Сейчас август, когда стоят самые пронзительные ночи в году. Когда падают звезды, а ночная темень так свежа и прозрачна, что хочется плакать. А днем природа становится тише, как бы готовясь к чему-то. Август — это осень как предчувствие. Люблю конец августа, когда время словно бы останавливается и прислушивается к себе, когда кажется, что есть в жизни какая-то тайна, скрытая за этой звенящей тишиной...
Сергей Снегин.
Летняя ночь.
Сад шелестящий.
Вечная песня цикад.
Летняя ночь.
Запах, щемящий
Сердце мое. Звездопад.
Звезды мигают из черной пучины,
Манят в неведомый мир...
Я, позабыв все печали, кручины,
Свежести пью элексир.
Летняя ночь.
Философствовать тянет.
Хочется тайны постичь.
Летняя ночь
Своей нежностью манит.
В летнюю ночь
Можно счастья достичь.
А потом наступит она — "вестница раздумий, очарованье грустных дней" (С. Снегин). Для меня осень — одно из самых прекрасных времен года, когда природа замирает, становится таинственной, очаровательной и яркой. Люблю осень, запах горьких осенних листьев, шуршат под ногами, укрывают землю золотым покрывалом, готовят к зиме…
Вы когда-нибудь видели, как небо ложится на землю? Степь – безбрежное пространство. Поля, холмы… Красноперые деревья, разбросанные вдалеке. Когда там, в глубине степи, идет дождь, небо такое низкое, что кажется, будто оно обнимает землю. Где-то клочьями разорвался туман. Такой холодный и грустный. Таинственный и глубокий.
Осень. Падают листья. Если прислушаться – их слышно. Они падают очень громко. С треском отрываются от родной ветки и, шурша, скользят по воздуху, пока не опустятся на землю.Когда в лесу тихо, он отрывается от ветки с оглушительным треском, как бы оповещая всех о своей гибели. Только никто не слышит. А потом слетает на землю, шелестя и порхая, словно сопротивляясь потокам воздуха. Но он все равно падает. И умирает. Его затопчут ногами, потому что никто не слышал, как он упал. И он уже больше никому не нужен…
«Я люблю тебя, моя родина, Германская Демократическая Республика!»
«Комнатный фонтан»
«Ничто не может помешать стремительному восхождению по служебной лестнице бывшего гэдээровского техника-смотрителя, а после объединения Германии агента по продаже комнатных фонтанов Хинриха Лобека. Все трагические и комические последствия раскола страны переплелись в судьбе этого своеобразного человека».
Такова краткая аннотация на скромное по объему произведение немецкого писателя Йенса Шпаршу «Комнатный фонтан». Впервые с этой книгой я познакомилась лет шесть назад. Причина, по которой мне с ней довелось познакомиться, была несколько необычной.В городе проходил какой-то фестиваль кино, господин Шпаршу приехал в Самару, а моей подруге довелось делать с ним интервью. Несколько отступив,скажу, что немецкий писатель Йенс Шпаршу учился в России, простите, в СССР, в Петербурге, простите, в Ленинграде. Почему много «простите»? Потому что это важно. В первую очередь, для него самого.
Вернемся к истории знакомства с творчеством Шпаршу. Ввиду упомянутых фактов биографии, писатель прекрасно говорит по-русски и имеет тесные контакты с кафедрой романо-германских языков Самарского педагогического университета.
Перед интервью подруга решила ознакомиться с творчеством интервьюируемого, купила «Комнатный фонтан» и прочла за вечер. Фильм по книге,который привезли на фестиваль, она не видела, но оно и не важно, поскольку сам автор с трактовкой фильма не был согласен. Ну вот, все отступления да отступления,до сути дела никак не доберешься. Говорили они во время интервью о разном – о творчестве,о современном мире и людях, о наших таких разных и таких похожих странах. «Восточные немцы – такие же советские люди, как и русские», — убежденно говорил господин Шпаршу, в свое время бывший не господином, а товарищем. Собственно, об этом и книга. О пропасти, которая разверзлась между восточными и западными немцами после объединения Германии.
Герой романа после объединения остался без работы, попытки найти новую не увенчались успехом, постепенно он осел дома, все больше превращаясь в диванную подушку. Заботы по добыванию насущного легли на жену главного героя. В конце концов, Хинриху таки улыбается удача, он устраивается агентом по продаже комнатных фонтанов. Медленно, но верно, карьера начинает набирать ход, но жена уходит от него. Благодаря случайности, карьера главного героя прямо-таки взлетает почти до небес, но в канун Рождества он уходит из дома на поиски своей любимой. Финал – достаточно открыт, чтобы мы его могли домыслить в любую сторону – пессимистическую ли, оптимистическую – неважно.
Такова нехитрая фабула произведения. Обставленная точными деталями, украшенная долей здорового юмора, приправленная толикой сентиментальности и полная грусти и сожаления, она превращается в книгу с интересным сюжетом и легким языком, достойную занять место на книжной полке и быть прочитанной еще не раз. Собственно, эта книга в списке моих любимых. За что – точно сама не знаю. Наверное, за все.
Не знаю, точно ли это, но думается мне, что с тех пор, как человек научился мыслить творчески и оформлять свои мысли в ладные сюжеты, все они были о любви. Любовь, даже если это просто любовь к себе, стала основой каждого художественного произведения. И «Комнатный фонтан», конечно же, не исключение. За всеми перипетиями, за всеми комическими и трагикомическими ситуациями, даже за мыслями о великом прошлом ГДР, — одна человеческая история двух людей. Которые внезапно, незаметно сами для себя, стали чужими друг другу.Главный герой постоянно ведет с женой внутренний диалог, любит ее, чувствует,ревнует, безумно боится потерять, но при этом... не говорит ей ни слова. Он продолжает беседовать с ней в мыслях даже, когда она уходит. Но не предпринимает ни одной попытки, чтобы вернуть ее. До тех пор, пока, достигнув достаточной высоты карьерного роста, не понимает, что ему не ради кого это делать. Но, увы,уже поздно...
