет, и через два месяца был готов провести решающий эксперимент. В одно солнечное утро Слоан приготовился переместить сто фунтов материи перпендикулярно потоку времени.
Его лаборатория представляла собой огромный переоборудованный амбар. Наверху располагались большие окна; в задней части здания находилась библиотека и бесконечные шкафы, содержащие массу электронного оборудования. Средняя часть амбара представляла собой упорядоченный набор различного рода устройств, которые могли воспроизвести любое из явлений, обнаруженных атомной физикой за последние пять столетий.
Солнечный свет струился в амбар холодными, яркими лучами, в то время как профессор Слоан работал. Передняя секция, ближайшая к большим дверям, была более или менее пуста, и именно здесь он установил соединения и приспособления, с помощью которых намеревался продвинуть границы науки на ещё один значительный этап. На протяжении многих лет амбар неуклонно заполнялся: он думал, что скоро ему придётся либо расчистить его и начать новые разработки, либо построить вторую лабораторию.
Лето подходило к концу, и на бетонном полу амбара было холодно. Это были условия, которые нравились ему больше всего. Свежесть воздуха обостряла его интеллект и придавала чёткость движениям, когда он соединял заранее изготовленные компоненты; он никогда не позволял другому человеку выполнять за него ручную часть работы.
Энергия уже текла в собранное устройство, и профессор установил элементы управления для переноса, когда услышал скрип амбарных дверей позади себя.
Слоан обернулся. Они медленно распахнулись, пропуская внутрь большие снопы утреннего солнечного света и холодный ветерок. Улыбаясь, в амбар вошла Элинор. За ней следовал Джон Гамильтон, близкий друг Слоана, которого он не видел с начала войны.
Элинор остановилась у двери и протянула к нему руки.
Как можно описать счастливое воссоединение? Какое-то время Слоан ничего не замечал. Его жена с её длинными чёрными волосами, живыми чертами лица и карими глазами казалась ему такой же красивой, как в тот день, когда он встретил её впервые.
Наконец ему удалось восстановить самообладание.
— Где ты была, скажи на милость? — спросил он.
Она рассмеялась.
— Извини, что опоздала. Путь от Йоркшира был долгим.
— Йоркшир?!
— Да. И если ты не возражаешь, я только что его завершила!
Она нашла табурет и с благодарностью опустилась на него.
— Были разговоры о том, что ракеты ударят по Мидлендсу, и нашей части каравана приказали двигаться на север. Ты не получал моих писем?
Он покачал головой, но без удивления. Почтовая служба в те дни была слишком примитивной, чтобы называться таковой, и профессор только однажды слышал, что кто-то получил письмо.
— Ты прошла весь путь пешком? — воскликнул он с изумлением.
— Не было никакого транспорта, и я просто должна была вернуться к тебе, не так ли, дорогой? В любом случае, это помогло мне прийти в форму.
— Это точно, — пробормотал Слоан, не отрывая от неё глаз.
Гамильтон, который бродил по ближним частям амбара, с любопытством и лёгким смущением заглянул в поперечный ускоритель, который слегка гудел, нагреваясь.
— Не волнуйся, старина, — весело сказал он, — я присматривал за ней.
Профессор Слоан огляделся и вдруг вспомнил о своём эксперименте.
— Вы как раз вовремя! — взволнованно сказал он. — Ещё пять минут, и вы бы опоздали. Теперь же сможете пронаблюдать, как я заставляю материю исчезнуть!
Он подошёл к машине и провёл последнюю проверку, выравнивая различные части аппаратуры, чтобы сфокусироваться на стофунтовом грузе, который профессор поместил на платиновую чашу. Остальные стояли рядом, озадаченные, но заинтересованные.
Слоан нажал переключатель, чтобы запустить процесс.
Первое, что он почувствовал, было ощущение удушья и сильного жара. Затем раздался ревущий звук и возникла яркая вспышка. Он ахнул и споткнулся, в ужасе хватаясь за выключатель.
За эти несколько секунд он понял, что произошло. Неисправный блок привёл к перегрузке машины, и вместо выполнения назначенной задачи вся её огромная энергия высвободилась и хлынула в лабораторию.
Слоан поднялся на ноги, ощущая сильный запах гари в носу. Гамильтон стоял, разинув рот, его волосы были опалены, а одежда тлела.
