С подачи Дмитрия Злотницкого из «Эксмо» стало чуть ли не общим местом сравнивать «Империю тишины» с творением Патрика Ротфусса. На мой же взгляд, этому тексту до «Имени ветра» как от Земли до Луны. Перед нами обыкновенная юношеская графомания, из которой, чувствуется, пара опытных редакторов, в рамках выделенного бюджета и времени, пыталась сотворить что-то более-менее читаемое.
***
Я долго не мог понять, в чем заключается «фишка», что 23-летний герой ведет себя подобно 14-летнему подростку, у которого гормоны решили сыграть в небольшую войнушку. А потом заглянул в биографию Руоккио и все встало на свои места. «Империя» — это первый его роман, начатый в подростковом возрасте, и, фактически, отражающий все этапы взросления. Вначале – гормональный дисбаланс, затем – куча современных левацких идей, подхваченных в университете, и на закуску – тексты второсортной фантастики, которые он редактировал, работая в издательстве.
Местами, чтение книги сильно раздражает, а от некоторых глав даже «подташнивает», настолько приторно-мелодраматично они написаны. Мать главного героя, по тексту, является режиссером 3-D мелодрам. Очень похоже, что кто-то из близких родственников Руоккио тоже являлся сценаристом «мыльных опер», и он с детства впитал весь набор сопутствующих этому жанру клише.
***
Адриан Марло, чьи записки мы и читаем в виде романа — сын правителя одной из планет Империи, но, в силу обстоятельств, три года проводит на улицах города за много световых лет от родного дома (фактически, бомжом). И, при этом, умудряется как-то выжить. Потом, он решил поучаствовать в гладиаторских боях и выдерживает более пятидесяти (без явных повреждений!) схваток, половина, из которых, один на один. Если учесть, что вооружение мирмидонцев (а Марло был именно им) на порядок уступает защите и вооружению гладиаторов, то в такое верится с трудом.
Но главное не в этом. Вот такой, закаленный жизнью юноша, краснеет и теряется от одного прикосновения к женщине или переживает, примерно, в следующем стиле:
цитата
«Взгляд Валки повис на мне, словно кандалы, и я с трудом сдерживал желание обернуться. Мне хотелось кричать, хотелось упасть на паркет и колотить по нему руками, пока мясо не сойдет с костей и я не разобью их на осколки.»
«Я усмехнулся, и это была классическая кривая усмешка, острое, как нож, оправдание для моего вечно утомленного выражения лица.»
***
Мир романа несет в себе множество заимствований и компиляций. Начало – полная копия «Дюны» Фрэнка Герберта. Человечество, угробив Землю, расселилось по всей обозримой галактике, почему-то сохранив феодальную структуру управления – с баронами, графами, архонтами и их вассалами, императором и прочими. Судя по тонким намекам, симбиоз с ИИ не получился, и все сложнее кофемолки находится под строжайшим запретом. А вычислениями и прочей инженерной работой (ведь надо же как-то перемещаться между звездами) занимаются схоласты – аналог ментатов из школ Бене Гессерит «Дюны».
И, конечно же, все это сдобрено большим количеством толерантности и однополых браков. В результате, все ущербные – сплошь положительные герои, а главные злодеи – их противоположность. Все мужики – похожи на истерических баб (как, психотип), а большая часть дам, наверное в отместку, стервы. Причем, сообщается об этом – заранее. Вот, любуется главный герой генетически вылепленным идеальным личиком дочери архонта Эмеша. И радовался бы созерцанию красивой девушки. Но, нет. Надо сразу же дать спойлер, что в далеком будущем она окажется весьма неприятной личностью. Зачем читателю эта информация, совершенно не относящаяся к текущим событиям, и черед которой настанет через пару тысяч страниц (и даже не в этом томе), совершенно непонятно. И таких «спойлеров» по тексту разбросано великое множество.
Мир романа тоже не отличается «стройностью». Взять, хотя бы, генетическую настройку. Таковой обладает все оружие гладиаторов и никто, кроме них, не может им воспользоваться. Но при этом кольца палатинов (аристократов), в которых записаны все их идентификационные данные, собственность и прочее, вообще никак не защищены. Его можно украсть или отнять, и новый владелец вполне может красоваться с ним на своем пальце.
