Произведения Урсулы Ле Гуин разнообразны по своей тематике и жанровым характеристикам. Прекрасный рассказчик, препаратор душевных порывов и социальный аналитик, она с легкостью создавала многочисленные фантастические миры. Почти десяток авторских циклов зафиксировано в авторской библиографии Ле Гуин на сайте «Лаборатория Фантастики». Однако существует еще один, неканонический условный цикл, отдельные произведения которого формально никак не объединены. У них нет общей истории, персонажей или даже вселенной. Речь идет об «анархической трилогии» — романах «Обделенные» (1974), «Глаз цапли» (1978) и «Всегда возвращаясь домой» (1985). Последнее произведение — нечто среднее между антропологическим исследованием, этнографическими очерками и записями фольклора вымышленного племени. Структура книги довольно необычна. Основная сюжетная канва романа не занимает положенного ей центрального места – это всего лишь три небольших фрагмента, разделенные обширными текстами о народе кеш, а также смутные упоминания об истории главной героини в других частях произведения.
Итак, попробуем провести сеанс глубокого погружения в мир романа «Всегда возвращаясь домой», попутно делая заметки на полях об аллюзиях, рефлексиях и исторических параллелях. Эта книга – прекрасный материал для анализа литературного критика; ее форма и содержание полны всевозможных архетипов, ярких образов, оригинальных концепций и поражающих идей. Образовавшаяся из пазлов-признаков очень разных исторических народов и культурных типов структура совершенно невообразима и неосуществима в реальности, однако довольно органична на страницах литературного произведения. Центральной же осью книги служат анархо-примитивизм и анархо-экологизм.
С чего все начинается? С конца света. Из скупых строк читатель узнает о ядерной катастрофе на территории современных США. Тысячи лет спустя радиоактивное загрязнение и технологические отходы уже не так губительны для экосистемы и остатков человечества. Этот постапокалипсис в целом не похож на своих литературных собратьев со страниц многочисленных книжек-страшилок. Жизнь на руинах былой цивилизации являет собой искупление и очищение. Глобализм и погоня за прибылью уже не диктуют правила игры. Как живут в остальном мире (и живут ли вообще) не известно, но люди в Долине Реки На* в Северной Калифорнии кардинально изменили сами основы своего существования. Индустрия и высокие технологии сменились сельским хозяйством и собирательством, большие города уступили место «городам», где все друг друга знают.
Поверхностное знакомство с народом кеш может вызвать ассоциации с архетипом благородного дикаря, живущего в Золотом веке. Однако не все так просто. Чисто внешние признаки этого социума не всегда соответствуют родоплеменному строю. Несмотря на наличие Домов, члены которых считались родственниками, существуют союзы, общества и цехи (явная отсылка к Средневековью). Остались и более знакомые нам поезда, электричество, театры, цирки, библиотеки, архивы. Артефакты былых времен — кибернетический центр Столица Разума и ПОИ – пункты обмена информацией, нечто вроде точек доступа к супермощной автоматической сети, простирающейся далеко за пределы Земли. Высочайшим мастерством считается умение извлекать информацию из ПОИ. С другой стороны, имеются лесные, одичавшие, совсем оторвавшиеся от социума люди.
Кто стал основой нового порядка? Те, кого не хотели замечать до конца света:
цитата
В ваши дни, когда слово написано было, В ваши дни, когда все вокруг топливом стало, В ваши дни, когда земля под домами скрылась, Мы тоже среди вас были.
Тихие, точно слово, которое прошептали, Неясные, как свет уголька под золою, Бесплотные, точно тайная мысль о доме, Мы все же среди вас были:
Голодные, Бесправные люди, В вашем мире, подходя все ближе и ближе К миру, что станет нашим.
Когда же конец наступил ваш и слова все были забыты, Когда же конец наступил ваш и костры все уже догорели, Когда же конец наступил ваш и в доме рухнули стены, Мы все же среди вас были:
Дети мы, Ваши дети, Умирали мы вашею смертью, чтоб подойти еще ближе, Чтобы войти прямо в мир наш, чтобы на свет родиться.
Мы песчинками были на побережье вашего моря, Камнями в очагах ваших. Нас вы не узнавали.