Элинор лежала на полу. Её узорчатое платье превратилось в пепел. Быстро подойдя к ней, Слоан увидел, что её плоть обуглилась. Беглый осмотр всё ещё узнаваемого тела сказал ему, что надежды на жизнь нет.
Профессор не был уравновешенным человеком. Как и все зациклившиеся на чём-то люди, он зависел от объекта своей преданности и не обладал какой-то самодостаточностью, на которую мог бы опереться. Теперь все нервы в его теле, казалось, закоротило, а в глазах потемнело. Он был близок к состоянию кататонии, из которого человека невозможно вывести.
Профессора, вероятно, спасло высказывание, в котором прозвучало недоверие, соответствовавшее его собственному. Оно исходило от Гамильтона.
— О нет, старина, этого не может быть! Что ты наделал?
Что он наделал? Сознание Слоана замерцало, пытаясь оценить ситуацию. Он убил. Он убил свою жену. Но почему? Почему Элинор умерла, а Гамильтон и он сам спаслись? Да, он понял. Поперечный ускоритель создавал вокруг себя поле, и хлынувшая энергия была направлена вдоль его силовых линий. Двое мужчин стояли в некоем узле этого поля, в пустом пространстве, в то время как бедная Элинор приняла на себя всю мощь титанической энергии.
Ускоритель всё ещё был включён, операция, для которой его запрограммировали, не завершилась, и он накапливал необходимый потенциал, который потерял. Всё ещё ошеломлённый, Слоан нашёл неисправный блок, вытащил его и вставил запасной. Как только он это сделал, колебания измерительных приборов сообщили ему, что аппарат выполняет свою прерванную функцию, которую, как он уныло подумал, должна была увидеть Элинор.
Со смутным недоумением он заметил, что стофунтовая масса не исчезла с платиновой чаши. Казалось, что эксперимент всё-таки провалился. Профессор устало отвернулся.
Затем замер.
Он увидел Элинор, улыбающуюся ему, такую же свежую, как прежде. Это было наваждение? Нет! Слава богу...
В его мозгу произошло что-то вроде судороги. Он обнаружил, что ужасные воспоминания последних нескольких минут уходят, а реальность рассеивается, словно какой-то каприз болезненного воображения, которому удалось промелькнуть в его сознании. Он был дома, его жена находилась дома, и, как он убедил себя, всё было хорошо.
Он внимательно посмотрел на неё, испытывая страстное желание обнять её.
Но теперь он увидел, что на её лице появилось выражение тоскливого сожаления, оно стало осунувшимся и болезненным. Укол беспокойства поразил его.
— Что такое? — спросил он тихо. — В чём дело?
Она покачала головой и отвела взгляд.
— Что такое? — потребовал он более настойчиво, взяв её за плечи. — Ну же, что с тобой!
— Полегче, старина, — сказал голос Гамильтона с беспокойством. — Вспомни, она только что потеряла ребёнка.
— Ребёнка? — Слоан инстинктивно отпустил её. — У нас с тобой не было ребёнка.
И тут он уже больше не мог игнорировать странность происходящего.
Ибо и в Гамильтоне, и в Элинор было что-то совершенно иное. Небольшое несоответствие во внешности, в не поддающихся определению чертах характера, делающее их почти теми же людьми — но не совсем; и инстинктивно он почувствовал между ними куда более тесную связь, чем та, что существовала раньше.
Он внимательно осмотрел их и обнаружил некий факт. Когда Гамильтон вошёл в сарай, на нём была зелёная куртка. Теперь она была синей.
— Хорошо, — сказал он, — как давно вы двое женаты? Или это что-то мимолётное?
Гамильтон говорил осторожно, очевидно, думая, что имеет дело с сумасшедшим.
— Ну э-э, мы женаты почти три года, ты же знаешь это. Чёрт возьми, я не далее как двадцать минут назад рассказывал тебе, как наш ребёнок подхватил азиатскую болезнь, прежде чем мы успели сделать ей прививку. Что всё это значит?
«Никакой Элинор, — пробормотал про себя Слоан. — Никакой Элинор для меня больше нет». Теперь он знал, что произошло.
Курт подошёл к поперечному ускорителю и осмотрел приборный щит из полусотни измерительных устройств, как если бы это было стихотворение, в котором каждый циферблат был словом, каждая их группа — строкой. Он пренебрёг одним фактором, когда создавал своё оборудование. Профессор имел дело с измерениями, и по этой причине пространственные отношения компонентов были важны.
