Помнится, у многих читателей «Лавра», самого громкого романа Евгения Водолазкина, сложные эмоции и реакции вызывали разбросанные по средневековому лесу пластиковые бутылки, хотя такое смешение времен было частью авторского замысла, лишь подчеркивающего особенности мира, в котором жили персонажи книги.
В новом романе писатель обошелся со временем более прямолинейно, но и более масштабно. Перед нами сжатая до нескольких сотен страниц историческая хроника Острова: от принятия христианства до условно наших дней и катастрофы, угрожающей его существованию.
Конечно, иносказание прозрачно – это история России, волей автора перенесенной – что те пластиковые бутылки — в вымышленное пространство наподобие Макондо или Йокнапатофы, где история становится притчей. И не просто притчей, а с христианской моралью (как говорили, не стоит город без святого, селение без праведника. Для Острова – праведников понадобилось двое).
Сама попытка историософии, пусть и в масштабах Острова, характеризует книгу как явление незаурядное и по-хорошему дерзкое, а уж обращение к религиозной трактовке истории в наш секулярный век и вовсе делает роман совершенно фантастическим.
Жюри премии об «Оправдании Острова» Евгения Водолазкина
Ольга Балла:
Ну, границы жанра, как и сказано в положении о премии, роман Евгения Вололазкина очень даже расширяет. Вплоть до того, что переходит на совсем другие жанровые территории — как минимум на две (на три?): политической сатиры (она же отчасти и пародия – на византийские хроники, например), притчи, проповеди. Роман, конечно, может быть отнесён с известным усилием к альтернативной истории, хотя представленная в нём история несуществующего Острова куда больше похожа на (грубую, упрощённую для удобства, прямолинейно-наглядную) лабораторную или, ещё точнее, учебную — модель того, что вполне себе осуществилось.
Достоинства этого текста лежат за пределами фантастики как таковой: Водолазкин – тонкий и сложный стилизатор (с хорошо обозначенной, устойчивой, ироничной внутренней дистанцией от стилизуемого) текстов и повествовательных манер прежних времён. Это его умение знакомо нам и по предыдущим его книгам (как, кстати, и любимая авторская идея об иллюзорности времени, которая тут в очередной раз повторяется без какого-либо существенного обновления); вообще, стилистически и интонационно он от романа к роману довольно однообразен. Подобно тому, как сам автор когда-то назвал своего «Лавра» «неисторическим» романом, «Оправдание Острова» можно смело называть романом «нефантастическим».
Всё-таки это никакая не фантастика — несмотря на присутствие в романе того, что вроде бы можно назвать фантастическим допущением (нетипичное долголетие праведников Парфения и Ксении, живущих, по неисследимо-таинственным причинам, уже четвёртый век), и на относительную альтернативность показанных там исторических процессов. (А что? – Пожалуй, всё-таки притча и проповедь, имеющая целью очередной раз подтвердить старые добрые христианские истины и очередной раз провозгласить задолго до автора известные ценности.) Вопрос о смысле истории со всеми её трагическими нелепостями и возможности её «оправдания» автор поставил и сам же на него ответил: этот смысл, он же и оправдание, — в существовании праведников (в самой возможности их существования). Это представление известно ещё с ветхозаветных времён, когда Господь обещал пощадить Содом, если там найдётся достаточное число праведников (в отличие от Острова, их там не нашлось, что лишний раз доказывает реальность библейских событий). Увы, Водолазкин не предлагает никаких (новых, дерзких и неожиданных) гипотез об устройстве мира, человека, исторического процесса; не проблематизирует существующих представлений обо всём этом и, в конечном счёте, не даёт читательскому мышлению новых возможностей и не раскрывает перед ним никаких «новых горизонтов».
