Наивно, очень наивно... И то, что учёные могут сохранить в тайне такое открытие, и тем более, что лет через пятьдесят обществу можно будет доверить контроль над будущим. Но написано хорошо, пока читаешь рассказ, автору веришь.

Литературная иллюстрация к давно уже высказанному мнению автора, что никакой разницы между фантастикой и реальностью -- нет. Кто-то может сказать: «Но ведь это не фантастический рассказ!» На самом деле это наша жизнь фантастическая.

Сильнейший рассказ, вызывающий многочисленные, хотя и не навязчивые ассоциации с реальной жизнью, что редко встречается в фэнтези, и что я всячески приветствую. Прежде я этого автора не читал, теперь буду держать на заметке.

История о том, как знаменитый писатель Лука попал под машину и повредил левую ногу, отчего ожидалось великое облегчение читателям и издателям...

Нет-нет, я ни на что не намекаю, это всё Лагин придумал!

Ещё Козьма Прутков писал:

Пусть всяк садовника такого выбирает,

Который понимает, что значит слово «прозябает».

Так что, в этой сказке автор оказался не слишком оригинален. Зато как красиво написано: «Дендрарий! Вроде бог весть какая заразная болезнь. А на самом деле -- ботанический сад».

Лет сорок назад прочёл эту юмореску и ужаснулся: как же так, в юмористическом рассказе Фридриха Энгельса поминать? Ведь голову за такое снять могут! Однако, время прошло, и все остались живы. А рассказ и сейчас забавно читается.

А ведь эта крошечная сказочка является первоисточником для изрядного количества анекдотов про заграничные сортиры. Рассказываем и не знаем, что первым был Лазарь Лагин ещё полвека тому назад.

Первое произведение Ольги Громыко, прочитанное мной, и серьёзное разочарование в авторе, о котором слышал много противоречивых суждений. Прежде всего, поражает безграмотность сочинительницы, ничего не знающей о мире, который взялась описывать. Посмотрим по-порядку первые две страницы:

»... в лаптях версты не пройдёшь -- отсыреют», -- лапти, в отличие от чуней, не отсыревают.

»...вороньё к человеческому жилью на промысел подалось» -- осень в лесу -- самое кормное время.

Девушка идёт с высоко поднятой головой, но кланяется паутине, -- пожалуйста, что-нибудь одно...

»...кожанные штаны, одетые поверх полотняных» -- во что одеты эти штаны?

«сапоги потихоньку промокали» -- даже кирза, ежели она смазная, не промокает. А уж кожаные сапоги...

«вода пропитала онучи» -- сапог поверх онучей не наденешь, а ежели приведёт натянуть, то тесёмки от онучей ногу сотрут в пять минут. Онучи носят только с лаптями или чунями, а в сапоге -- портянка.

«надо бы отжать, да перемотать» -- она с ума сошла? Вода в сапоге (ежели черпанул верхом) не так страшна, как отжатая портянка или, тем паче, онучи. Ногу сотрёшь мгновенно.

По кметке стрельнули, она пожала плечами и села перематывать онучи... самоубийца.

«никто не бежал прочь», а в следующем абзаце -- «с испугу драпанул». Так бежал, или нет?

«тем глуше и обыденнее стакивалось железо с мёртвой древесиной» Глагол «стакиваться» не имеет к стуку никакого отношения. «Стакиваться -- заранее тайком условиться, сговориться» (Даль). Происходит от слова «так». А в конце повести у Громыко и мечи тоже стакиваются, так что это не опечатка.

Впрочем, хватит, две первых страницы кончились. Но и дальше концентрация бытовых ляпов не уменьшается. Автор никогда не топила русскую печь, не колола дров, не крыла избу соломой, она даже не знает, что снежная крупка не кружится, падая на землю. Автор с простотою удивительной лепит слова, не понимая смысла написанного.