Он пренебрёг геометрическим аспектом, и вместо того, чтобы поперечные силы воздействовали на платиновую чашу, они оказались направлены в поле, которое машина создала вокруг себя, где находились Гамильтон, и Элинор, когда он заменил неисправный компонент. Они получили напряжение, которое было накоплено для совершения косого броска через время.
Следовательно, Гамильтон и труп Элинор исчезли. А на их месте оказались... Гамильтон и Элинор.
Теперь загадка была разгадана: он знал, что происходит, когда большая масса перемещается под прямым углом ко времени. Происходит реакция, и она заменяется аналогичной массой из точки назначения.
Несмотря ни на что, он пришёл в восторг, когда увидел значимость этого. Были ли верны догадки столетий и его собственная теория множественных появлений? Существуют ли бесконечные дубликаты его самого, Элинор, всех?
Молодая женщина, которая стояла перед ним, почти во всех отношениях его Элинор, была из другого мира, из параллельного существования. В том мире профессор Слоан, который не допустил ошибки, позволив своей аппаратуре выйти из-под контроля, в ошеломлённом непонимании смотрит на труп.
В том мире Элинор не была его женой. Любит ли её существующий там Слоан, задался он вопросом? Он с трудом мог представить Курта Слоана, который не был бы влюблён в Элинор.
Были и другие аспекты нового знания, которые будоражили его воображение с непреодолимой, но отвратительной притягательностью. В бесконечных повторениях Элинор должна играть множество ролей... Элинор — неверная жена, Элинор — проститутка... и всё же каждая из них Элинор. Курт вздрогнул. Он не хотел, чтобы всё было так!
Эти мысли заставили его загореться бессильной ревностью, и когда он поднял глаза и увидел, как Элинор с мужем наблюдают за его безмолвными размышлениями, она вспыхнула в нём, как адское пламя. Он решил, что не может смириться с этим несчастьем. Профессор уже строил планы, как вернуть себе Элинор.
В качестве первого шага Курт дал им объяснение, как можно проще описав то, что, по его мнению, произошло. Он с облегчением увидел, что они не осуждают его, но также заметил нежный взгляд, который Элинор бросила на Гамильтона, и почувствовал себя более одиноким, чем когда-либо в своей жизни.
— Очень хорошо, — продолжил Слоан, стараясь говорить ровным голосом, — теперь я предлагаю снова запустить ускоритель частиц. Это не ваш мир — поэтому, если вы будете любезны оставаться там, где стоите...
Гамильтон нахмурился, обдумывая его теорию.
— Очень интересно, старина, но я не хочу оказаться на принимающем конце. Если ты можешь отправить нас обратно туда, откуда мы прибыли, пожалуйста, сделай это. Но думаю, тебе следует быть осторожным.
Слоан проигнорировал упрёк. На самом деле, он был не совсем откровенен, потому что пропустил в своём рассказе эпизод с несчастным случаем, и вовсе не собирался возвращать их в исходное бытие. Курт хотел Элинор, но не труп, который стал бы его уделом, если бы Слоан сдержал своё слово, а живую Элинор, идентичную той, которую он потерял. Где-то в бесконечных комбинациях параллельного времени был её идеальный дубликат.
Гамильтону стало жаль его, когда он готовился ко второму броску через время. За последние полчаса Слоан ссутулился, осунулся, превратился в жалкое существо, движимое ужасным внутренним отчаянием. Дрожащей рукой он нажал переключатель, чтобы завершить операцию, и повернулся, чтобы посмотреть на Элинор.
И тут же увидел заметно другую женщину. Черты её лица были прежними, но она держала голову более прямо; в глазах появился сверкающий блеск, который раньше был лёгким и нежным. Горечь и зачатки ненависти начали подниматься в нём, потому что, глядя на неё, он был уверен в одном: эта женщина никогда не согласилась бы стать его женой.
— Итак, — сказал он сардонически, — могу ли я узнать имя твоего мужа?
Она уставилась на него.
— О чём, чёрт возьми, ты говоришь?
— Ты меня слышала, — нелюбезно прорычал он. — Твой муж!
Она пожала плечами.
— Ты очень хорошо знаешь, что мой муж Питер Гарретт, и всегда им был.
— Эта жаба! — воскликнул Слоан, разочарованный сверх всяких ожиданий. — Этот мерзавец, который пытался меня погубить? Клеветал на мою работу, пытался сделать из меня изгоя...