Это произведение о том, как люди не слышат друг друга. Просто– не слышат. Они разговаривают друг с другом внутри себя, загораживаются от мира, зарастают пылью. Главный герой – как живое воплощение этого угрюмого одиночества. Его окружают люди, но все они, как и он, безнадежно одиноки. Общение искусственно, дружба ненатуральна, любовь умирает. Но все же – финал открыт –остается надежда, пусть и призрачная, что серый мир способен снова заиграть красками.
Тоже вот не могла заснуть ночью, примерно в два часа меня подняли с кровати настойчивые мысли, которые сильно хотелось записать. Узнать бы — бред-не бред...
Мне приснился дождь.
Он стучал по карнизу.
Он ходил по земле,
Лаская листву.
Мне приснился дождь.
Его капли порхали,
Отражаясь в глазах
И улыбках родных.
Мне приснился дождь.
Его капли шептали
Озарением свыше,
Откровеньем иным...
Это не стихи, это просто мысли, пришедшие ночью, не дававшие спать. И дело даже не в жаре, духоте и слепом солнце. Не в жажде дождя, омывающего пыльную землю. А, наверное, в чем-то другом. Особенном, тихом, печальном и хрупком. Как крылья тех мотыльков, что летят на свет моей комнаты. Как снежинка с тысячью иголок-лепестков, падающая на ладонь, на которую боишься дышать, боишься разрушить ее красоту... Как рисунки на песке, как первая изморось, как роса в жару...
Мир полон тысячами красок, форм и видов. Но нет ничего прекрасней человеческой души, ибо в ней — целая вселенная, она не имеет конца и края, она совершенна, точна, и в то же время — неопределнна, загадочна.
А ведь мне всего лишь приснился дождь... Колотящие капли, крупные, тяжелые, полные живительной влаги. Первые падают на землю, почти не оставляя следов, лишь разнося смутный запах мокрого песка и перегноя. Гулко падают капли на раскаленный асфальт, шелестя, спускаются по листьям деревьев. Смеясь, хлопаются о детские ладошки, доверчиво подставленные под летний ливень...
История создания великого гимна Российской Империи
«Боже, Царя храни...» Эти строки знакомы, пожалуй, каждому русскому человеку. Да и мелодию, если попросить напеть, вспомнит почти каждый. Этот гимн все годы со времени своего создания словно бы жил какой-то своей, особенной жизнью. Его почитали, им восторгались, ему завидовали, им пренебрегали, порицали, пародировали, любили и ненавидели, за исполнение его преследовали, но никогда не оставляли в забвении.
От марша к гимну
История гимнов уходит своими корнями в самую глубокую древность. Ведь гимны возникли намного раньше, чем гербы и знамена. В переводе с греческого «имнос» — это хвалебная песнь в честь богов, героев и победителей. Отсюда — исключительная торжественность и неразрывная связь текста и музыки, взаимно дополняющих друг друга. Отсюда же — и религиозная направленность гимна. В Христианстве гимны используются в Богослужениях, а само создание богослужебных текстов не случайно названо гимнографией.
Русь получила свое Богослужебное пение из Византии вместе с Крещением. Однако специально созданного произведения, претендующего на роль государственного гимна, долгое время у нас не было. До тех пор, пока Государство Российское не доказало миру свою мощь и не обрело прочного международного признания, утвердив свои флаг и герб, как равноправные в ряду государственных символов других стран.
Вплоть до конца XVIII века встречи коронованных особ, победы в войнах и праздники отмечались торжественными песнопениями и хвалебными песнями, перемежавшимися пением «Многая лета». В эпоху Петра I появились и стали популярными светские «виватные канты», прославляющие Царя и Россию. Однако роль гимна продолжал исполнять средневековый общеевропейский гимн «Тебя, Бога, хвалим». Он исполнялся под гром пушек во время Северной войны и во время других триумфов. На коленях, со слезами на глазах, вместе с певчими Троицкого собора его пел Петр I после заключения Ништадтского мира со Швецией в 1721 году.
В этом же году Петр I стал Императором и Самодержцем Российским, а Россия стала Империей. Тогда же возникла необходимость в создании особого, Государственного гимна. Им на время стал «Марш Преображенского полка». Первый текст на музыку «Преображенского марша», сочиненный в 1805 году флигель-адъютантом Александра I, поэтом и переводчиком Сергеем Никифоровичем Марииным, начинался словами: «Пойдем, братцы, за границу //Бить Отечества врагов. //Вспомним Матушку-Царицу, //Вспомним век ее каков», — которые вышли такими же бодрыми, как и сам марш. Под музыку именно этого марша русская армия вступила в Париж в 1814 году. Гимн-марш продолжал свое существование и спустя сто лет в Белом движении. В Добровольческой армии он использовался в качестве гимна, таким он остался и в Русском Зарубежье. Когда его вместе с гимнами многих европейских стран исполняли в эмиграции при поднятии Русского флага.
В конце XVIII века появился еще один гимн-марш всероссийского значения. 11 декабря 1790 года русские войска под командованием Александра Васильевича Суворова взяли штурмом считавшуюся неприступной турецкую крепость Измаил. В честь этого события светлейший князь Потемкин устроил в Петербурге грандиозный праздник, на котором присутствовала сама Екатерина II и четырнадцатилетний наследник престола цесаревич Александр. Бал открылся под музыку полонеза «Гром победы, раздавайся». Литературная часть гимна была отдана поэту Гавриилу Романовичу Державину, а создание музыки приписывают Осипу Козловскому, польскому дворянину на русской службе, блестящему композитору и дирижеру.
В царствование Павла I родился гимн, которому суждено было на многие десятилетия стать полуофициальным символом российской государственности. Стихотворение «Коль славен наш Господь в Сионе» написано Михаилом Матвеевичем Херасковым, известным в XVIII веке поэтом и драматургом. В отличие от екатерининского светского полонеза, павловский гимн был церковным хоралом. В его тексте не было ни слова о самом Императоре Павле I, что подчеркивало набожность и скромность Самодержца. Молитвенные слова гимна прославляли Бога. Прекрасные стихи Хераскова и сейчас поражают своей умилительной нежностью, возвышенным смирением и внутренним покоем:
Коль славен наш Господь в Сионе,
Не может изъяснить язык.
Велик Он в небесах на троне,
В былинах на земле велик.
Везде, Господь, везде Ты славен,
В нощи, во дни сияньем равен.