Однако память про предков практически стерлась. Сохранились лишь какие-то глухие отголоски эпохи, в которой все ходили с глазами на лопатках или с головами, повернутыми назад. Те древние люди жили в больших муравейниках и из-за того, что их глаза смотрели не в ту сторону, не замечали творимое зло. Они ели отравленную пищу и сами отравляли все вокруг. Эти люди были больны. Они носили на себе проклятие, болезнь Человека. Легенда о Маленьком Человеке гласит:
цитата
Он срубал под корень каждое увиденное им деревце, убивал каждого зверя и непрерывно воевал со всеми народами. Он сделал себе такие ружья, из которых можно было убивать даже мух, и пули, которыми можно было застрелить блоху. Он боялся гор и заставил болота размыть горы и сделать их более плоскими. Он боялся долин и заставил ручьи и реки затопить их. Он боялся травы, сжигал ее и рассыпал камни там, где она росла. Он ужасно боялся воды, которая обладала непокорным и независимым нравом, и попытался всю ее уничтожить: закапывал ключи, перегораживал плотинами реки, хоронил воду в колодцах. Но если пьешь, то и мочишься. Вода все равно возвращалась обратно. Пустыня, конечно, растет, но растет и море. И тогда Маленький Человек отравил море. И вся рыба в нем умерла.
Чтобы не заболеть болезнью Человека, Второй и Третий Дома предостерегают от чрезмерного рвения в земледелии. Ведь излишки – путь к разрушению общины. Все эти люди не знают иерархии, не понимают смысла накопительства. Торговля с окружающими племенами существует в форме бартерного обмена. Богат тот, кто отдает. Чем больше ты отдаешь в общественные запасы – тем более ты авторитетен и уважаем:
цитата
То, что человек сделал сам или выиграл, или то, что принадлежит ему, как члену семьи, для жителей Долины является собственностью этого человека; однако человек этот сам принадлежит определенному Дому, семье, городу, народу. Благосостояние состоит, таким образом, не в наличии вещей, а в деянии: в акте дарения, отдачи.
Стихотворения, написанные поэтами, являются их собственностью, но то или иное стихотворение по-настоящему и не существует до тех пор, пока не будет подарено, разделено с кем-то, представлено перед аудиторией.
Сами люди кеш не знают, как точно возникло их общество, да и не задаются таким вопросом. У них понятие о времени и пространстве совершенно отлично от нашего: время не линейно, а пространство ограничено Долиной; настоящие люди живут только у Реки На.
Что же представляет собой мировоззрение людей кеш? Они не исповедуют никакой конкретной идеологии – анархо-примитивизм не осознается ею, а является будничной практикой, усвоенной с молоком матери. Кеш не делают различия между миром природы и миром людей, они ощущают себя частью Вселенной, а природу воспринимают как большой Дом.
«Мои книги полнятся идеями даосизма» — такую мысль высказала Урсула Ле Гуин в водном из своих интервью. Дао в романе объясняется как движение, действие, активность, деяние; двигаться, двигаться по кругу, быть активным. Именно к дао отсылает Правая и Левая Рука – понятия из мифосознания кеш, две стороны, обозначающие небо и землю. Место общественных собраний и отправления ритуалов «хейимас» представляет собой большую полуземлянку с четырехскатной крышей, подчеркивая единение и связь двух начал, земного и небесного. «Города» кеш строятся в форме двойной спирали, соединенной ритуальной «перемычкой». Этот прозрачный символ намекает на Инь и Ян, в нем можно узреть и галактику с баром, и модель ДНК человека. Незримое дао, путь, единение общественного и индивидуального разлито в танцах, песнях, в состоянии, близком к трансу – во всех средствах общения людей между собой. Праздники кеш привязаны к кругу жизни природы. Классической религии нет, но есть всеобъемлющий пантеизм.
Вечное возвращение – это бесконечный путь по тропе жизни и смерти, перетекание из одного состояния в другое:
цитата
Долина — это Дом Земли и Путь По Левой Руке Вселенной. Великая Гора — это Стержень хейийя-иф. Чтобы пойти Путем Правой Руки, нужно подняться на Гору, потом с нее попасть в Дом Неба, и тогда, оглянувшись назад, можно увидеть Долину такой, какой ее видят мертвые.
Имя главной героини также обозначено символизмом Возвращения. Каждый в Долине на протяжении своей жизни имеет три имени, которые ему дают окружающие – для детских лет, среднего возраста и старости. Среднее имя нашего персонажа – Женщина, Возвращающаяся Домой. Ее путь домой – это не только выбор, но также восстановление нарушенного равновесия.