Она вскинула голову со всем оскорблённым достоинством, на которое способна женщина.
— Ты не имеешь права оскорблять моего мужа, — презрительно сказала она ему. — Он никогда не делал этих вещей; ты просто слишком чувствителен. А теперь, я думаю, мне лучше пойти домой.
— Домой? — злобно рассмеялся Слоан. — Ты дура, для тебя здесь нет дома! — Его мышцы свело от ярости, и он напрягся, как будто собираясь наброситься на неё. Сдерживающая рука легла на его руку.
— Спокойнее, Курт. Ничто не стоит такого беспокойства.
Большое лицо Гамильтона смотрело на него с братской заботой. Куртка, как заметил профессор, снова стала синей.
— Оставь меня в покое.
— Слушай, Курт, забудь об этом. Можешь ли ты сейчас сделать Элинор хоть немного счастливее?
— Значит, ты знаешь, что происходит?
Собеседник кивнул.
— Твой двойник довольно быстро разобрался в этом, когда ты уронил тело ему на пол. И он был не очень рад этому.
— Это не твоё дело.
Слоан тяжело задышал, с пугающей быстротой потянулся к верстаку и схватил большую металлическую разрядную трубку.
— Бог свидетель, Гамильтон, если ты вмешаешься в мои дела, я прибью тебя этим!
Гамильтон отошёл и сел на другой стороне лаборатории.
— Никто не должен так поступать, — пробормотал он себе под нос. — Он обезумел от страсти и не понимает, что делает.
Слоан снова повернул откалиброванные ручки и щёлкнул выключателем. На этот раз он преодолел огромное расстояние, чтобы совершить обмен с бытием, удалённым на миллионы, миллиарды повторений, в надежде, что где-то далеко, в туманной бескрайности поперечного времени найдётся объект его поисков. На короткий миг произошёл сверхъестественный проблеск: затем Элинор бросилась ему в объятия, успокаивая его нервы своими нежными руками.
Приветствие было настолько ласковым, что у него не возникло вопросов, и вся тревога исчезла. Он провёл руками по её плечам, украдкой оценивая её. С этой он согласится. Она была его.
Эта Элинор соответствовала главной его черте, хотя он и не осознавал этого: обладанию. Безумие отступило от него, когда причина травмы была устранена.
Затем Гамильтон сердито шагнул вперёд.
— Ты, кретин, Слоан! — начал он, но профессор отмахнулся от него.
— Убирайся из моей лаборатории, — приказал он. Повинуясь внезапному порыву, он схватил разрядную трубку и пошёл к ускорителю, разбивая все компоненты ценной аппаратуры. — Это конец поперечной физики! Я отрекаюсь от своего знания о ней — сейчас!
И такова была сила воли этого человека, что всё, касавшееся поперечных частиц, покинуло его разум.
Но Гамильтон набросился на него, ярость вырывалась из него, как пар из парового двигателя.
— Такой самодовольный и довольный! Разве ты не знаешь, что ты сделал сегодня? Ты вернул Элинор, да. Но как насчёт бедного дьявола, у которого теперь нет ничего, кроме того... что было у тебя сегодня утром? У него те же чувства, что и у тебя. Он — это ты, до мельчайших деталей.
Эта горькая речь наконец отрезвила Слоана. Он опустился на табурет, поражённый.
— Что я наделал? — произнёс он пустым голосом. Он совершил чудовищное преступление — против самого себя. Теперь он был измождён, истощён безжалостной неослабевающей страстью, думая, что где-то есть профессор Курт Слоан, который плачет от невыразимого горя.
Он научился пересекать время и быть похитителем женщин за счёт других своих «я». Он знал, что проведёт много лет, размышляя об этом.
Элинор выглядела смущённой.
— Курт, — жалобно произнесла она, — я не понимаю.
Солнечный свет блеснул на разбитом ускорителе. Он обнял её и нежно прижал к себе.
— Не волнуйся, — успокоил он, — это ничего не значит. Не волнуйся.
Она, очевидно, не знала, что произошла какая-либо перемена. Он решил, что она никогда не узнает об этом.
Ни один человек не получает идеального воздаяния через эгоизм. Он нашёл награду, и познал цену ревности. Он был рад, что она вернулась. Но никогда больше профессор Слоан не испытывал ревности к своей жене.
1962
Первая публикация New Worlds Science Fiction, #120 July (1962)
Перевод В. Спринского