Сюжет... непритязательная детективная история. Фэнтези, в данном случае, работает против автора и рассказа. Совершено двойное убийство; колдун пришёл и наколдовал, так что сразу стало ясно, кто убил. И где тут интрига?

Одно место в повести могло бы претендовать на серьёзные обобщения: убийство беременной женщины прислана расследовать кметенка, которая когда-то извела собственного нерождённого ребёнка. Но именно здесь автор не выдерживает стиля, переходя на абсолютно беспомощный лубок, переполненный инверсиями, штампами и красивостями. «Погиб мой суженый в бою неравном, отход сотоварищей прикрывая»... инда взопрели озимые... прочтёшь и ажно заколдобишься. Вместо сильной сцены получается сцена пошлая.

Что остаётся в сухом остатке? Историйка, написанная бойким пером и ленивым разумом на потребу непритязательного читателя. Прочесть и забыть. А лучше -- вовсе не читать.

Единственное, что вызывает в романе недоумение -- странное хобби главного героя: слабо верится, чтобы молодой парень в середине шестидесятых годов, рабочий на полупроводниковом производстве, посвящал своё свободное время изучению истории ВКП(б). Нормальные люди того времени не знали не только тех тонкостей, которыми оперировал герой Лагина, но и самых основ. Будь иначе, автоор аннотации (viv) не стал бы сообщать, что герой провалился в самое начало ХХ века, а точно указал бы год действия романа -- 1894 (в 1895 Ленин был арестован, отправлен в Шушенское, а затем уехал в эмиграцию и в Москве появился лишь в 1918 году).

В остальном роман прекрасно написан, читается на одном дыхании, радует великолепным знанием истории не только ВКП(б), но всей России. И главное -- чудесный русский язык, каким ни в то время, ни сейчас почти никто не владел. Я купил эту книгу в 1969 году и успел прочесть дважды, прежде, чем её зачитали. И вот теперь, почти сорок лет спустя, по памяти цитирую полюбившиеся места (у кого есть текст -- проверяйте!).

«Тебя за чем посылали, ирод? Тебя за огурцами посылали, а ты что купил? Ежели это огурцы, то где ихняя хрусткость? Четыре копейки коту под хвост!»

«Я тебе полтину дам, даже рупь-целковый. Желательно тебе иметь такую сумму денег?»

«После обеда её неудержимо тянуло соснуть, поэтому в будущем она обещала отлежаться в роскошную женщину»

Вот это и есть настоящая литература, настоящий русский язык. Спасибо, Лазарь Иосифович!

Бегающие боевые роботы, срисованные с фильма Лукаса, война с Островной империей и всё остальное на том же уровне новизны и самостоятельности. Читать было скучно, а через день рассказ забылся. Пришлось проглядывать текст заново и писать отзыв, чтобы не позабыть рассказ ещё раз.

Хоть бы что-нибудь в рассказе было оригинальным, а то ведь всё на уровне родимого пятна, по которому потерянные родственники находят друг друга... хоть бы одна психологически достоверная чёрточка, хоть бы один красиво выписанный предмет антуража. А уж описание магической битвы читать просто стыдно. Нет там битвы, а есть избиение автором противников главного персонажа (героем его называть неохота). В дополнение ко всему -- мутная концовка, совершенно не прописано, как именно вор обманул работодателя. Плюс -- абсолютно никакой стиль: восьмой класс средней школы. Первое прочитанное произведение этого автора и, боюсь, что последнее, разве что судьба запрёт меня с томом Бабкина в одиночной камере.

Ой, как это напоминает «Собачье сердце», но написанное нетвёрдой рукой и с подхихикиваниями. Есть у меня тихое подозрение, что Аркадий Бухов попросту писал пародию на уже написанную, но неопубликованную в Советской России повесть Булгакова.