Или возьмем 57 главу. Личность Адриана раскрыта, и его забирают в замок правителя планеты. Через какое-то время он возвращается в жилище мирмидонцев, чтобы уговорить Хлыста стать своим секундантом в предстоящей дуэли. Далее идет слезливая (в буквальном смысле) сцена, где главный герой исповедуется этому парнишке, рассказывая всю свою жизнь. И хотя, чуть ли не в каждом абзаце говорится, что Хлыст – это лучший и единственный друг Адриана, нигде в предыдущем тексте эта дружба особо не показана. Да, сражались вместе на арене, но таких вокруг было несколько десятков человек.
***
В общем, перед нами переписанное своими словами все, что автор смотрел и читал в своей юности, дополненное промывкой мозгов в университете. Текст, явно, вторичен. И последующие части тетралогии читать совершенно не хочется.
Вердикт. Свое мнение о романе я высказал. Читать или не читать – решайте сами.
Все-таки, надо нести ответственность за текст «прикрываемый» своим именем. Похоже, мы имеем наглядный пример, когда мэтр, написав меньшую часть романа, при этом, выступает в качестве «паровоза», обеспечивающего продажи.
***
«Взлет и падение…» легко разбивается на две части. Первая – посвящена «научному обоснованию» магии. Точнее, избеганию возможности схлопывания волновой функции. Кратко поясню. Микромир имеет вероятностную природу, мы, к примеру, не можем сказать, где точно в данный момент находится электрон. Он с какой-то вероятностью находится здесь, а с какой-то тут и тут. Более того, принцип неопределенности Гейзенберга постулирует, что мы не можем одновременно знать взаимосвязанные характеристики частиц, т.е. чем точнее измеряем один параметр, тем неопределеннее становится другой (координата – импульс и т.п.).
То же самое пытается объяснить «живодерский» эксперимент Шредингера, к счастью, мысленный, когда кот, запертый в коробке одновременно и жив, и мертв — пока мы не открыли крышку, убрав неопределенность. Открытие коробки в эксперименте Шредингера и есть схлопывание волновой функции.
Стивенсон выдвинул идею, что макрообъект можно поместить в ситуацию микромира, если окружить его жидким гелием при сверхнизких температурах, который превращается в конденсат Бозе-Эйнштейна. Не буду пояснять, что это за конденсат, главное, что, если в эту среду поместить капсулу с ведьмой, то она в ней может колдовать, т.е. ее латентные магические способности станут реальными.
Но это только часть теории. Другая – связана с объяснением исчезновения магии. С ней, конечно же, покончил технический прогресс. И даже называется конкретная дата – июль 1851 года.
***
Итак, есть специальный аппарат, позволяющий в наше время возродить, хотя бы внутри него, магию. Естественно, его сразу же прибрали к рукам военные, желающие путем «подправления» прошлого, добиться желаемого результата в дне сегодняшнем без применения оружия.
Идея, в общем-то, интересная, и, если бы весь роман писал Стивенсон, вероятно, мы получили бы образчик вполне твердой НФ. Но дама-соавтор увела сюжет чуть ли не в сторону фэнтези – столько необоснованных допущений появляется далее по тексту. (И здесь мы переходим ко «второй части» романа).
Взять, хотя бы эпизод с Псалтирью. ДОДО (как легко догадаться, это та самая организация, которая пытается возродить магию), не хватает на первых порах финансирования. И в головах ее руководства возникает безумная мысль – отправиться в 16 век, украсть там экземпляр Массачусетской Псалтири, закопать в нужном месте, а в наши дни извлечь, продать и получить вожделенные деньги. Но как оказалось, с первого раза ничего не срабатывает, и закапывать пришлось несколько раз. Более того, меняются и реальности, куда перебрасывается путешественник. И в одной из них, на месте нужного камня оказался целый завод. В результате, пришлось перебрасываться в другое время и уговаривать инвестора не вкладывать деньги в это предприятие. Тоже, несколько раз. В общем, чуть ли не сотня страниц посвящена тому, как левой рукой достать правое ухо.
Но самое интересное начинается после. Псалтирь, наконец-то, откопали в наше время. Продав артефакт на аукционе за целых 14 миллионов, новоявленные богачи с удивлением смотрят, как покупатель засовывает его в шредер, превращая в конфетти.
И что же дальше? А, ничего. По мнению авторов, не происходит ничего неординарного, и об эпизоде сразу же забывают.
И таких «ляпов» в романе более чем достаточно.
