Добрался, наконец, до этой повести. Я всё откладывал её на потом, предвкушая неимоверно приятное чтение, — но вот недавно мне понадобилось зачерпнуть откуда-нибудь северного антуража, этакого чего-то неприютного, первобытного, хтонического. Я подумал: самая пора открыть «Пегого пса...».
И — открыл и прочёл.
Скажу сразу: повесть меня разочаровала. Нет, она весьма неплоха, и даже стоит её перечитать когда-нибудь, — разочарование случилось того рода, когда нечто ожидаемо превосходное оказывается вдруг не более, чем просто хорошим. Добротным.
Одна моя знакомая, в художественном вкусе которой я не сомневаюсь, как-то раз мне сказала, что после «Пегого пса, бегущего краем моря» долгое время не могла читать других авторов — настолько совершенным ей показался айтматовский язык. И я, конечно, в первую очередь ждал чего-то удивительного именно от языка этой повести. Оказалось: хороший русский язык профессионального советского писателя. Но и только. Никакого великолепия или оригинальности слога я не ощутил. Кроме того, текст показался мне чересчур затянутым, медленным, повторяющим самоё себя (отнюдь не напевным, кстати, как сказала уважаемая kerigma, а, скорее, однообразным, мерным — как ход морской волны).
Кстати, для Айтматова русский язык не был родным. И вообще интересно, что подтолкнуло певца трудовой Киргизии обратиться к теме малых народов Дальнего Востока.
Пегий Пёс — в повести так называют скалистую сопку; от неё добытчики-нивхи ходят в море за нерпой, и скала как собака словно бежит какое-то время за лодкой, возвышается над горизонтом, когда остальная земля уже не видна. В тот раз, о котором повесть, в первый свой промысловый поход отправился мальчик по имени Кириск, и с ним трое взрослых охотников. Пегий Пёс проводил их и скрылся за окоёмом — а потом была беда.
Вот здесь, для описания этой жуткой картины: неподвижный, непроглядный туман, в нём — с ума сходящие от жажды и отчаянья люди — здесь приемлемы (и даже единственно уместны) длинноты и повторения, о которых я говорил выше. Форма соответствует содержанию, читатель вместе с героями мучается от неопределённости, не в силах перебороть мёртвый штиль повествования, и только по числу непрочитанных страниц догадывается о близости какой-то развязки. Но те же длинноты и повторения в начале повести вызывают у читателя уже не сопереживание, а только крепкий и здоровый сон.
Интересны характеры: каждый персонаж автор изображает преимущественно своим способом. Мальчику Кириску он — а вместе с ним читатель — смотрит в мысли, в которых мало рассуждения и понимания, зато много переживаний и впечатлений, ярких, какие бывают только в детстве. Мысли старика Органа тоже открыты нам волей автора, но это уже неспешные мысли человека, уверенно знающего, что ему осталось недолго, размеренные мысли о вечности, воспоминания — да ещё сны о Великой Рыбе-женщине, которые он хотел бы унести с собой за край жизни. Эмрайина, отца Кириска, мы видим глазами мальчика: спокойный, рассудительный, уверенный в себе человек, образец для подражания, каким и должен быть отец в глазах сына. О мыслях четвёртого охотника, Мылгуна, мы знаем только то, что видим через его непоследовательные, порывистые и отчаянные поступки.
Между прочим, любопытно, что эта повесть издавалась в 2004-м году в серии «Школьная библиотека». На мой взгляд, для школьника такое чтение чересчур сложно и тяжеловато, да и сцены околосексуального содержания там встречаются... впрочем, насчёт последнего — в наше время кому какое дело.
Резюме: стоит прочитать и даже когда-нибудь перечитать, 7/10.
облако тэгов
)