Как и в двух других упоминаемых романах Ле Гуин протагонист здесь находится на границе двух миров-противоположностей. Да, кроме людей кеш в мире романа есть и другие народы. Большинство из них мало чем отличаются от знакомых нам неспешных экоанархистов. Лишь один народ, живущий в гористой местности далеко на северо-востоке, гордится своей болезнью Человека. Люди Кондора – воинственные кочевники в прошлом и создатели империи в настоящем. Они не мыслят своего бытия без иерархии и дисциплины. Их религия – жесткий монотеизм воинов с его безапелляционным Единственным, реинкарнацией ветхозаветного Яхве. Женщины Кондоров вечно заперты в замках-крепостях своих отцов или мужей, ограниченные рукоделием и сплетнями. Женщина – неполноценный человек, обязанный исправно рожать много будущих воинов. Даже знатная женщина Кондора стоит лишь чуть выше «дикарей» из окружающих племен. Если для людей кеш девушка-полукровка – наполовину человек, то для людей Кондора она наполовину животное…
Как представлена в книге тема феминизма, в целом характерная для творчества Ле Гуин? Сказать, что она там есть – значит, практически ничего не сказать. В романе представлена настоящая война смыслов, противостояние образов. Мир-женщина противостоит миру-мужчине. Жизнь в Долине Реки На – это олицетворение женского начала. Ее жителям чужда маскулинная рациональность, они не возводят новые враждебные природе техноценозы. Апелляция к женскому, спокойному, природно-циклическому – излюбленный мотив мифологии кеш. Для Людей Долины матриархат естественен, как сама жизнь. Браки матрилокальны, а родство матрилинейно. Этимология их языка многое говорит об особой роли женщины в миропонимании этих людей. Слово кеш звучит почти так же, как и кеше (кешо) – женщина, самка; термин Амакеш (Долина Реки Кеш) образован путем слияния этнонима со словом ама — бабушка, любая родственница по линии матери и старше ее. Женщины кеш раскрепощены ровно настолько, насколько требует их сердце и физиология. Каждый год проводится праздник эротического Танца Луны с предсказуемым финалом, в котором вольны брать участие все фертильные жители. Но существует и период жесткого полового табу, соблюдаемого в подростковом возрасте. Случаи гендерного насилия единичны, практикуется сексуальная разрядка; не познавшие плотских утех не вступают в брак. Любовь – каждодневная практика человеколюбия, а не оторванный от реальности идеал.
Как бы ни был народ кеш замкнут на самом себе, определенное влияние извне, в частности, дух воинственности и патриархата проникает в Долину. Итог противостояния между двумя мировосприятиями открыт, однако что-то подсказывает, что мягкая сила прочнее грубого, но шаткого натиска носителей рудиментарной болезни.
***
...После череды серых будней и жизненных невзгод иногда приходят воспоминания о подзабытой стране детства, о ярких красках мира, полного каждодневных открытий и материнского тепла. А что, если бы взрослым можно было жить в той недоступной стране, не превращаясь в ребенка, да еще и прихватив с собой некоторые достижения зрелой жизни?.. Выбор между уходом в эфемерность нового Золотого века и решением прозаических проблем был бы очень непростым...
Примечание
Названия «кеш» и «Долина На» намекают на поместье родителей Ле Гуин «Кишамиш» в округе Напа. Долина На славится своим отменным вином, как и ее реальный прототип. В быте и обычаях людей кеш явственно проглядываются индейцы, изучению которых посвятил свою жизнь Алфред Луис Кребер, отец писательницы, и, возможно, некоторые другие доклассовые этносы.
Молчаливые, чопорные, элегантные, они устраивали гнезда из красных опавших листьев меж корней деревьев, ловили рыбу и прочих водяных обитателей на мелководье и смотрели — всегда с другого берега пруда — на людей огромными, круглыми глазами, такими же бесцветными и прозрачными, как вода. Они не обнаруживали ни малейшего страха в присутствии человека, но никогда не подпускали к себе слишком близко.