Музыка гимна была сочинена композитором Дмитрием Степановичем Бортнянским. Исследователи отмечают ее близость к некоторым гласам знаменного распева. По сути это был национальный духовный гимн России.
В XIX веке музыка гимна «Коль славен» исполнялась во время торжественных мероприятий, связанных с Православными праздниками, а также в войсках во время «Вечерней зари». Этот гимн-молитва настолько трогательно воспринимался современниками, что прусский король Фридрих-Вильгельм III, плененный его музыкой во время посещения вместе с Александром I одного из военных лагерей, велел исполнять русский гимн в прусской армии как вечернюю молитву. И эта традиция просуществовала в немецкой армии вплоть до Первой Мировой войны. «Коль славен» играли и в XX веке. Его пытались сделать официальным гимном при Временном правительстве в 1917 г. Позднее он исполнялся на территории, контролируемой добровольческой армией Деникина и Урало-Сибирской армией Колчака.
Однако гимн «Коль славен наш Господь в Сионе» не отвечал потребностям светских приемов и церемоний, поэтому не смог стать государственным гимном. И вскоре Россия обрела еще один музыкальный символ государственности.
После Отечественной войны 1812 года и Заграничных походов русской армии, в сентябре 1814 года открылся Венский конгресс. 14 сентября 1815 года Император Александр I подписал акт об основании Священного союза. Вскоре был создан союз России, Великобритании, Австрии и Пруссии. И чтобы подчеркнуть единство и согласие членов Союза, было предложено ввести в странах-участницах единый Государственный гимн. Таким гимном в России был избран один из старейших европейских государственных гимнов, гимн Великобритании «GodsavetheKing» («Боже, храни Короля»). Россия не была исключением, использовав чужой гимн. Во второй половине XVIII века большинство государств Европы встречало своих государей этой заимствованной у англичан мелодией. На русский язык гимн впервые перевел немец Остен, ставший впоследствии известным русским лингвистом Александром Христофоровичем Востоковым. Русский вариант текста был посвящен Императору Александру I по случаю победы над Наполеоном.
Прими побед венец
Отечества Отец.
Хвала Тебе!
Престола с высоты
Почувствуй сладость Ты,
От всех любиму быть
Хвала Тебе!
В 1816 году на параде в Варшаве для встречи Императора Александра I «Боже, Царя храни» был исполнен официально. После чего он был введен для исполнения в русских войсках для встречи Государя Императора. В таком качестве он просуществовал до тех пор, пока Василий Андреевич Жуковский не написал к той же музыке новый текст под названием «Молитва русских»:
Боже, Царя храни!
Славному долги дни
Дай на земли!
Гордых Смирителю,
Слабых Хранителю,
Всех Утешителю -
Все ниспошли!
Перводержавную
Русь Православную,
Боже, храни!
Царство ей стройное,
В силе спокойное!
Все ж недостойное
Прочь отжени!
Воинство бранное,
Славой избранное,
Боже, храни!
Воинам-мстителям,
Чести спасителям,
Миротворителям -
Долгие дни!
Мирных воителей,
Правды блюстителей,
Боже, храни!
Жизнь их примерную,
Нелицемерную,
Доблестям верную
Ты помяни!
Новый музыкально-поэтический символ нашего Отечества был почти создан.
Народный гимн
Долгое время гимн «Боже, Царя храни» исполнялся под английскую музыку, а это при ухудшении отношений с Англией не могло не восприниматься как умаление чести России. Во время визита Императора Николая Iв Австрию и Пруссию в 1833 году, его всюду приветствовали звуками английского гимна. Царь выслушивал мелодию без энтузиазма и по возвращении поручил сопровождавшему его Алексею Федоровичу Львову сочинить музыку нового гимна, чтобы для русского народного гимна существовала и русская самобытная мелодия.
«В 1833 году, — пишет А.Ф. Львов, — я сопутствовал Государю в Австрию и Пруссию. По возвращении в Россию граф Бенкендорф сказал мне, что Государь, сожалея, что мы не имеем народного гимна, и скучая слушать музыку английскую, столько лет употребляемую, поручает мне попробовать написать гимн Русский. Задача эта показалась мне весьма трудною, когда я вспоминал о величественном гимне Английском, об оригинальном гимне Французском и умилительном гимне Австрийском. Несколько времени мысль эта бродила у меня в голове. Я чувствовал надобность написать гимн величественный, сильный, чувствительный, для всякого понятный, имеющий отпечаток национальности, годный для церкви, годный для войска, годный для народа, от ученого до невежи. Все эти условия меня пугали, и я ничего написать не мог. В один вечер, возвратясь домой поздно, я сел к столу, и в несколько минут гимн был написан».
Однако прежде чем продолжим историю гимна, хотелось бы обратиться к личности композитора Алексея Федоровича Львова. Родился он в 1798 году в Ревеле в семье дворянина Московской губернии Федора Павловича Львова, где отец будущего композитора служил таможенным инспектором.Дядя Алексея Федоровича Львова — Николай Александрович Львов — тоже человек известный. Это один из самых лучших русских архитекторов, художник, изобретатель, писатель, композитор и дипломат. Его гений сравнивали с Леонардо да Винчи и Михаилом Васильевичем Ломоносовым. Алексей Федорович унаследовал от отца склонность к музыке, и отец, сам музыкант, тщательно заботился о развитии этого таланта сына. Он сам играл с ним на скрипке, приглашал учителей. В 1814 году Алексей Федорович поступил в Институт инженеров путей сообщения, в 1816 году он окончил курс первым, был произведен в прапорщики, и имя его было занесено на почетную доску института. После практических занятий в институте, в этом же году, Львов получил чин подпоручика.
В 1818 году институт получил Высочайшее распоряжение: первый по успехам офицер, выпущенный из Института путей сообщения, должен поступить на службу в округа военных поселений. Алексей Львов был произведен в поручики и откомандирован по месту службы. Служба, по словам его, была неимоверно тяжела. Лишенные самого необходимого, наблюдатели работ должны были находиться безотлучно на службе от 3 часов утра до 12 часов дня и от 1 часа дня до 9 часов вечера. Алексею Львову удалось заслужить благосклонность своего сурового начальника, графа Аракчеева, так что уже в приказе 12 июля 1819 года он объявил благодарность молодому инженеру. А вскоре, показывая Императору Александру I произведенные постройки и называя молодого строителя, граф Аракчеев отрекомендовал Львова как отличного офицера. Находившийся тут же будущий Император Николай I, как знаток инженерного и строительного дела, обратил на него свое внимание.