Дидактика прёт из рассказа мутной волной. Это моё сегодняшнее мнение. А в пору мальчишества я был дико возмущён этим рассказом: кто ж катается на бампере легковушки? Это самоубийцей надо быть. Цепляться следует к грузовику; нога ставится на буксирный крюк, а сам держишься за борт. Опять же шофёр тебя не видит. И ещё на трамвайной колбасе катались. А про легковушку -- это автор попросту придумал.

Великолепное начало рассказа, живые люди со своими заботами и проблемами. Автор демонстрирует незаурядное знание материала, детали зримы и прописаны хорошим языком. И вдруг... какие-то нелепые сатанисты и концовка один в один срисованная с рассказа Артура Кларка. Обидно, честное слово.

1948 год. Постановление ЦК ВКП(б) об опере Мурадели «Великая дружба». Начинается травля композиторов: Мурадели, Прокофьева, Шостоковича. Незадолго до смерти Сергей Прокофьев произносит: «Не доросли ещё до моей музыки». Спустя полгода Николай Носов вкладывает эти же слова в уста Незнайки. И сегодня детишки читают Незнайку, не зная, как страшно это звучало в 1954 году. И я тоже ставлю десять баллов детской книжке. Но не её автору.

Да-да, это тот самый Медведев, который оклеветал Стругацких, и тот самый «Протей» на страницах которого это было сделано. А в остальном, если бы не скандал двадцатилетней давности, эта повестушка не заслуживала бы упоминания. Протей, он протей и есть -- одноклеточный.

Одна из вершин отечественной фантастики, органично сочетающая серьёзное и смешное. Чтобы написать эту небольшую повесть, нужно досконально знать нашу историю и уметь вычленять из подлинных текстов и событий смешное. Смех Михаила Успенского ничуть не напоминает американскую ржачку, юмор положений. Далёк он и от холодноватого английского юмора. Это типично наш, русский смех, перемешанный не с фарсом, но с трагедией. Жизнерадостный юмор скомороха, которого сейчас потащат на дыбу, запоздалая расплата битых гудошников с тишайшим царём. Впрочем, отмщенье смехом не бывает запоздалым, тем более, что слишком многое из того, на что обрушиваются бичи писательской сатиры, живо до сих пор. Вроде бы никто не носит кафтанов и не кричит «слово и дело государево», а по сути ничто не исправилось: те же временщики, те же соколы тайного сыска, то же повальное пьянство и всеобщий бардак. Разве что помойные ямы стали глубже и воняет из них гадостней. Но зато, там где прежде исправлял нравы лубок и скоморох, теперь старается Михаил Успенский. Спасибо ему за это.

Странное ощущение возникает при чтении статей, написанных авторским дуэтом: Байкалов и Синицин. Соавторы оперируют огромным количеством фактического материала, но при этом не создаётся впечатления, что материал переосмыслен и структурирован. Не возьмусь судить, является ли это осознанной авторской позицией, или соавторам просто нечего сказать читателю, но вся информация не только этой, но и других статей, написанных Байкаловым и Синициным, остаётся не более, чем информацией.

Сэр Артур Кларк был законченным безбожником, недаром в своём завещении он потребовал, чтобы его похороны не сопровождались никакими религиозными обрядами. Точно также, Артур Кларк верил в науку, поэтому было бы неверно искать в этом рассказе мистические настроения или мнение будто бы есть области, запретные для науки. А вот высмеять обскурантов, пытающихся поставить себе на службу достижения науки и техники, Артур Кларк был всегда готов. Интернет в ризнице, спутниковая связь в келье отшельника или стохастическая машина в буддийском монастыре -- разве это не смешно? И Артур Кларк говорит: «Да, это смешно. Но и опасно тоже».