(Урсула К. Ле Гуин. "Глаз цапли")
Творчество Урсулы Ле Гуин принадлежит к сокровищнице американской и мировой фантастики. Гуманитарная направленность, социальные и феминистические мотивы – отличительные черты ее произведений. Это и неудивительно, ведь будущая писательница росла в семье профессиональных гуманитариев – антропологов и этнографов. Очевидно, именно родители, которые изучали различные первобытные культуры, в частности индейцев США, привили своему юному дарованию интерес к неевропейским социумам, их развитию и взаимодействию. Детские увлечения, учёба в университете и собственное мировоззрение сформировали неповторимый стиль фантастики и фэнтези Ле Гуин, знакомый многим ценителям жанра по всему миру.
Столкновение антагонистических культур – тема в фантастике не новая. Множество произведений посвящено социальным аспектам такой «войны миров». Достаточно вспомнить наиболее рельефный пример – коммунистические полубоги-земляне versus тормансиане из «Часа Быка» Ивана Ефремова. Характерна подобная проблематика и для социальной фантастики Ле Гуин. Мягкая сила, распространение гуманистической философии, проникновение идей сопровождает процесс взаимодействия общностей в ее романах.
Сегодня речь будет идти об одном из таких романов-противостояний. «Глаз цапли» построен на противопоставлении двух социальных структур с очень разными механизмами внутреннего обустройства. Одни живут в Столице, прячутся за высокими заборами, проводя большую часть своей жизни в домах колониального стиля, окруженных узкими улочками, мечтая о латифундиях и дармовом рабском труде на плантациях. Другие обитают в довольно непритязательном Шанти-тауне и окружающих деревнях, довольствуются скромными результатами своего тяжкого труда на полях, исповедуют принцип ненасилия и не приемлют денег, роскоши, безделья. Первые прячутся от природы, другие живут в гармонии с ней.
Флора, фауна и многое из окружающего мира – чужое, неземное, но – давно ставшее привычно обыденным, ведь на планете Виктория уже успело вырасти одно поколение шантийцев.
цитата
Подняв свой узкий длинный клюв, цапля посмотрела на Льва. Он тоже посмотрел на нее и будто утонул в этом круглом прозрачном глазу, таком же бездонном, как безоблачное небо; и само это мгновение тоже показалось ему округлым, прозрачным, исполненным молчания — самое центральное из всех мгновений его жизни, но вечное для этого молчаливого животного.
Глаз цапли, которая вовсе не была земной цаплей и даже не была птицей – словно символ круга, соединяющего и связывающего всех таких разных людей, события, природу и бога. Бога, который всегда находится с людьми, ведь на пустоши его нет. Безлюдная пустошь, на которую предстоит путь народу Шанти, никем не сотворена. Она просто существует…
Отправленные когда-то на Викторию двумя космическими кораблями опасные преступники не могли не построить через пару поколений микрокопию старого мира. Ведь преступнику нужна иерархия, авторитетный верх и понятный низ. Спустя десятилетия благородная династия, ведущая свою родословную от удачливого головореза, законы улицы трансформирует в не такие уж далекие от них сословные правила…
Путь Народа Мира, происходящего из нескольких тысяч, отказавшихся жить по правилам несправедливости и войны еще на Земле, был тернистым. Они не вписывались в политические игры, объявлялись предателями и шпионами, прозябали в жалких лачугах и тюрьмах. Та часть Народа Мира, на которую пал жребий изгнания, в новом мире стала крестьянами-общинниками, отринувшими родовые пороки породившей их материнской планеты.
Две общины с противоположным мировосприятием. Две группы людей, живущих всего в нескольких километрах друг от друга на почти безлюдной планете.