В 1821 году Львов был произведен в капитаны и получил орден святого Владимира 4-й степени, а через год назначен старшим адъютантом в штаб военных поселений, где дважды был награжден бриллиантовыми перстнями по представлению Аракчеева, продолжавшего благоволить к нему. Спустя четыре года Львов уволился от службы с чином майора. Все это время он не оставлял занятий музыкой, иногда засыпая со скрипкой в руках.
Алексей Федорович недолго пробыл в отставке. Вскоре он был определен старшим адъютантом в штаб корпуса жандармов. В то время шефом жандармов и начальником III отделения был граф А.Х. Бенкендорф. В Турецкую кампанию Алексей Федорович сопровождал Бенкендорфа, тогда же его узнал ближе и полюбил сам Государь Николай Павлович. В 1834 году А.Ф. Львов был пожалован флигель-адъютантом. Государь приблизил его к своей семье. Он решил составить домашний оркестр. Императрица играла на фортепиано, Государь на трубе, Виельгорский на виолончели, Апраксин на басу, Львов на скрипке, участвовали и дети Государя. Львов написал небольшую пьесу, которая положила начало домашним концертам во дворце.
В 1848 году, в память Народного гимна, Государь повелел внести девизом в герб Львова слова «Боже, Царя храни!».
Но вернемся к самому гимну. Государственный гимн — это не просто музыкально-поэтическое произведение, исполняемое в торжественных случаях. Национальные гимны точнее всего отражают характер нации. Гимн — символ государства, он отражает духовный настрой общества, это краткое изложение национальной и державной идеи народа. Не случайно российский гимн был создан именно в 1833 году. Ведь именно в это время только что назначенный министр народного просвещения С.С. Уваров впервые обнародовал в своем циркуляре ставшую потом знаменитой формулу «Православие, Самодержавие, Народность», как выражение новой идеологии, которая была одобрена Императором и должна была лечь в основу всей государственной политики.
Львов обратился к Жуковскому с просьбой написать слова к уже готовой музыке. Жуковский предоставил практически уже имеющиеся слова к уже написанной музыке. Так появился шедевр Жуковского-Львова. Но о тексте мы поговорим чуточку позже.
Как только Львов доложил Императору, что гимн написан, Государь пожелал немедленно выслушать его. Пробное исполнение было назначено на 23 ноября 1833 года. Присутствовали Император Николай I с супругой, Великий Князь Михаил Павлович, высшие сановники Российской Империи и духовенство. Слушатели с восторгом приняли по-настоящему художественное произведение Алексея Федоровича Львова. Выслушав новый гимн, Император подошел к Львову, обнял его и, крепко поцеловав, сказал: «Спасибо, спасибо. Ты совершенно понял меня». Глубоко растроганный Государь пожаловал А.Ф. Львову золотую, осыпанную бриллиантами табакерку с собственным портретом.
Первое публичное исполнение Народного гимна было 6 декабря 1833 года в Москве, в Большом театре. «Русская народная песнь» (так в афише был назван гимн «Боже, Царя храни») была принята с восторгом. Вот как описывает один московский очевидец этот памятный театральный вечер: «Едва раздались слова напева «Боже, Царя храни», как вслед за представителями знати поднялись со своих мест все три тысячи зрителей, наполнявших театр, и оставались в таком положении до окончания пения. Картина была необыкновенная; тишина, царствовавшая в огромном здании, дышала величественностью, слова и музыка так глубоко подействовали на чувства всех присутствовавших, что многие из них прослезились от избытка волнения. Все безмолвствовали во время исполнения нового гимна; видно было только, что каждый сдерживал ощущение свое в глубине души; но, когда оркестр театральный, хоры, полковые музыканты числом до 500 человек начали повторять все вместе драгоценный обет всех русских, когда Небесного Царя молили о земном, тут уже шумным восторгам не было удержу; рукоплескания восхищенных зрителей и крики «Ура!», смешавшись с хором, оркестром и с бывшею на сцене духовою музыкою, произвели гул, колебавший как бы стены театра. Долго, долго останется в памяти всех жителей Белокаменной этот день в декабре 1833 года!»
Вторично гимн был исполнен 25 декабря 1833 года, в день Рождества Христова и годовщины изгнания войск Наполеона из России. Этот день по праву считается Днем рождения первого истинно национального Российского Государственного гимна.
«В душе моей глубоко отозвалися слова нашей народной песни…»
Василий Андреевич Жуковский, как автор текста государственного гимна, конечно же, не был просто «подтекстовщиком» чужих идей и чужой музыки. Даже если принять во внимание то, что музыка была создана раньше слов. Скорее, здесь имело место счастливое совпадение и лирического настроения поэта, и народных настроений, и интересов государственной власти.
По замыслу поэта, гимн — это излияние чувства, которое рассчитано на сочувствие. Лучшее тому подтверждение — слова Жуковского о собственном восприятии своего произведения: «В душе моей глубоко, глубоко отозвалися слова нашей народной песни «Боже, Царя храни». Народная песня — чудный родной голос, все вместе выражающий; в нем слышится совокупный гармонический привет от всех одноземцев, живших прежде, к живущим теперь, когда зазвучит для тебя народное слово: Боже, Царя храни! Вся твоя Россия, с ея минувшими днями славы, с ея настоящим могуществом, с ея священным будущим, явится пред тобою в лице твоего Государя».
Первый вариант гимна был написан Жуковским еще в 1814 году под английскую музыку. В 1815 году поэт опубликовал это стихотворение в журнале «Сын Отечества» под названием «Молитва русских».
Примечательно, что в 1816 году к строфе Жуковского было присоединено еще две. Автором этих строф был никто иной, как великий русский гений Александр Сергеевич Пушкин, тогда еще лицеист! К лицейскому торжеству по случаю основания Лицея Пушкин сочинил следующий текст:
Там громкой славою,
Сильной державою
Мир он покрыл -
Здесь безмятежною
Нас осенил.