Природа очистилась настолько, что в большую литературу вернулась фантастика…
Это конечно не всерьез, но вообще в последнее время мы получили довольно много книг, безусловно фантастических, но проходящих по разряду мейнстрима. «Доктор Гарин» Сорокина, «Человек из красного дерева» Рубанова, хотя бы. «Оправдание Острова» не исключение, причем это не первый опыт автора в таком роде – до этого был агиографический «Лавр». Фантастику как прием можно трактовать в первую очередь как развернутую метафору – эта метафора здесь лежит на поверхности, и автор сам, как бы выбивая оружие из рук ленивых критиков, устами культурного деятеля, знаменитого режиссера Жана-Мари говорит, что «историю Острова» можно рассматривать, как метафору истории государства вообще. Может быть даже всемирной истории. Ну, всемирной — не всемирной, а европейской, хотя и с некоторым креном в историю России – можно. Тут есть явно узнаваемые демагоги, призывающие к светлому будущему, а с целью его построения — к изьятию излишков и сооружению бараков, и превращение их слоганов в мертвую идеологию с последующим вырождением оной – тоже. Есть и как бы разграбленная иностранными агентами Россия 90-х (этап правления фокусника Вольдемара); все это очень иронично, почти карикатурно и узнаваемо. Параллельно с историей временщиков разворачивается другая история – как бы «потаённого», вечного острова, которую символизирует священная пара правителей – Парфений и Ксения; то есть непорочно зачатый и чужая, всю жизнь прожившие исключительно в духовном браке. Вечны они еще в том смысле, что каждый раз приходят на помощь населению острова, когда оно сбивается с верного пути.
Добавлю, что, поскольку сам роман в высшей степени ироничен, а некоторые его образы можно и счесть политическими карикатурами, то ирония автора по-моему состоит еще и в том, чтобы так услужливо подсунуть нам это лежащее на виду простое толкование мессиджа. Это заставляет думать, что есть какой-то еще скрытый мессидж, но опять же авторская ирония может состоять в том, что скрытого мессиджа по большому счету нет. Ну да, есть грустная насмешка над простодушным освоением «западных ценностей» и «благ цивилизации» (а заодно и над строительством светлого будущего в одной отдельно взятой стране) и параллельно с ней возвышенная агиография, повествующая о праведной жизни и смерти святой четы; возможно есть рассуждения о природе власти, но тоже достаточно ироничные, доступные э… большинству читателей (лично я в ней вообще ничего не понимаю, власть – странная штука). Ну и о структуре романа – здесь и сейчас хроники Острова – незадолго до своей жертвенной смерти комментируют Парфений и Ксения; и если хронисты (и автор) описывают события с суховатой, но недвусмысленной иронией, то личный взгляд Ксении и Парфения человечен, возвышен и бесхитростен. Надо сказать, что комментируют они хроники из уютной Европы с ее кафешками, виллами и тихими побережьями, то есть, не так уж она и плоха (словно спохватившись, автор помещает в текст бунт «желтых жилетов» — а то уж больно благостная вышла картина).
Еще одна возможная идея романа – постепенное вымывание, исчезновение из истории человечества чудес и замена их сухой прагматикой, в общем это и стало частично причиной новых бед, хотя и старые были не лучше. Но последнее явленное чудо как бы обещает нам новое небо и новую землю.
Однако новыми горизонтами фантастики по-моему это считать нельзя, поскольку роман написан в русле вполне почтенной традиции; прием этот (фантастика как метафора) в литературе не нов, я бы, скорее, сочла, если бы вся литература писалась единовременно, «Новыми горизонтами» роман Замятина «Мы», но ему уже сто лет. Однако это не отменяет того, что роман штучной выделки, и безусловно будет востребован читателем. Особенно западным, который и ждет от России чего-нибудь такого и воспримет текст как такой обобщенный (и потому понятный) дайджест Российской турбулентной истории. А мы и так все про себя знаем.
В. Березин, мне тебя не хватает.
Ирина Епифанова:
Наверное, Толкиен, когда писал «Сильмариллион», рисковал примерно так же. Среднестатистический читатель, беря в руки художественное произведение, хочет видеть его и похожим на художественное. С живыми персонажами, неожиданными сюжетными поворотами, психологией и т.п. Немногие скажут: «Фикшн, который маскируется под нон-фикшн, ух ты, как здорово!»
Но хорошо, что некоторые авторы всё-таки рискуют.
«Оправдание Острова», история некой несуществующей страны, притворяется хрониками и летописями. И похожа сразу на кучу всего, от «Повести временных лет» и агиографической литературы до «Гулливера» и «Утопии». Ну и с «Хазарским словарём», пожалуй, тоже есть сходство.