***
Другой «шедевр» авторов – подробное описание внедрения в ДОДО стандартов корпоративного управления ИСО 9000. (Включая, конечно, политику пресечения сексуальных домогательств). Мало того, что читателя пичкают перечнем этих стандартов, так еще множество страниц отводится отчетам о каждом совершенном действии, ничего не добавляющим к происходящему. (Очень похоже, что авторам платили за количество печатных листов).
Если к этому присовокупить потуги на сатиру в виде «говорящих» сокращений – ЗАДРОТЦ (закрытый академический диахрон-ресурсный оперативный тренировочный центр), ИДИОТ (индивидуальная диахроническая охрана труда), ПИСЕЖ (политика использования сокращений и единого жаргона) РАЗДВАСИХОП и т.п., то, в итоге, получаем роман далеко не «первого» ряда.
***
Вердикт. Можно прочитать ради пары интересных идей или в качестве отдохновения от чего-то «зубодробительного».
Прежде всего, хочется сказать большое «фи» издательству за неправильное позиционирование книги. Вместо того, чтобы издать роман в серии «Интеллектуальный бестселлер», в которой ему самое место, «Эксмо» сопроводило его сюжетной аннотацией и поместило в обложку, больше подходящую для какого-нибудь детектива.
«Глиф», на самом деле, это – высокоинтеллектуальная фантастика и восхитительная лингвистическая шутка, начинающаяся с самого названия. Нигде в тексте романа не поясняется его смысл, более того, оно даже не упоминается. Если обратиться к определениям, то глиф – это графический символ, имеющий явный или скрытый смысл. К ним относятся, например, знаки зодиака, ноты, руны, иероглифы и т.п. Но какой скрытый смысл заложен в названии книги – для меня так и осталось загадкой.
***
Что же касается полудетективного сюжета, удерживающего внимание читателя, то это, всего лишь, внешний каркас, имеющий мало отношения к сути романа.
Собственно, все происходящее умещается в пару абзацев. В семье Дугласа и Евы Таунсенд, в которой отец был философом-постструктуралистом, а мать – художником, родился мальчик Ральф с коэффициентом интеллекта в 475 единиц. (Для сравнения, к гениям относят людей с IQ выше 170). Ребенка вскоре похищает обследовавший его психолог, захотевшая прославиться за его счет, затем – генерал, стремящийся сделать из него идеального шпиона (действие происходит в 60-е, в самый разгар холодной войны). Сжалившийся над малышом, охранник-мексиканец спасает его из заточения и везет к знакомому священнику, который на полном серьезе хочет изгнать из него бесов.
***
Спрашивается, зачем Эверетту потребовался столь необычный сюжетный ход? Все дело в том, что ему нужно было смоделировать взгляд на язык «со стороны», как и смотрят на него лингво-аналитики и структуралисты, и маленький гений, не имеющий «замутняющего» жизненного опыта и воспринимающий слова как данность, подходил для этой цели наилучшим образом.
Он даже отказал Ральфу в разговорной речи. В годовалом возрасте тот четко сформулировал для родителей свою позицию, написав на простынях кроватки:
цитата
«почему ральф должен говорить
ральфу не нравится сам звук
ральф смотрит, как чужие рты формируют слова, и это выглядит неуклюже
губы неприятны ральфу, если шевелятся
ральф хочет себе в кроватку книги
ральф не желает искать знания в шевелящихся губах».
Но сдается мне, что дело не только в желании или нежелании малыша, а в интуитивно найденном естественном ограничителе – общаться с миром с помощью записок.
***
Возьмем простенькую задачку: у вас в руках металлический шар, в какой-то момент вы его отпускаете и надо рассчитать его скорость в момент падения на землю. Зная массу шара и расстояние по поверхности, это нетрудно сделать с помощью несложной формулы. Но гений не ищет легких путей. Он озадачится еще сопротивлением воздуха и, возможно, тепловым расширением шара, от трения о тот же воздух, что, в свою очередь, приведет к увеличению сопротивления. В результате, задача принимает столь монструозный вид, что вряд ли найдется ее решение в общем виде.
И Ральф выступал в роли такого гения только по отношению к языку. Он сразу же понял, что словами принципиально невозможно передать точный смысл высказывания. Ибо, произнося какое-либо утверждение, приходится опираться на понятия, не определимые в рамках этого самого утверждения. (Например, для точного понимания фразы «Посмотри на стол» вначале необходимо определиться с тем, что такое «посмотри» и «стол»).