Брани в ужасный час
Мирно хранила нас
Верная длань -
Глас умиления,
Сенью надежною
Благодарения,
Сердца стремления -
Вот наша дань.
За пределами Лицея пушкинские строфы в гимн никогда не входили. Но после редакции текста под музыку Львова, в нем появилась строчка «Сильный, державный», которая, вероятно, действительно навеяна пушкинской лицейской строчкой «Сильный державою». Безусловно, Василий Андреевич Жуковский хорошо знал о тексте Пушкина. Не стоит считать гимном все стихотворение Жуковского. Гимн «Боже, Царя храни» — гениален по своей простоте и силе идеи. И — он самый краткий в мире, поскольку состоит всего из 6 строк текста и 16 тактов мелодии:
Боже, Царя храни!
Сильный, державный,
Царствуй на славу нам;
Царствуй на страх врагам,
Царь православный!
Боже, Царя храни!
Они легко западали в душу, без труда запоминались абсолютно всеми и были рассчитаны на куплетный повтор — трижды. Незадолго перед смертью Жуковский написал Львову: «Наша совместная двойная работа переживет нас долго. Народная песня, раз раздавшись, получив право гражданства, останется навсегда живою, пока будет жив народ, который ее присвоил. Из всех моих стихов, эти смиренные пять (поскольку первая строка была фактически точным переводом английского гимна — ред.), благодаря Вашей музыке, переживут всех братий своих. Где не слышал я этого пения? В Перми, в Тобольске, у подошвы Чатырдага, в Стокгольме, в Лондоне, в Риме!»
Жизнь русского гимна
Итак, сто семьдесят семь лет назад, Василий Андреевич Жуковский и Алексей Федорович Львов, в фамильные гербы которых был в 1848 году внесен девиз «Боже, Царя храни!», создали красивейший образец молитвенного песнопения и один из лучших в мире государственных гимнов.
Во время боевых действий гимн нередко поднимал дух воинов. Самым знаменитым был случай с крейсером «Варяг» и канонерской лодкой «Кореец» 27 января 1904 года. Обе команды, подготовив суда к бою с японской эскадрой, вышли на смертный парад с пением «Боже, Царя храни». Вслед за матросами гимн подхватили музыканты оркестра. По словам капитана «Варяга» В.Ф. Руднева, это вызвало необычайный энтузиазм. После сражения этим же гимном сошедшие на берег герои провожали последние минуты жизни взорванного своими руками «Корейца» и затопленного «Варяга». Под этот гимн шли на бой во время Первой Мировой войны, пели даже в плену, зная, что за пение русского гимна полагается расстрел. Но все равно пели, потому что не могли иначе.
Музыка гимна стала популярна и в Европе. Мелодию использовали в своих произведениях немало композиторов. Существует несколько англоязычных песен и гимнов на эту музыку, использующихся и по сей день — гимн Пенсильванского университета, к примеру, он же является гимном округа Лакаванна в штате Пенсильвания, США. Петр Ильич Чайковский использовал мелодию гимна «Боже, Царя храни» в шести своих произведениях. В Советском Союзе все эти произведения великого композитора исполнялись, но в отредактированных вариантах. Фрагменты с Царским гимном были или исключены, или мелодия гимна менялась на другую. Доходило до абсурда: в торжественной увертюре «1812 год», оканчивающейся звуками гимна «Боже, Царя храни», он заменялся хором «Славься!» из оперы Глинки «Иван Сусанин».
Но и в Царской России гимн любили далеко не все. Радикальные круги встретили новый гимн отрицательно, едва он появился. Отчасти из-за того, что музыка была написана жандармом Львовым. На гимн возникали пародии (в чем «засветился» даже Лермонтов, написав «Юнкерскую молитву»). К началу XX века за публичное исполнение гимна и вовсе приходилось оправдываться перед либеральными кругами, чтобы не прослыть «непрогрессивным». Известен случай, произошедший со знаменитым русским певцом Федором Шаляпиным. В 1911 году Шаляпин получил награду от Императора Николая II. Он был очень взволнован, горячо благодарил Государя и в качестве благодарности пригласил на вечерний спектакль, где певец исполнял заглавную партию Бориса Годунова. Приглашение было принято. Государь, Императрица и две старшие Великие Княжны Ольга и Татьяна появились в Царской ложе Мариинского Императорского театра. Хор воспользовался присутствием Царя и после второго отделения вышел на сцену, встал на колени и начал петь «Боже, Царя храни». Шаляпин присоединился к хору. Вскоре либеральные газеты начали травлю Шаляпина за это его коленопреклоненное пение гимна перед Царем, певец даже лишился многих друзей.
Почему так произошло? Почему гимн, с таким восторгом принятый всеми — и простым народом, и сановниками, и даже зарождающейся русской интеллигенцией, постепенно стал как бы «изнашиваться», теряя великий смысл и трепетное к себе отношение? У известного русского мыслителя Василия Розанова есть интересная мысль. «В Симбирске, — пишет Розанов в «Опавших листьях», — нас заставляли всей гимназией перед портретом Государя петь каждую субботу «Боже Царя храни». «Нельзя каждую субботу испытывать патриотические чувства, и все мы знали, что это начальству нужно выслужиться перед губернатором Еремеевым. А мы, гимназисты, сделаны орудиями этого низменного выслуживания. И, конечно, мы «пели», но каждую субботу что-то улетало с зеленого дерева народного чувства в каждом гимназисте: «пели» — а в душонках, маленьких и детских, рос этот желтый, меланхолический и разъяренный нигилизм. Я помню, что именно Симбирск был родиною моего нигилизма. Чувство Родины должно быть великим горячим молчанием.
Где, однако, погибло русское дело, русский дух? Как все это могло стать? сделаться? произойти? Все объясняется лучше всего через случай, о коем, где-то вычитав, передавал брат Коля (лет 17 назад).
Однажды ввечеру Государь Николай Павлович проходил по дворцу и услышал, как Великия Княжны-подростки, собравшись в комнату, поют «Боже, Царя храни». Постояв у отворенной в коридор двери, он, когда кончилось пение, вошел в комнату и сказал ласково и строго:
— Вы хорошо пели, и я знаю, что это из добраго побуждения. Но удержитесь вперед: это священный гимн, который нельзя петь при всяком случае и когда захочется, «к примеру» и почти в игре, почти пробуя голоса. Это можно только очень редко и по очень серьезному поводу.