В повести словно в фокусе линзы сошлись все достоинства и недостатки альтернативной истории. У Штерна достало таланта и разума, чтобы понять и показать читателю, что по большому счёту ничто не изменится, если заменить Горького Чеховым. Пусть Ленин потеряет власть на пару лет раньше, пусть Сталин вовсе не состоится, а на его место придёт мальчик из Уржума. Ну да, Киров, скорей всего, не допустил бы ежовщины. Зато у него не было сталинского пиитета перед званием литератора, и, как верно написал Штерн: Леонов, Шолохов и многие другие писатели, выжившие при Сталине, погибли бы при Кирове. Хрен редьки не слаще. И, разумеется, наличие великого гуманиста ничуть не повлияло на внешнюю и внутреннюю политику СССР. В конце концов (и Штерн об этом пишет) в Советской России жил Иван Павлов, который тоже не считал нужным молчать, однако, голос его не был никем услышан. В первые годы советской власти ещё был жив Владимир Галлактионович Короленко, чей авторитет мало в чём уступал авторитету Чехова. Короленко тоже не молчал и тоже не смог устыдить никого. Сохранились слова Ленина, когда он узнал о смерти писателя: «Наконец-то старый пердун помер. Похоронить по высшему разряду.»

Вот и спрашивается, зачем написана эта повесть? Только для того, чтобы дать читателю немножко пищи для ума? Или, чтобы ещё раз фаталистически вздохнуть о несовершенстве бытия? Или для того, чтобы с упорством вопиющего в пустыне, повторять: «Неважно, когда уйдёт человек, важно, чтобы он до самого конца оставался человеком».

Кроме знаменитых Лениздатовских сборников фантастики существовали в городе на Неве и сборники Детлитовские. Они были потоньше Лениздатовских и заметно отличались по составу. Тем не менее, это была одна школа ленинградской фантастики, так что обе серии прекрасно дополняли друг друга. «Часы с вариантами» -- последний такой сборник, составленный ещё при советской власти, но вышедший уже после 1991 года. Он одинаково органично смотрелся бы и в антологиях советского периода, и среди антологий новейшего времени. Подавляющее большинство произведений, составляющих сборник, ничуть не устарело за прошедшие годы.

Как только мы видим двух космических бродяг, попадающих во всевозможные передряги, сходу вспоминаются Грегори и Арнольд, рождённые гением Роберта Шекли. А подражатели, по определению, плетутся в хвосте.

Нечто подобное я уже писал по поводу рассказов Виталия Пищенко, теперь вынужден повторить в отношении Сергея Казменко. Впрочем, рассказ Казменко хорошо построен, легко читается, а ударная фраза в финале -- просто великолепна. Единственный недостаток: Роберт Шекли выглядывает из каждой строчки.

Борис Штерн некоторые из своих рассказов переписывал едва ли не нацело. Такова, в частности судьба «Баллады о бесталанном поэте», которая после переделки превратилась в «Кащея Бессмертного -- поэта бесов». При переделке исчезло множество примет застойного быта, но исчезла также и свежесть восприятия и большое количество замечательно смешных сцен. Конечно, не мне судить, -- автор меняет свой текст, как сочтёт нужным, но если бы сейчас пришлось выставлять оценку «Бесталанному поэту», я бы без сомнений выставил девятку или даже десятку. А «Кащею» больше семёрки поставить не могу, просто оттого, что вижу, как много в тексте пропало Штерновской искромётности.

Печальный пример сериальщины. Если за «Волшебника Изумрудного города», не колеблясь выставил десятку, то каждая следующая книга оказывалась всё слабей и тоскливей, пока, наконец, не добрались до натужных попыток выдавить из себя нечто на изъезженную до неприличия тему. В первую и даже вторую книги хотелось играть, додумывать, что там будет ещё, изобретать дополнитоельные приключения. Детская волшебная сказка должна быть именно такой, подразумевающей продолжение, которого не будет. Продолжения должны сочинять юные читатели, каждый своё и сам для себя. Этого автор не понял и принялся лепить сериал. В результате остальные книги я прочитывал, хмыкал и забывал, а «Тайну заброшенного замка» читал и вовсе с чуством глубокой неприязни. Обидно, что автор до такой степени испортил чудесный мир.