В своем предыдущем концептуальном романе «Обделенные», в котором читателю было представлено взаимодействие обществ практического анархизма и капитализма чувствовались реалии условного ХХ века – развитая промышленность, трудовые армии, наука. Анаррестяне из «Обделенных» – это практика, прагматика, идеи. Два общества разделены, хоть и неотделимы экономически и даже гравитационно – анархисты и капиталисты живут на двойной планете. В «Глазе цапли» царит условный ХVІІІ век – ремесла, замкнутые общины, аллюзии на южные штаты или какую-нибудь рабовладельческую Бразилию. Народ Шанти из «Глаза цапли» – это ненасилие, любовь, взаимопомощь. И тут два социума обитают практически рядом: одни хотят совместного, взаимовыгодного освоения планеты, не замечая нанесенных обид, другие же вынашивают планы по «прикреплению» этих блаженных к будущим поместьям…
Неотъемлемым элементом обоих романов выступают протагонисты, нетипичные выходцы из своей среды. Так, физику-теоретику Шевеку из «Обделенных» суждено первым из анаррести за многие годы попасть во вражеский мир роскоши и лжи на планете Уррас; минуя многие перипетии, познав неудачу в чуждом ему мире, этот ученый-интроверт из общества открытых людей-анархистов, тем не менее, зажигает огонь Прометея для родного Анарреса и других обитаемых планет. Как и Шевек, Люс Марина Фалько видит несовершенства того мира, в котором живет. Люс Марина раздираема между знакомым уютом и уже осознаваемым отторжением к нему. Ситуации добавляет драматизма то, что опыт переустройства сознания происходит через противопоставление системе ценностей самого родного человека:
цитата
Ты вовсе не внутри возведенных им стен! И не он защищает тебя — это ты его защищаешь. Когда дует здешний ветер, он дует не на него, а на крышу и стены Столицы, построенной его предками как крепость, как защита от неведомого. А ты — частица этой крепости, этих стен, этого дома — часть его дома, часть Каса Фалько. Такая же, как и его титул: Сеньор, Советник, Хозяин, Босс. Как и все его слуги, как его охрана, как все те, кому он может приказывать. Все это — частицы его дома, те самые стены, что укрывают его от ветра. Ты понимаешь, о чем я? Я, наверное, говорю непонятно, а может, и глупо. Просто не знаю, как это выразить. Но самое важное, с моей точки зрения, вот что: твой отец — человек, которому судьбой предначертано было стать великим, но он совершил грубую ошибку: он ни разу не вышел из своей крепости наружу, под дождь. — Вера принялась сматывать только что спряденную нить в клубок, внимательно следя за ней в сумеречном свете гостиной. — И, боясь причинить боль и горе себе, он поступает неправильно с теми, кого любит больше всего. Но затем понимает это и все-таки сам же себе причиняет боль.
Люс провела свою юность в Столице, в этом патриархальном скопище, где женщине была уготована роль машины по производству детей и добропорядочной матроны. Кто выходил за рамки неписанных правил, рисковал стать высмеиваемой дуэньей. Потому бунт Люс – еще и восстание против загона женщины в узкие рамки позволенной свободы, где половые роли были строго очерчены:
цитата
По-моему, ты должна понимать: самое опасное в мужчинах, самая их большая слабость — это мужское тщеславие. Женщине всегда присущи центростремительные силы, она сама является центром в семье. А вот у мужчины нет ощущения центра, он подвержен центробежным влияниям. Ну и достигает того, к чему стремится — там, вовне, жадно все хватая, складывая вокруг себя в кучи и утверждая: ах, какой я молодец, какой умный, какой храбрый! Это все я сделал, и я еще докажу, что я это я! И, пытаясь доказать это, мужчина может испортить множество вещей.
Подобно Шевеку Люс Марина встряхнет запутавшуюся в своих идеалах общину и поведет шантийцев тем путем, о котором они запретили себе даже мечтать.
Автор романа без розовых очков смотрит на исход противостояния. Это не сказка о победе условного добра над условным злом. Чтобы что-то доброе и хорошее, наконец, наступило, надобны терпение и упорство, пот и кровь.
Финал произведения оставляет много места для размышлений на тему.
Не счесть разнообразия сконструированных фантастических миров и социальных моделей. Одними из них есть анархические построения, придуманные общества без иерархии и государства. Тут, очевидно, пальму первенства держит Урсула Ле Гуин со своейанархистскойтроицей. Сегодня, однако, поговорим об «анархическом» романе Адама Робертса «Соль».
Безусловно, в «Соли» ощущается многоуровневое влияние творчества Ле Гуин. Есть сюжетные, концептуальные и даже структурные параллели. Однако в данном случае мы имеем дело не с простым ремейком, а с творческой переработкой классического багажа, выстраиванием своей собственной истории, в которой автор пошел намного дальше своих предшественников.
Итак, почему соль? Соль везде – кристаллический хруст белого вещества под ногами, и смертоносный соленый Дьявольский Шепот в воздухе. Одни ее сравнивают с белой чистотой помыслов, другие ассоциируют с войной, приправой к жизни Человека…
То или иное диковинное общество, очевидно, проще изобразить в акте соприкосновения с обществом знакомым, обыденным. Да и выглядят все социальные непохожести намного рельефнее, когда два мира-антагониста сталкиваются, противостоят друг дружке. Робертс активно использует данный прием – в романе отношения между анархистами и традиционалистами не заладились еще во время полета к вожделенной цели, планете Соль.