Разгадка всего».
Гимн звучал в России вплоть до 1917 года. В феврале гимн «Боже, Царя храни» должен был уйти в прошлое. Однако не ушел. Он зажил второй жизнью после Октябрьской революции. Исполнение гимна, даже не публичное, даже, казалось бы, в тесных кругах, грозило уже не газетной травлей, а арестом и даже расстрелом.
Полковник гвардии, шталмейстер Высочайшего Двора, видный деятель право-монархического движения Федор Викторович Винберг, узнав об отречении Государя, не считая возможным изменить присяге, оставил действующую армию и был зачислен в резерв Петроградского военного округа. Получив однажды приказ произвести дознание по поводу пения в казармах нижними чинами Преображенского полка «Боже, Царя храни», отказался его выполнять, написав в рапорте: «Можно только приветствовать этот случай, и я сам бы пел «Боже, Царя храни», если бы тогда был там». Только благодаря вмешательству доброжелателей он избежал ареста.
Виктор Александрович Соковнин, русский оперный певец и педагог, в 1937 году был арестован, обвинен в антисоветской деятельности и приговорен к расстрелу. Одним из обвинений против него была покупка им нот, «в количество которых входят патриотические музыкальные номера самодержавного русского правительства, вплоть до «Боже, Царя храни». Вскоре он был расстрелян.
Тимофей Иванович Кучеров (прославленный Церковью как Новомученик) обвинялся в том, что к нему на квартиру «приходили попы» и через открытые окна неоднократно было слышно пение грампластинки «Боже, Царя храни». Этого хватило для расстрельного приговора… В житии священномученика Владимира (Рясенского) упоминается Николай Ефимович Росляков, глубоко верующий человек, врач. Его обвиняли, среди прочего, и в том, что он «сидя на балконе своей квартиры, на флейте наигрывал «Боже, Царя храни», а когда его спросили: «Что вы играете?» — он ответил: «Я выдуваю оставшиеся ноты и подготовляюсь к исполнению «Интернационала».
По одной из красивых и поэтичных белогвардейских легенд, русский поэт Николай Гумилев перед расстрелом в 1921 году тоже пел русский гимн «Боже, Царя храни», тем самым бросая последний вызов своим палачам…
Когда за исполнение гимна людей уже привлекали к суду, в художественных произведениях упоминание о гимне все еще сохранялось. Есть строки, посвященные гимну, в романе Михаила Шолохова «Тихий Дон». А в пьесе Михаила Булгакова «Дни Турбиных» офицеры поют гимн. И есть несколько убедительных свидетельств, что в 1932 году во время спектакля «Дней Турбинных», на котором присутствовало высшее партийное руководство, во время сцены, когда офицеры поют «Боже Царя храни», большая часть зала встала и стала петь Русский Гимн! Самое удивительное, что и после этого случая «Дни Турбинных» продолжали идти на сцене.
Интересно и то, что по просьбе Сталина в день окончательного утверждения советского гимна для сравнения симфонический оркестр Большого театра, военный духовой оркестр и Ансамбль песни и пляски Красной Армии по очереди исполняли гимны иностранных держав и даже старый русский гимн «Боже, Царя храни». Попробуем представить: в центре советской Москвы, перед всем партийным руководством, звучал Гимн Российской Империи!
Тем не менее, гимн предпочли забыть. А после почти полувекового перерыва Россия услышала этот гимн в кино. В 1960 году вышел фильм «Мичман Панин», где кочегар Петр Камушкин, симулируя сумасшествие, говорит о появлении Августейшей Семьи и поет «Боже, Царя храни». В 1968 году гимн звучит в фильме «Новые приключения неуловимых», в 1971-м — в комедии «12 стульев» и в продолжении «Неуловимых» — ленте «Корона Российской империи». Подлинное, не пародийное звучание гимн обрел только в современном российском кинематографе. В 1999 году в фильме Н. Михалкова «Сибирский цирюльник» юнкера с чувством поют гимн «Боже, Царя храни». А в 2005 году, в фильме «Есенин», уже в советское время поэт Есенин открывает крышку золотых часов, некогда подаренных ему Царицей Александрой Федоровной, часы играют гимн «Боже, Царя храни», и Сергей Александрович вдруг с ностальгией начинает петь его, прощаясь с революционными иллюзиями…
Мы не знаем, что ждет дальше русский гимн. За последнее время Россия сменила несколько гимнов. В первые годы Советской власти звучал «Интернационал», потом Сергей Михалков написал слова первого своего гимна — «Союз нерушимый республик свободных Сплотила навеки великая Русь!» А когда в 1991 году этот «нерушимый Союз» распался, несколько лет звучала оратория Глинки «Славься!». И уже в наше время был принят новый гимн России, в котором прозвучали дорогие для каждого Христианина слова «Хранимая Богом родная земля!». В обозримом будущем возвращение к пронизанному идеей монархии гимну «Боже, Царя храни» вряд ли возможно. Но творение Львова и Жуковского продолжает жить своей жизнью, в народной памяти, в искусстве. И его судьба по-прежнему неотделима от судьбы России.
«Великое кино о великой войне» — это из официального рекламного слогана к фильму Никиты Михалкова «Утомленные солнцем 2. Предстояние», успевшему нашуметь и обзавестись недоброжелателями еще до своей премьеры. Но как бы ни шумели и критики, и почитатели, и те и другие не могут не признать за Никитой Сергеевичем и большого таланта, и патриотизма, позволяющих ему делать вещи поистине масштабные и резонирующие. Поэтому говорить о достоинствах (которые, несомненно, есть) и недостатках (которых, к сожалению, тоже хватает) я не буду. Буду говорить лишь о своих зрительских впечатлениях. И еще попробую для себя уяснить: почему новая лента названа «Предстояние»?