Обычно статьи и иные публицистические материалы являются необязательным довеском к фантастическим текстам, опубликованным в сборниках. В данном случае, дело обстоит наоборот. Публицистика сборника «Хищные вещи», по меньшей мере, не уступает художественным текстам, а по новизне поднятых проблем и значительно превосходит их. В полной мере сказанное относится и к небольшой статье Аллы Гореликовой. Статья имеет подзаголовой «Фантастика в рекламе и реклама в фантастике», но она не ограничивается заявленной темой, автор переходит к куда более широким обобщениям.

Интересная идея, интересная завязка и никудышная концовка. Сначала в помощь молодой семье очень ксатати объявляются ужасно мудрые и всё понимающие соседи, а затем, когда героям приходит пора самим решать свою судьбу, соседи очень кстати погибают. Автокатастрофа как двигатель сюжета -- никуда не годится.

В биографических материалах в конце книги сказано, что автору -- восемь лет. Мне приходилось видеть подобные рассказы, написанные 11-12-летними детьми, так что, вполне возможно, что и восьмилетнему мальчику по силам выдумать описанную в рассказе ситуацию. А вот стилистика рассказа изобличает взрослую руку. Родители помогли или редактор постарался -- не знаю. В любом случае,оценка -- коллективу авторов.

Вывод: для хорошего карьерного роста мало руки в министерстве. За министерское кресло надо бороться не от звонка до звонка, а до победного конца. Рассказ и впрямь в чём-то гоголевский, ибо эпоха сменилась, а рассказ не устарел.

Чем замечателен Михаил Успенский, так это умением вместо ожидаемой морали дать комментарий на совершенно отвлечённую тему, но дать так, что читатель ещё долго трясёт головой и восхищённо повторяет: «Эк, загнул!». А что он такого сказал? Ну, да, в разумности растений сомневаться не приходится. А в чём приходится?..

Суметь в сверхкоротком рассказе дать две парадоксальных концовки, да ещё, не сбиваясь с инитонации простодушного рассказчика, так, чтобы сюжет остался простеньким и линейным -- это высший класс!

У героини Бабеля не было ничего, кроме соли и смекалки, а у гражданки Шипишиной был муж-изобретатель, который всякую смекалку заменить может. Но вот, что интересно... вспомните, чем кончается рассказ Бабеля. Михаил-то Глебович подобрее получается! Или, напротив, побезжалостней?

В 1970 году эта книга произвела впечатление разорвавшейся бомбы. Читал и перечитывал множество раз, искал непрочитанные повести и рассказы по библиографии Ляпунова (немногие способны в собственной монографии дать место другому автору!). Уничижительные отзывы о фантастике ближнего прицела читал, как юмористический рассказ, а критическое неприятие «Улитки на склоне» воспринял, как личную трагедию.

Лучшей книги о научной фантастике у нас не было. К сожалению, нет и до сих пор.

Уже в этом крохотулечном рассказике видна страсть автора к научно-художественной литературе. Когда герой рассказа пытается выяснить, не самодел ли полученный семишник, он легко и как бы небрежно сообщает массу сведений о чеканах, лигатурах, присадках... Автору начинаешь верить.

Особенно забавно читается этот рассказ сейчас, когда мы уже дожили до 1996 года и знаем, что никаких двушек из никелистой бронзы в этом году не чеканили, так что двухкопеечная посылочка была не из будущего.

Давненько я такого бреда не читал. Проблему существования некрасивых девушек автор предлагает решать радикально -- путём массового трансвестизма. Скромные узбечки дружными рядами превращаются в хамоватых узбеков, принимаются пить, курить и волочиться за бабами. Следом за уродинками пол начинают менять и красавицы... И это не авторская пристёбка, Мавлюда Ибрагимова пишет абсолютно серьёзно!