Наглядный пример размышлений младенца, показывающий в каком аду он находился:
цитата
«Предположим, что у каждого была бы коробка, в которой находилось бы что-то, что мы называем «жуком». Никто не мог бы заглянуть в коробку другого; и каждый говорил бы, что он только по внешнему виду своего жука знает, что такое жук. При этом, конечно, могло бы оказаться, что в коробке у каждого находилось бы что-то другое. Можно даже представить себе, что эта вещь непрерывно изменялась бы. Ну а если при всем том слово «жук» употреблялось бы этими людьми? В таком случае оно не было бы обозначением вещи. Вещь в коробке вообще не принадлежала бы к языковой игре даже в качестве некоего нечто: ведь коробка могла бы быть и пустой. Верно, тем самым вещь в этой коробке могла бы быть «сокращена», снята независимо от того, чем бы она ни оказалась!» («Философские исследования» Витгенштейна, № 293).
Я обдумал это, стоя на матрасе как на объекте называния, но понял, что объект этого называния не относился к делу и что матрас даже не являлся названием той вещи. Но что я знал о грамматических правилах и играх языка, я, пришедший в язык, даже не учив его?... Я фактически был жуком в коробке.
Или еще один пример:
цитата
Прячась там, в священных стенах дома Господня, я думал: знают ли тигры, что они полосатые кошки, считают ли ослы друг друга упрямыми, встречается ли в языке нехватка смысла? Я думал: может быть, смысл есть полоски на словах – и удивлялся, как это слова всегда стираются, но никогда не исчезают. Я думал: где открывается окно смысла и что было на его месте раньше, несмысл? бессмыслица? нон-дизъюнкция? бездействие? Ребенок в укромном углу скучал.
Конечно, проблемы адекватности касаются не только устного, но и письменного текста, но, по всей видимости, неразвитые моторные навыки служили естественным ограничителем длины высказываний.
В противном случае, его речь превратилась бы в нечто подобное монологу Барта, желающему узнать, получила ли аспирантка оргазм во время их полового акта:
цитата
«БАРТ: Тем не менее, можно усомниться, что моя версия нашего полового контакта совпадет с твоим изложением, хотя бы из-за формы, мягко говоря, компрометирующей, а возможно, и по сути. Дискретность, нестабильность и неудовлетворенность не могут избежать борьбы за свой смысл с орбитами непрерывности, стабильности и удовлетворения. Итак, вот тебе приглашение к отрицанию, интеграции, поиску границ концептуальной мысли и логического тождества и всеобъемлющего разрушения разума. Ты уверена, что у тебя не было оргазма?»
Как вывод. Блестящая «пограничная» фантастика и весьма познавательная литературная шутка. Рекомендуется перед ознакомлением с трудами авторов, вынесенных в заголовок рецензии.
Все-таки, творцы должны вовремя умирать. В отличие от «Птиц Марса», написанных в 90-летнем возрасте и больше похожих на сборник расхожих клише, в 60-е годы прошлого века Брайан Олдисс создавал удивительные романы. Можно даже сказать, что он устроил в фантастике мини-революцию, привнеся в жанр кислотный трип, хипповские «телеги» и многое другое. Энергия в его текстах била через край. Он страстно хотел высказаться в бесконечном монологе (который и есть «телега»), и из темы, тянущей максимум на повесть, путем этого неуемного размышления сотворил «Босиком в голове», перемежая прозаические куски стихами в духе Алена Гинзберга и Грегори Корсо (см. эпиграф).
***
Действие романа разворачивается после краткой Третьей мировой, когда катарские ВВС закидали Европу и Америку психоделическими бомбами. Как бы сказали сейчас, бомбами, создающими дополнительную реальность, которую человек не может отличить от окружающего его мира.
Народ начал созерцать глюки в зависимости от своей предрасположенности. Армии деморализовались и самораспустились. А дороги превратились в магистрали смерти, ибо каждый водитель видел впереди то, что хотел.
Быстрее всего адаптировались к новым реалиям те, кто и так жил в иллюзорном мире – сидевшие на психоделиках и всякого рода пророки. Колин Чартерис принадлежал ко второй группе. Будучи сыном сербского коммуниста, он всю жизнь мечтал посетить Англию, и война предоставила ему эту возможность. Чатерис устроился на работу в ООН – сотрудником лагеря беженцев на юге Италии.