Сюжетная мозаика
«Продолжение картины 1994 года. Героям первого фильма придется пройти сквозь пекло Великой Отечественной войны, чтобы найти друг друга и попытаться вновь стать счастливыми. Бывший комдив Котов, несправедливо осуждённый в 30-е годы как враг народа, чудом выжил и был отправлен на войну обычным рядовым бойцом штрафного батальона. Воевал как все: в грязи, холоде и голоде, не заглядывая в будущее больше чем на один день, да и тот надо было суметь прожить. Прожить и выжить в аду, которым была военная передовая. Его спасла вера. Вера в свою страну, вера в Бога и вера его дочери Нади в то, что отец жив…» Вот то, что узнает каждый зритель перед просмотром «Предстояния». Вот, собственно, и весь сюжетный ряд картины. Прибавить к которому, увы, нечего. Кроме, пожалуй, нескольких моментов. Тому, кто начинает просмотр «Утомленных солнцем» с «Предстояния» и не знаком с первой картиной, многое будет непонятно. А тому, кто знаком, непонятно будет еще больше.
Несмотря на то, что над сценарием фильма трудились сразу несколько сценаристов с известными именами, фильм почему-то получился безсюжетный. Нет, безусловно, событийная основа есть, о ней сказано чуть выше. Но нет сюжетного стержня, да и сюжетными подробностями, поворотами, нюансами, способными удержать зрителя у экрана, она не обрастает. Весь фильм пытаешься собрать воедино те сюжетные мазки, которые разбросал по ткани трехчасового кино известный режиссер. А когда картина заканчивается, остается стойкое послевкусие чего-то неподлинного, ненастоящего. Нам обещали эпическое полотно, яркую картину войны, а показали разбросанную мозаику человеческих судеб, каждая из которых всего лишь крохотный винтик, краем проходящий через судьбу главных героев. Именно краем, даже не зацепляясь, а потому и не запоминаясь.
Режиссер объясняет все «желанием создать полифонический образ войны и судеб наших героев, попавших в ее пекло» (из интервью режиссера). Сам термин «полифония» как метод изображения введен в литературоведение известным русским ученым Михаилом Михайловичем Бахтиным в его работе «Проблемы поэтики Достоевского». Он охарактеризовал романы Достоевского именно как «полифонические», а самого Достоевского назвал создателем существенно нового романного жанра. Особенность такого романа — не множество характеров и судеб в едином объективном мире в свете единого авторского сознания, а множественность равноправных сознаний с их особыми мирами, сохраняющих свою неслиянность, которые сочетаются в единстве некоторого события. Голос каждого героя звучит как голос отдельного инструмента в оркестре, но все вместе они образуют стройную многоголосую симфонию. Вот этого-то как раз и не хватает фильму, в котором эти разрозненные судьбы не тянут на миры и похожи больше на осколки, не способные никак соединиться в единое полотно.
События перескакивают из 1941 года в 1943-й, а то вдруг возвращаются в прошлое, истории главных героев идут, не поймешь, то ли параллельно, то ли догоняя друг друга… Только ленивый уже не успел пожурить Михалкова за исторические нестыковки в фильме (штрафные батальоны появились не в 41-м, а в 43-м году, «исправительно-трудовые» лагеря на западе страны были закрыты к сороковым годам и перенесены на восток, есть и другая историческая «клюква»). Все, конечно, можно списать на условия кинематографической необходимости, когда историческая правда принесена в жертву картинке, спецэффекту или сюжетному повороту. И все же чувство досады от этих «помех» невольно возникает у зрителя.
Поскольку к работе в фильме были приглашены лучшие российские актеры разных поколений, то и посмотреть здесь есть на что — даже в эпизодах. Удачных актерских работ в ленте немало. В своем эпизоде филигранен Алексей Петренко, колоритен в своем — Валентин Гафт, в очередной раз поражает игра Андрея Панина. Замечателен в своей роли Евгений Миронов, эпизод с его участием — один из наиболее ярких в фильме. Игра самого Михалкова кажется излишне пафосной и несколько ненатуральной, кроме, пожалуй, тех моментов, когда Котов думает о дочери Наде, вспоминает ее.
Батальные сцены смыты в тумане и все равно полны натурализма. Мы не увидим самого сражения, как, например, в «Войне и мире» режиссера Сергея Бондарчука, но зато крупным планом покажут, как на гусеницы немецкого танка наматывается человеческая плоть. Персонажи — от главного героя до самого эпизодического — постоянно ругаются матом. Вообще, мат в произведении такого большого мастера, каким безспорно является Никита Михалков, воспринимается как некая дешевая попытка заигрывания с молодежью, причем не с самой лучшей ее частью, для которой матерная ругань является признаком взрослости и «крутизны».
Да, конечно, война — это не бальные танцы и на ней не до «великосветских манер». Война — это кровь, пот и слезы. Но это кровь, пот и слезы наших дедов и прадедов, которым, боюсь, будет неприятно увидеть то, что о них показывают спустя десятилетия после Победы. Их осталось очень мало, но в России ведь нет, пожалуй, ни одной семьи, через которую не прошла бы война. Я помню рассказ женщины, у которой маму призвали медсестрой на фронт, а та залезла на чердак и плакала, потому что ей было страшно. Но она сумела преодолеть свой страх, в аду Сталинградской битвы на своих хрупких плечах выносила с поля боя раненых, прошла всю войну до Победы. Я помню рассказ сухонькой старушки из самарского села, которой во время войны не было и четырнадцати, рассказ о том, как ее маленькие, детские еще ручки съедало щелочью почти до костей, а они с подругами все стирали и стирали бинты для раненых. Потому что нужны были чистые бинты, у многих раны гноились, в них кишели черви, а они все равно рвались в бой. Я знаю ветерана, который в ночь каждой годовщины Победы во сне вновь командует своим полком. А поутру плачет о погибших товарищах. Это часть нашей жизни, не твоей, моей или «того парня», а именно нашей. Ведь воевали-то не каждый сам за себя, а вместе. И не зря поются слова в песне: «И значит, нам нужна одна Победа, одна на всех», потому что и была она одна на всех. В фильме же бывалый штрафник (вооруженный саперной лопатой) говорит прибывшему на помощь кремлевскому курсанту (у курсантов есть винтовки, но им и так страшно — первый бой): «Отдай мне ружье. Зачем тебе оно? Тебя все равно убьют».
А где же любовь?