При внешнем следовании канонам летописей автор рисует удивительный и необычный мир. И это сочетание «формального» подхода с отвязной фантазией особенно, как говорится, доставляет.
По итогам: как обычный читатель я слегка «обломалась», поскольку хочу в тексте получать «для ума» и «для сердца» примерно в равных пропорциях. А этот текст, на мой личный вкус, всё же слишком от ума. Как редактор — признаю высочайшее литературное мастерство.
Вадим Нестеров:
А вот здесь ситуация, обратная Белоброву/Попову – это мог бы быть прекрасный роман, но слишком уж серьезен автор. Сделан текст не менее профессионально – Водолазкин есть Водолазкин — но очень уж пересушенный и очень переусложненный роман. Мое нетривиальное отношение к истории общеизвестно, но этот текст даже для меня ту мач. Четыре, по сути, измерения, наложенных друг на друга – сама хроника острова, комментарии Парфения и Ксении, фильм французского режиссера плюс сам автор – это слишком дофига. И самое главное – непонятно, зачем бедного читателя заставляют продираться. Я так и не понял, чем обусловлена переусложненная форма, какую сверхзадачу она выполняет. Если конечно, не является самоцелью. Так или иначе – это хорошо сделанный текст, но не лучший роман Водолазкина.
Екатерина Писарева:
Насколько мне не понравились предыдущий роман «Брисбен» и сборник «Сестра четырех», настолько же захватило «Оправдание Острова» – сложный гибридный текст. Это и философская притча, и постмодернистское упражнение, и фантастическая история, и псевдоисторическая реконструкция, и даже житие. Ближе всего новый роман, конечно же, к «Лавру» – и по языку, и по некоторым художественным приемам. Но звучание все равно другое – в нем больше остроты, современного, свободного. Автор как бы не ограничивает себя, не помещает свой роман в жанровые рамки – в нем библейские истории могут соседствовать с черным юмором и языком современных медиа.
Человек и власть, человек и история, человек и время – три грани этого романа. Повествование мускулистое, выдержанное, ритм идеальный. Язык находится в гармонии с формой, а форма – с содержанием. Из истории одного Острова (невольно вспоминается Салтыков-Щедрин) можно многое узнать и о современности, но параллель не лобовая, деликатная. Это действительно хороший цельный текст, открывающий новые горизонты в – казалось бы – давно знакомом писателе.
Стилизация на самом деле относится к одному из сложнейших приемов в литературе. И, когда писатель пытается построить значительную часть своей книги на таком приеме, то он должен осознавать – насколько велик риск неудачи. Вот и в «Оправдании Острова» Евгения Водолазкина, когда автор периодами переписывает измененные куски из синодального перевода Библии или византийских хроник вкупе с русскими летописями, иногда возникает плохая состыковка заимствований из оригиналов и авторских «дописей». Впрочем, это не сильно портит впечатление от книги, которая представляет собой, кончено же, никакую не научную фантастику, а чистый постмодернистский эксперимент.
Изображенный в книге мир странным образом двоится – в нем вроде бы есть и элементы нашей реальности (вроде Франции и Иерусалима, христианства и технического прогресса), а, с другой стороны, все повествование крутится вокруг некоего Острова за Морем (именно так, с большой буквы), пародирующего Византию и Россию одновременно. При этом данный островок вовсе не является прямым аналогом ни одной из этих сверхдержав, а оказывается именно небольшим и отдельным клочком суши, на котором, правда, разворачиваются нешуточные политические «страсти».
И здесь становится совершенно понятным главный источник вдохновения книги Евгения Вололазкина – это «История одного города» М.Е. Салтыкова-Щедрина. Но, как ни странно, «Оправдание Острова» отличается в лучшую сторону от книги якобы «классика отечественной литературы». В нем нет той удушающей злобы и злобности, которой буквально проникнуты страницы текста Салтыкова-Щедрина. Напротив, роман Е. Водолазкина по-хорошему меланхоличен и элегичен. А многие из персонажей (особенно – центральные герои – князь Парфений и княжна Ксения) кажутся не саркастичными карикатурами, а вполне добрыми и достойными действующими лицами пусть и совершенно фантастической истории.