цитата
«В лагере под Катанзаро … разместили десять тысяч человек. По большей части это были русские, привезенные сюда с Кавказа. Чартерис свободно изъяснялся на русском языке, очень похожем на его родной сербский, что в конечном итоге и позволило ему поступить на службу в отделение реабилитации.
Особых хлопот поселенцы не доставляли. Почти все они были поглощены внутренними проблемами своих крохотных республик — собственных душ. ПХА-бомбы были идеальным оружием. Галлюциногены, состряпанные арабами, не имели ни вкуса, ни цвета, ни запаха, что делало их практически необнаружимыми. Они были дешевы и допускали использование любых средств доставки. Они были равно эффективны при попадании в легкие, в желудок или на кожу. Они были фантастически сильны. Эффект, производимый ими, определялся полученной дозой и во многих случаях не изглаживался до самой смерти жертвы.
Десять тысяч жертв психомиметической атаки слонялись по лагерю, улыбаясь, смеясь, поскуливая, пришептывая точно так же, как и в первые минуты после бомбового удара. Некоторым удалось оправиться, у большинства же изменения приняли необратимый характер. Кстати говоря, персонал лагеря в любую минуту мог разделить участь своих поднадзорных — их болезнь была заразной.»
Получив новое назначение, Чартерис на своем красном «банши» отправляется в Англию. Но, то ли из-за природной предрасположенности, то ли под воздействием учения Гурджиева («привязанность к предметам этого мира рождает в человеке тысячу бессмысленных «я»; для того, чтобы в нем появилось большое «Я», все эти «я» должны умереть»), то ли в результате заражения в нем просыпается Проповедник. Бросив работу, он вновь возвращается в Европу ради великого Паломничества, по дороге обретая все большее количество последователей и поклонников.
цитата
«Волны времени набегали одна на другую и, шипя, отступали в стихию, их породившую. Траурная песнь «Эскалации»: «Но «форд-кортина» одним прыжком ее настиг». Костер вот-вот погаснет. Машины — сплошной оп-арт, половина краденые. Вокруг красной «банши» и дальше вдоль бульвара — толпы поющих бельгийцев. Пробуждены его речами. Возбуждены. Музыка.»
Женщины мечтали оказаться у его ног (или в его постели), мужчины пели осанну, а он видел повсюду множественность наших «я» и постоянно вещал об этом.
Мало кто понимал его слова, но его речь была так заразительна, что хотелось все бросить, влиться в колонну паломников и мчаться, мчаться вперед, не задумываясь о цели и месте назначения.
цитата
«… он поднялся со сладострастного сыпучего песка, подошел к самой кромке воды и швырнул пустую консервную банку в галилееву тьму.
…
У нескольких зевак, бродивших в этот час по берегу, были фонарики. Не раздеваясь, они бросились в воду, чтобы выловить оттуда удивительную реликвию — опорожненную Им и брошенную Его рукой консервную банку. Они боялись упустить ее — утонуть они не боялись…»
И среди всего этого безумия складывалось Евангелие новых времен.
цитата
«Чартерис стоял у самой кромки воды… Он смотрел на ущербный серп.
— Други! Мы должны отказаться от этого страшного принципа «или-или», калечащего наши жизни, превращающего нас в автоматов! По мне так уж лучше быть псом! Мы должны искать, должны идти по следу самих себя подобно гончим! Среди прочих камней, лежащих на этом берегу, есть и такие, что связаны именно с вами, — найдите их! Это ваши жизни — ваши жизни и ваши смерти! Ищите же — у вас почти не осталось времени! Я вижу наше будущее. Оно прекрасно — оно прекрасно, как восьмирядная автострада! Постоянное ускорение и бдительность — всегдашняя бдительность! Знайте — вечность граничит с увечностью! Ищите меня, други, ищите меня истинного, и вы обретете себя! Слушайте! Завтра смерть похитит меня у вас, но тут же я вновь вернусь к вам, и вы поймете тогда — поверите тогда, что я там, на том берегу, где нет всех этих «или-или»! Смещения больше не будет!»
И верные последователи понесут его в новое тысячелетие.
цитата
«— О, чудо! — вскричали музыканты и водители рефрижераторов, и полуночники-параноиды. Анджелин прижалась к нему — она не понимала его слов, и это было замечательно. Рядом с ним, вокруг него происходило что-то немыслимое — чудовищное столпотворение...
И позади ликующих толп, прижимая к груди священную банку, обезумевший от счастья, продрогший до мозга костей Роббинс, по темным улочкам потусторонних пространств, ликуя.»