Можно ли назвать «Предстояние» Православным кино? Наверное, режиссер очень рассчитывал на то, что будет дан положительный ответ на этот непростой вопрос. Непростой потому, что ответить на него положительно вряд ли помогут совершаемые на экране крестные знамения или виды золотых куполов. Сам режиссер в одном из интервью поясняет, что «картина, в которой есть любовь в самом широком смысле этого слова, это уже религиозная, Православная картина». Ну так давайте зададимся вопросом: а есть ли в ленте эта самая «любовь в широком смысле»? Не могу отвечать за многих, но я подлинного Православия в картине не увидела. На мой взгляд, любви, жертвенной любви, как ее понимает любой христианин, в фильме мало. Есть любовь отца к дочери и дочери к отцу. Эта линия прекрасно показана в фильме. Чувствуется, что здесь все подлинное, идущее от сердца. Оно и понятно: Михалков действительно любит своих детей, а дочь любит папу. Есть и любовь к жизни, тоже сильная, настолько, что позволяет подозрительно легко пережить свою если не вину, то хотя бы какую-то причастность в смерти других. Особенно характерен в этом смысле эпизод с сожженной деревней. Надя (Надежда Михалкова) попадает в деревню, через которую проходят немцы. Один из фашистов видит ее, преследует с известной целью, никто из жителей не выходит на крики девушки о помощи, она забегает в открытый амбар. Немец идет следом. Тишина. Его идет искать товарищ. И тоже тишина. Позже оба оказываются убитыми, а Надя — спасенной неизвестной девушкой. Обе убегают, а деревенских — всех от мала до велика — загоняют в тот самый амбар и сжигают. «Они заслужили, — говорит девушка Наде. — Разве кто-нибудь впустил тебя, когда ты стучала им в окна?» У меня этот эпизод вызвал смешанные чувства. С одной стороны, понятен страх девушек, но с другой… Как можно смотреть на высунутые из окошек амбара детские ручки, видеть, как их охватывает огонь, слышать крик десятков голосов, сливающихся в один предсмертный вопль, — и не лишиться при этом разума, зная, что как-то причастна к этой трагедии? Как можно успокоить себя мыслью, что это сделал Бог, а тебя, такую исключительную, Он оставил в живых с одной целью, чтобы ты нашла отца?
Есть в фильме несколько надуманный, но по замыслу начиненный христианским смыслом момент. Когда с разбомбленной немцами баржи с беженцами спасаются только двое — дочь Котова Надя и, как он сам представляется в ленте, «бывший священник» в исполнении Сергея Гармаша. Оба цепляются за дрейфующую мину, герой Гармаша предлагает Наде крещение в таких вот неожиданных обстоятельствах. Та было отказывается (я — пионерка, папа — коммунист), но потом все же соглашается. Крещение происходит тут же в море, священник надевает на Надю свой крестик, учит короткой и довольно странной молитве: «Господи, сделай так, чтобы моя воля не перебила Твоей». (Позже я увидела эти слова молитвы в одном из интервью Никиты Михалкова: «Моя самая короткая молитва…» — скажет он о ней. А у меня эти слова как-то не вяжутся с искренним обращением к Господу. Слышится в них что-то горделивое.) А после — попросив Надю закрыть глаза, что она тут же, по-детски, выполнила (даром что «пионерка»), — отплывает в открытое море и тонет. Почему-то сразу вспомнился «Титаник»…
Похоже, что картина больше ориентирована на западного зрителя, нежели на наших соотечественников. Вот как показана в ней Россия. Вся страна — один сплошной лагерь. Для взрослых — «Архипелаг ГУЛАГ», для детей — пионерлагеря, где, чтобы не навлечь подозрения, нужно отказаться от неблагонадежных, подпавших под знаменитую 58-ю статью матерей, отцов, братьев и сестер. А страх перед НКВД настолько велик, что один из взрослых персонажей буквально обмочил штаны, едва ему намекнули на его неблагонадежного брата, которого он «забыл» упомянуть в автобиографии. Враг — фашист — толерантен и ужасен одновременно, обладает извращенным чувством юмора и чувством собственного достоинства. Задача ясна: показать, что фашизм отвратителен, но не слишком обидеть при этом современных немцев. Лучше всех воюют штрафные батальоны, вооруженные саперными лопатами (там воюет и главный герой, бывший комдив Котов, тоже вооруженный саперной лопатой). А умирающий 19-летний обгорелый танкист, которому уже дышать тяжело, потому что пробито легкое, думает исключительно о девичьей груди бинтующей его медсестренки в фуфайке, ибо посмотреть на то, что у нее под фуфайкой — его последняя прижизненная просьба. Надя вынуждена выполнить последнюю просьбу умирающего… А для зрителя — это заключительный момент фильма.
Весь фильм вызывает стойкое недоумение и вопрос: а что же это все-таки было? Кто — предстоит? И кому? В словаре Владимира Даля слово «предстояние» определяется так: «Предстоянье. Сподоби ны десного предстояния. Предстательство, особая молитва за кого-либо. Благоденствуем вашими предстояниями. Да воспомяненни будем мы и мать наша в ваших к Богу предстояниях, стар.» (Толковый словарь живого великорусского языка Владимира Даля). У русского философа Ивана Ильина есть интересная мысль: «Дух есть сила личного самоутверждения в человеке, — но не в смысле инстинкта и не в смысле рационалистического осознания состояний своего тела и своей души, а в смысле верного восприятия своей личностной самосути, в ее предстоянии Богу и в ее достоинстве. Человек, не осознавший своего предстояния и своего достоинства, не нашел своего духа». Осознал ли свое предстояние герой фильма? Мне сложно ответить на этот вопрос. Неужели это великое слово было использовано только ради громкого названия?
Трудно сказать, почему картина, снятая талантливым режиссером, в которой задействованы лучшие актеры, операторы, звуковые техники, на которую потрачено больше пятидесяти миллионов долларов, которой была оказана всесторонняя поддержка нескольких государственных ведомств — министерства культуры, министерства обороны, министерства чрезвычайных ситуаций, почему вдруг она оказалась такой, какой оказалась. В ноябре грядет показ заключительной части «Утомленных солнцем» под названием «Цитадель». Возможно, ситуация исправится.
облако тэгов