И этот положительный настрой автора рождает какое-то подспудное доверие к тексту. До такой степени, что иногда кажется, что будь реальная Россия островом размером с какую-нибудь Гренаду или Мартинику, может быть, ее судьба и напоминала бы стилизацию из этого романа.
На сайте «Новых горизонтов» эти отзывы давно опубликованы — но если у вас не хватило времени-сил-желания до них добраться, собрал заодно и тут, по каждой книге. А о дате вручения премии скоро объявим, не теряйтесь.
В наше непростое и, будем надеяться, не последнее время, сценарии мирокрушения приобретают особый характер. Свой вариант (даже два варианта) представили и Белобров с Поповым, авторы культового «Красного бубна».
Причина этого Апокалипсиса – не климатические изменения или конфликт с применением ядерного оружия, а череда случайных (и неслучайных тоже) совпадений и злокозненные инопланетяне, конечно. И там, где другие авторы бросились бы живописать картины катастроф, Попов с Белобровом выводят на первый план с виду непримечательные и даже в хорошем смысле слова дурацкие бытовые сценки.
Вот философ Маналов в поисках Абсолюта (водки, а не того, о чем вы подумали). Вот певица Зоя Котик, встретившая инопланетянина Костю. Вот ревнивый Роман Монеткин и его возлюбленная Юля, обуреваемые шекспировскими страстями. Вот и другие персонажи, и все они, как выяснит по мере прочтения внимательный читатель, взаимосвязаны, вплетены своими действиями и их последствиями в единую сюжетную канву.
И заканчивается этот сюжет так, как и обещало название – Апокалипсисом. Волей соавторов хроники надвигающихся бедствий становятся чтением веселым, а «роман-катастрофа» оказывается на территории сюра и трэша.
Возможно, текст выиграл бы, будь он поразмашистее, пообъемнее. Но и этого хватит, чтобы растащить его на афоризмы (например, «жизнь — это не только размножение, но и уничтожение размноженного»).
Да и как бороться с инопланетянами позорными гранатами читатель запомнит навсегда.
Жюри премии о «Плановом апокалипсисе» Владимира Белоброва и Олега Попова
Ольга Балла:
Текст выстроен в своём роде виртуозно — в смысле показанной там авторами связи всего со всем, случайного и ситуативного – с глобальным (эта мысль, хотя и не слишком оригинальная, зато показанная наглядно и подробно, вполне может быть сочтено даже более важной для текста, чем всё, относящееся к катастрофическому концу цивилизации): детали, незначительные в одной сюжетной линии, оказываются ключевыми в других; все ниточки, по видимости оборванные, в конечном итоге вплетаются в цельную ткань. Вообще же, по моему чувству, тексту сильно недостаёт глубины. (Не говоря уж о том, что «Апокалипсис» уже по самому смыслу слова никак не тождествен катастрофической гибели всего, — и Белоброву ли с Поповым, основоположникам, как пишут, «православного мистического триллера», этого не знать? – слово это, означающее по-гречески «откровение», по идее, указывает на раскрытие некоторой окончательной истины о мире, но ничего подобного тут не происходит.) (Настойчиво-)пародийный, иронический компонент в повести существенно сильнее собственно фантастического, который, с его «щелочноземельными металлическими гуманоидами», готовившими на Земле «крупный теракт – глобальную бактериологическую атаку» (так, надо думать, авторы обыгрывали пандемию, во время которой всё это писалось), тут и сам по себе довольно пародиен. Очерк провинциальных нравов в повести даже чисто количественно занимает гораздо больше места, чем фантастика как таковая и может читаться независимо от неё.
Два варианта финала – идея сама по себе интересная, только, увы, из предшествующих событий в тексте эта двойственность не вытекает (несмотря даже на то, что в обеих версиях ключевую роль играет прилетающий в окно молоток), она основана на двух совершенно разных версиях Конца Всего. (Ну и, строго говоря, мысль о том, что причина гибели планеты – инопланетные гуманоиды / рептилоиды, а люди – их не осознающие того орудия, глубокой и плодотворной тоже назвать трудно).