Первый в нашей фантастике рассказ о клонировании людей, и насколько же он грамотнее того, что пишут в наше время! Разумеется, невозможно продублировать воспитание клонированных детишек, хотя бы уже потому, что старичок рассказчик был один, а сыновей у него -- двое. Так что, памфлетная часть рассказа с точки зрения НФ проваливается. Но зато она хорошо звучит как памфлет, направленный против глобализации. Клонирование, глобализация, стандартизация жизни и мышления -- не слишком ли хорошо Анатолий Днепров из середины шестидесятых предсказывает наше настоящее?

1964 год, новенький томик «Фантастики», который теперь так затёрт и зачитан. Повесть абсолютно незнакомых мне Стругацких, -- немыслимый восторг и совершенно детская обида: «Как, это всё? А где же обещанная другая история?». Книга с тех пор выучена почти наизусть, и всё же, раз за разом открываю то одно, то другое издание и перечитываю. Думаю, что это уже навсегда.

Повесть перегружена необязательными сценами, лишними диалогами, случайными персонажами. Каждая из этих лишних сущностей, вроде бы, на месте, но в сумме они вызывают впечатление страшной затянутости. По своему сюжету «Последняя дверь» -- небольшой рассказ, искусственно растянутый до размеров повести. В результате, читать скучно, а в память западает только последняя сцена.

В небольшой повести видим уже всё, что так ярко выделяло Владимира Савченко среди прочих научных фантастов шестидесятых годов. Научность действительная, а не на словах, интерес не к чудесам науки, а к процессу научного творчества, моральное противостояние людей науки с теми, кто выбрал науку в качестве удобной кормушки. В повести не совершается глобальных открытий, но впервые появляется тип учёного, так знакомого любителям фантастики по роману «Открытие себя». Может быть, единственное различие состоит в том, что здесь молодой автор питает куда больше иллюзий в отношении научного руководства. Достаточно сравнить образы академика Пантелеева из «Алгоритма успеха» и академика Азарова из «Открытия себя». Казалось бы, оба не ретрограды, но Азаров уже не генерирует идей, а, в лучшем случае, способен воспринимать чужие.

Сюжет рассказа легко предсказать. Диктаторы для того и существуют, чтобы их свергали. Тем не менее, читается рассказ приятно, а концовка, несмотря на всю ожидаемость, ударная. Свергнуть-то диктатора свергли, но как красиво!

Ужасно жалко, что я не выставляю оценки переводным произведениям, с каким наслаждением я влепил бы автору единицу! Не будем говорить о стиле, он зависит от переводчика. Поговорим о сюжете.

Джек Холлоуэй, мелкий служащий Компании под видим отпуска хочет побраконьерить самоцветные камешки на россыпи, принадлежащей Компании. Самому Холлоуэю принадлежит только крохотный домик («три или четыре фута по фасаду»), в котором скрываются десяток комнат, мастерские, гараж и ещё бог знает что. Во второй главе выясняется, что полиция, которой герой так боится в первой главе, состоит сплошь из холлоуэевских друганов, а главу Компании местные власти (этой Компанией поставленные) иначе как скотиной не называют. В третьей главе выясняется, что все земпли на 200 миль вокруг бедной хижины принадлежат Холлоуэю... Увидав, что его так опускают, глава Компании прилетает на планету. Его сопроводжает телохранитель со взглядом убийцы. Впрочем, телохранитель ничего не делает, даже когда Холлоуэй начинает бить морду его шефу. Он стоит и продолжает смотреть. Разумеется, Холлоуэй всаживает в мерзавца пулю... чтобы не смотрел.

Интрига романа вертится вокруг признания или непризнания разумными аборигенов планеты -- пушистиков. Пушистики умеют строить хижины, делают гарпуны для охоты на крабов, но они не беседуют с людьми! В конце концов оказывается, что они беседуют, но в ультразвуковом диапазоне. Ничего не скажешь, могучая мысль и жгучая тайна природы! После того, как она разгадана, Компания лишается права добывать цветные камушки, а Холлоуэй, разумеется, нет.