***
Уровень эмоций в книге зашкаливает за все мыслимые пределы. Как будто погружаешься в бурные 60-е, когда подвергался сомнению каждый казавшийся незыблемым постулат прежней жизни, но в этом противостоянии рождалась новая постиндустриальная эпоха.
цитата
Аз есмь, что именно
Не знаю
Но есмь
Сие не подлежит сомнению
Нет лишь меня
Нет моего движения
Нет времени отмеренного мне
Нет мира приходящего извне
Нет вне и между
Между да и нет
Нет разницы
Да и самих
Их нет
Но нет
Я вижу да и нет
Я различаю тьму и свет
Вердикт. «Босиком в голове», несомненно, веха в развитии фантастики. И хотя роман привнес, прежде всего, стилистические новации, не создав какого-то своего направления, отголоски его можно встретить во многих последующих произведениях.
Родовая черта нашей фантастики (или в более мягком варианте – магического реализма) – это неумение выстраивать непротиворечивые, цельные миры.
Достаточно вспомнить, например, «Пересмешника» Пехова, где одна из влиятельных аристократических фракций хочет воскресить дух старого князя, хотя, хорошо известно, что дух этот неуправляем и крушит все без разбора. На резонный вопрос: «А вы не боитесь, что и вам достанется?», следует великолепный ответ: «А он нас не тронет». «Почему?» — «А потому, что мы хорошие».
Финиш.
***
Мария Галина в своих «Автохтонах» не избежала тех же ошибок. Мир романа полон противоречий и рассыпается прямо на глазах. Единственное, что его спасает – прекрасный язык и приличный бэкграунд автора.
Суть повествования умещается, буквально, в одной строке – попытка «переиграть» судьбу.
Жил-был сотрудник литературного архива, прекрасно осознававший свою полную ненужность в лихие 90-е. С женой и сыном-подростком. И тут к нему попадает письмо с рукописью о постановке в 20-х годах прошлого столетия в пограничном с Польшей городке мини-оперы «Смерть Петрония». Он хватается за этот шанс, отправляясь на западную оконечность России, и пропадает. В результате, сын, который так и не обустроился в этой жизни – не поступил в институт, сменил кучу занятий, в том числе и криминальных, постепенно осознает, что виновником всех его бед является тот, кто прислал отцу рукопись, и, по всей видимости, убил его из-за денег, которые тот вез с собой для выкупа архива. И вот, новоявленный «мститель» появляется в провинциальном приграничье с надеждой покарать убийцу и наконец-то открыть лучшую «дверь судьбы».
***
Идея, в общем-то, интересная, и ее вполне можно развернуть в небольшую повесть. Но у нас же из всего стремятся сделать роман. И тут начинается всякая чертовщина – с намеками на оборотней, вампиров, вечно живущих Агасферов, сильфов и прочую «нечисть». Не забыты даже инопланетяне и реальная, а не воображаемая «музыка сфер».
И становится как-то неудобно за автора, который явно старается соответствовать высоким стандартам великих предшественников, но у него ничего не получается.
Но хотелось бы, не просто констатировать факт, а попытаться понять, в чем же, все-таки, дело? Ведь все предпосылки для создания, если не шедевра, то вполне добротного романа, явно имеются. И ответ, на мой взгляд, лежит в разделе «Благодарности», который теперь сопровождает чуть ли не каждую западную книгу.
Не поленился и сосчитал, сколько человек, помимо автора, участвует в создании рукописи. Получается — от двадцати до пятидесяти. Во-первых, это множество профессиональных консультантов по темам, затрагиваемым в тексте. Во-вторых, альфа- и бета-ридеры, читающие роман до публикации и моделирующие взгляд на него «со стороны». В-третьих, это литературные агенты и редакторы, в функционал которых входит обсуждение и сопровождение текста от момента зарождения идеи до сдачи в печать.
Если бы «Автохтоны» Галиной прошли все эти стадии, то представленный публике текст сгодился бы лишь на первый черновой вариант, а свет увидела четвертая или пятая его редакция.
***
И, в общем-то, от осознания того факта, что наша литература – это творения одиночек, со всеми неизбежными издержками, становится грустно. Объединить наших писателей в некое подобие группы «Инклингов» — кажется невыполнимой задачей. А ведь, именно, благодаря ей мы имеем «Хроники Нарнии» и «Властелина колец».
***
Да, о книге. Не худший образец современной русской литературы.