Характеров (как, впрочем, и интересных идей о мироустройстве и человеческой природе) там нет, зато есть грубовато (хотя и ярко) очерченные (и узнаваемые) типы и социальные ситуации, что, конечно, немало. (Кстати: только ли мне одной кажется, что провинциальный философ Маналов с его бытовыми нелепостями, женой-Ксантиппой и экзистенциальными сентенциями типа «Что-то постоянно меняется, а что-то остаётся относительно неизменным, как, например, камень» — возник под сильным влиянием философа Якова Павла Гельмана и во многом его повторяет? – только он заметно ухудшенная и упрощённая копия, и к пародийности в нём всё, похоже, и сводится.)
Владимир Белобров и Олег Попов – культовые фигуры 90-х (подробнее про них можно прочитать вот тут.
Они известны много чем замечательным, не только прозаическими текстами, и в общем их можно было бы назвать контр-культурщиками (многие их книги выходили в знаменитом «Красном матросе»), если бы вся чего-нибудь стоящая культура тех лет не была контр-культурой (таким образом контр-культура условных 80-х стала магистральной культурой 90-х и можно ли ее называть контр-культурой не знаю, но это я уже запуталась и вообще не о том).
Из этого же материала следует, что «Плановый апокалипсис» авторами написан после десятилетнего перерыва в сотрудничестве как часть трилогии во время первого карантина («в 2020 г…. сначала на электронной платформе Author.Today, а позже и на бумаге, выходит «пандемическая трилогия»: три коротких романа — «Плановый апокалипсис», «Книга счастья», «Невидимые миру связи, или Разумные зайцы». «Плановый апокалипсис» датирован «05.03—21.04.20», «Книга счастья» — «27.05—28.06.20»). Все три романа построены на перекрестных отсылках друг к другу и писались авторами «поглавно», то есть один – одну главу-завершенный эпизод (они небольшие), другой – другую. Потом это сводилось вместе.
В результате перед нами проходит серия сюжетов (иногда чернушных, иногда фантасмагорических, иногда трогательных, иногда и то и другое и третье), повествующих о жизни всяких печальных людей нестоличного города. Герои как бы перетекают из одной истории в другую; прием не новый, а уже, пожалуй, и почтенный. Фантастическая идея до какой-то степени грустная – земная цивилизация служит полигоном для отработки чрезвычайных ситуаций, все апокалипсисы тут плановые, но в какой-то момент в силу печальной случайности что-то пошло не так… Но, конечно, этим идеи не ограничиваются – тут есть и часы с обратным ходом (машина времени), и пришельцы-резиденты, и странные ритуалы. На самом деле в маленьких городках всегда все это есть ?.
Надо сказать, что в «Плановом апокалипсисе» гораздо меньше провокации (в «Красном бубне», цитирую ту же «Сигму», «Магистральный сюжет приходит из детской страшилки, которой Игорь Мешалкин пугает сестренку Верочку. Хамдэр — повелитель тьмы у древнегерманских племен, он же Троцкий, прикидывающийся соратником Ленина и сотрудником Коминтерна, — пытается вернуть себе выкраденную во время войны Абатуровым шкатулку с пальцем Ильи Пророка, чтобы устроить Апокалипсис, который в этой версии совпадет с излучением божественной звезды Рэдмах»), жесткости, размаха и веселой злости, это очень грустная и человечная история (ну не без чернухи, конечно, но это и хорошо, что-то же должно такое быть?).
Важно, что «Плановый апокалипсис» -вещь по нашим временам уже мейнстримовская (надо сказать, то, что он воспринимается мейнстримом, во многом заслуга тех же Белоброва-Попова, заметно расширивших рамки нашего восприятия). Ее вполне можно представить себе опубликованной, скажем, в «Новом мире», но в «Новом мире» можно представить себе много чего, потому что это хороший журнал.
Можно ли считать это новыми горизонтами, не знаю. Для самих Белоброва и Попова это не новые горизонты, уж точно. Сама по себе вещь безусловно в высшей степени качественная, но, по-моему, не имеет никакого отношения к фантастике. Тем более, это в общем часть целого, хотя и самостоятельная часть. Но тут похоже таков общий принцип структуры трилогии – каждый отдельный микросюжет – часть целого, а целое в свою очередь часть еще большего целого. Так или иначе, без Белоброва и Попова наша культура была бы гораздо-гораздо беднее, спасибо им за то, что они есть.