«Соль» выделяется среди других анархистских романов (из списка априори исключаем всякие индивидуализмы и капитализмы, хоть и с приставкой анархо-) тем, что в ней представлено не просто противостояние с иерархическим обществом, имеем дело с настоящей войной. И местные анархисты – это совсем не мирные хиппи, не знающие, что противопоставить жестокому и вероломному удару. Эти люди, оказывается, умеют драться и кое-кому даже покажутся кровожадными.
После прибытия на планету, экипаж каждого корабля стал зачатком новой нации со своими устоями. Названия кораблей позже стали этнонимами. Одним из таких новых народов стали алсиане. Да, они жили без начальников и подчиненных, и этот факт так и остался непостижимым для всех иных «наций». Ни у кого здесь нет специальностей и постоянной работы, наряды на каждый день раздает компьютер. Как у настоящих анархистов, у алсиан отсутствует понятие «семья». Вообще-то паре жить можно и вместе, однако это никоим образом не исключает связей на стороне. Секс – дело обыденное, достаточно только прямо спросить у понравившегося объекта на этот счет (а зачем усложнять-то?). Роль женщины в обществе алсиан довольно высока, представлен некий вариант матриархата в зачаточном состоянии.
Но, несмотря ни на что, алсиане – какие-то неправильные анархисты. Бардачные. Их достижения довольно скромны и выглядят тускло по сравнению с иерархически организованными соседями. Во время полета у алсиан бушевала настоящая эпидемия самоубийств. Само описание космического путешествия производит гнетущее впечатление: затрапезного вида люди, не мывшиеся уже несколько недель, механически выполняют свои обязанности, находясь на грани помешательства. На планете же вместо того, чтобы интенсифицировать работы по выращиванию агрокультур, они продолжают практику, перенесенную еще с полета – едят пищу, которую специальный автомат изготовляет из… лучше вам не знать.
У алсиан нет деления на своих и чужих. Примером может служить отношение к женщине-послу сенарцев, виновных в разрушительном рейде против анархистов. Она опасается за свою жизнь, потому как принадлежит к государству-агрессору. Но Петя, один из алсиан, не может понять страха женщины – лично она же не нападала на поселение. Однако, по ходу войны деление свой – чужой появляется. Мало того, ненависть переносится на всех жителей Сенара, независимо от степени причастности к обстрелам и бомбардировкам, социального положения и взглядов.
Как и в «Обделённых», главы «Соли» чередуются – одна из них описывает мироощущение алсиан, другая – сенарцев. «Сенарские» главы поданы как мемуары старого консервативного вояки аля-Пиночет, ставшего президентом. В этой части книги прекрасно показана анатомия военной хунты, культа личности, постепенного закручивания гаек. Прочитав все это, в который раз убеждаешься, что все самые тяжкие преступления, творимые режимом, происходят с молчаливого благословения одурманенных обывателей, накачиваемых злобной пропагандой. Тем, кто интересуется механизмом разжигания войн, когда мастерски обыгрываются любые, пусть самые немыслимые поводы для агрессии, этот материал будет поистине бесценным.
Противостояние накладывает свой отпечаток на обе стороны конфликта. Петя замечает за собой какое-то чудовищное чувство удовлетворения от смерти врагов, кровавой мести. Еще одно неоднозначное новшество, появившееся в ходе ведения партизанской войны – некое подобие иерархии. Партизаны – это тоже войско и они должны действовать слаженно, подчиняться приказам, в противном же случае это просто банда мародеров.
Изменения заметны и в ином – у тех, кто выжил, начала возрождаться семья, старые добрые мама + папа + я.
Даже сенарцев условия войны заставили усомниться в своих основах основ. Со скупых мемуарных строк можно заключить, что в стране есть противники режима, есть те, кто ропщет против всепоглощающей бедности и лицемерия властей. Некоторые изменения в обыденной системе координат видны даже у Роды Титус, бывшего посла.
Что выглядит совершенно чужеродным в этом произведении, так это тема религии. Рассуждениями о боге роман, собственно, и заканчивается.
Меж тем, сам финал производит впечатление некой недосказанности. Что хотел донести автор к ясным очам читателя? Два социума-антагониста рано или поздно придут к конвергенции, к чему-то среднему? Загадка.