Замечателен периферийный образ великого учёного, приехавшего разгадывать тайны планеты Пушистиков. Судя по его высказываниям, образование у него неполных три класса, на зато он непрерывно повторяет, сколь он крут в научном мире. Но как только Холлоуэй предлагает ему бросить науку и зяняться торговлей камешками, гений немедленно соглашается.

Интересно, что написано во второй и третьей книгах этого бессмертного сериала? И какой оценки заслуживают они?

Когда-то это читалось как памфлет, а сегодня... засилье одноразовых товаров и китайского ширпотреба превратили фантастику в явь. Разве что табуретки покуда не запрещены.

У Нины Матвеевны Берковой всегда был хороший вкус, и это заметно по составу сборника. Но она очень не любила малые формы: короткий рассказ, миниатюру, юмореску... и это тоже заметно.

Вообще-то, после решения присяжных, никакой судья, электронный или нет, уже не решает, виновен ли подсудимый. Он всего лишь выбирает, какое из возможных наказаний следует применить в этом деле. Ну и конечно, утверждение автора, что на Западе финансируются только те исследования, которые принесут немедленную прибыль... Конечно, мы жили за железным занавесом, но такие вещи можно было узнать и по открытым советским источникам.

Среди научной фантастики шестидесятых рассказы Владимира Григорьева выделяются бесшабашной ненаучностью и неутомимой внутренней энергией. И чем нелепее события, разговоры и околонаучные допущения, тем больше им веришь, потому что есть в этих рассказах высшая правда, поднимающаяся над правдой факта. Рассказ «Над Бристанью, над Бристанью горят метеориты!» -- лучший в небольшом творческом наследии автора.

Излюбленный приём фантастики ближнего прицела: случайно обнаруживается нечто, порой принимаемое за чудо, затем приходит советский учёный и быстренько всё объясняет, попутно делая очередное великое открытие. Сюжет абсолютно трафаретный, и встречается многократно. Но кто бы мог ожидать такой сюжет у Игоря Росоховатского -- одного из зачинателей современной фантастики. Однако, вот он, и никуда от него не деться.

Есть некая справедливость в том, что героя рассказа завалило в пещере. Если ты археолог, то не лезь в одиночку в чужой схрон, не занимайся кладоискательством, не прись наобум святых, круша древние находки. Весь моральный заряд рассказа рассыпается в пыль при столкновении с неумным и невежественным исполнением.

Непонятно, зачем пишутся такие статьи. Составитель сборника перечислил авторов, каждого слегка похвалил, и ничего не сказал по существу. Только печатная площадь зря потрачена.

Когда читаешь повесть Николая Амосова «Записки из будущего», невозможно избавиться от ощущения, что это дополнительные главы к его книге воспоминаний «Мысли и сердце». Та же неторопливая обстоятельность, глубокое знание материала, привычка каждый вопрос рассматривать со всех сторон. Та же ответственность лирического героя за друзей, учеников, за всех окружающих. Автор, врач-кардиолог, уникальный специалист, спасший тысячи людей, и реальная ответственность за всех, кто рядом, смотрит и со страниц фантастической повести. Неважно, что повесть Николая Амосова заканчивается там, где иные разухабистые сочинения только начинаются. Читатель получает главный урок: прорыв в будущее доступен только настоящему человеку.

Сразу вспоминается, что Владлен Бахнов был штатным фельетонистом «Литературной газеты». Фельетон он и есть фельетон, даже если его капельку беллетризовать. В шестидесятые годы такого рода фантастикой была полна не только «Литературка», но и любая районная газета.

Подготовленные ещё в 1965 году сборники «Фантастика» продолжали выходить и в 1966 году, когда хрущёвская оттепель уже сошла на нет. По инерции в 1966 году вышли три выпуска, вот только тиражи у них были уже не 165000 экземпляров, а ровно на сто тысяч меньше. А в последующие года количество уже перешло в качество, начался застойный кризис.