В. Березин, мне тебя не хватает.
Ирина Епифанова:
Наверное, некоторая проблема литпроцесса в том, что любой выдвинутой на любую премию книге жюри придирчиво смотрит в зубы и светит фонариком в глаза: а в чём тут сверхидея? А где не бывало оригинальное фантдопущение? Где изощрённые языковые приёмы и игры со стилем?
Здесь мы имеем просто хороший уютный текст, в котором всего в меру и всего достаточно. И объём повести небольшой, и композиционно и сюжетно все линии ловко взаимоувязаны. И юмора ровно как надо. Да, пожалуй, без потрясений, рекордов, а значит, вероятно, и без призовых мест (хотя не факт, мне текст напомнил прошлогоднего лауреата, «Фальшивого слона»). Но повесть, безусловно, добротная и милая, приносит читателю негромкое удовольствие.
Вадим Нестеров:
Фантастикой в ее современном понимании здесь, конечно, не пахнет, но фантасмагория очень классная. Судя по всему, авторы изначально не относились к тексту, как к чему-то серьезному, что сильно пошло на пользу повести. Очень легкая, часто смешная, профессионально сделанная из филигранно переплетенных глав. Даже раздвоенная концовка не разочаровывает. Очень хорошо. Второе место.
Екатерина Писарева:
Творческий тандем Владимира Белоброва и Олега Попова вылился в «Плановый апокалипсис», а текст, прочитанный около месяца назад, выветрился из головы так быстро, что даже мысль за хвост ухватить не получилось.
Череда событий, людей, имен – и все какое-то незапоминающееся, блеклое, проходное. Пожалуй, «жопа в шпагате» – это самый яркий образ из всего романа, в названии которого красуется мощное слово «апокалипсис». Думаешь, что будет «огонь небесный», а оказывается – всего лишь зажигалка.
Ели текст начинается с осточертевшего за тридцать (а то и больше) лет беззубого глумления над «баяном» «Как вы пишете вдвоем?» – это очень плохой симптом.
Симптом того, что у соавторов плоховато с чувством юмора. Но это так, полбеды. В конце концов, фантастику читают не для того, чтобы животики надорвать. Чтобы развлечь себя нехитрой шуткой, можно легко найти массу других текстов на специализированных сайтах в Сети. К сожалению, по мере чтения выясняется, что у создателей «Планового апокалипсиса» плохо и с самым важным для авторов фантастических текстов – с фантазией.
Недостаточно просто напихать в одни текст описание кучи событий, которые стряслись с тривиальными персонажами из «бытовухи» про нашу реальность, вроде бы столкнувшимися с пришельцами из космоса, чтобы получился цикл «Великий Гусляр» Кира Булычева. У покойного мастера каждый рассказ о соприкосновении советской обыденности и фантастического запределья был увязан с интересной или забавной фантастической идеей. А у В. Белоброва и О. Попова – нет.
Пришельцы и дураки среди нас? Что ж, удивили. Да об этом – половина мировой литературы (это про дураков) и половина НФ (это – про пришельцев). Чтобы произведение заинтересовало читателей, надо, чтобы оно и было интересным. А от «Планового апокалипсиса» создается впечатление, будто самим авторам во время карантина не слишком-то и хотелось писать задуманный текст.
И еще одно настырное упоминание – об «обмане потребителя». Да, я выгляжу как зануда, периодически поминая об этом в своих рецензиях, но, надеюсь, «повторение – мать учения». Даже если соавторы подразумевали под термином «апокалипсис» его истинное значение – «откровение» – то ведь большинство читателей этого намека не поймет. Современные граждане понятие «апокалипсис» ассоциируют исключительно с глобальной катастрофой. А вот ее-то (спойлер!) в книге и нет. А есть цепь абсурдных эпизодов, впрочем (надо признать должное) грамотно увязанных воедино.
Только это, к несчастью, не искупает общего тягостного впечатления от совсем унылого текста без малейшей фантастической выдумки.
облако тэгов
