цитата

Бернар Фрио, французский писатель и переводчик, автор множества прозаических и поэтических книг для детей, поделился своими литературными пристрастиями и рассказал о том, что чтение – это сопереживание.
Бернар Фрио — современный французский писатель, мастер короткого рассказа. Прежде чем стать писателем, работал учителем литературы в школе, переводил детские книжки с немецкого языка. Российская писательница, переводчик и журналист Ася Петрова, встретилась с Бернаром и побеседовала с ним о процессе создания известной серии «Нетерпеливых историй», которые недавно начали издаваться в России, и многом другом.

— Как создавались «Нетерпеливые истории»? Я знаю, что вы долгое время работали в школе. Насколько общение с детьми повлияло на истории для них и о них?
— Вы правы, «Нетерпеливые истории» я сначала слушал, а уже потом записывал. В основном это истории, поведанные мне детьми от 7 до 9 лет. Я долгое время работал с «проблемными» ребятами, которые с трудом учились писать и читать. У многих из них были серьезные проблемы в семьях и, как следствие, со сверстниками, с общением тоже не ладилось. Слушая их истории, я старался постичь детское воображение, сознание, понять, как у них в головах строятся сюжеты, что их волнует. Когда я написал первую книжку «Нетерпеливых историй», я не планировал ее публиковать, она была в каком-то смысле моим ответом детям, которых я слушал. Я подумал, что короткие емкие тексты должны вызвать у них интерес к чтению.

— Но ведь, на самом деле, «Нетерпеливые истории» адресованы не только детям от 7 до 9 лет? Сколько в них, на ваш взгляд, уровней осмысления?
— Философ Антонио Грамчи писал: «Книга для детей – это книга, предназначенная и для детей тоже». «Тоже», а не «только». Создавая книги для детей, мы понимаем, что на самом деле, пишем для двойного читателя: для взрослого, который издает, критикует, выбирает книгу, читает ее вслух, и для ребенка. Ситуация довольно противоречивая, поскольку взрослый может одновременно и помочь ребенку с чтением, и помешать, навязать свое понимание, неверно интерпретировать смысл и, в итоге, навредить процессу.
В общем, когда я пишу, я не думаю об уровнях осмысления, просто стараюсь писать как можно честнее. И стараюсь не особенно заботиться о взрослом читателе, хоть это и сложно, я ведь сам взрослый и во многом пишу о себе. С детством невозможно расстаться, любой взрослый помнит себя маленьким. И через это пространство воображения и воспоминаний может устанавливать контакт с детьми.

— Как вы определяете жанр «Нетерпеливых историй»?
— Очень сложные вопросы вы задаете! «Нетерпеливые истории», конечно, нельзя назвать просто короткими рассказами, тем, что по-английски обозначается как «very short stories». Во Франции мой жанр настолько непопулярен, что для него даже нет точного термина. Кроме того, каждая из «нетерпеливых историй» у меня написана в каком-то своем жанре, отличном от других. Не говоря уже о том, что каждая новая книга в серии «Нетерпеливых историй» отлична от предыдущих, в том числе в жанровом отношении. Думаю, это хорошо. Маленького читателя надо приучать к разным формам и жанрам, чтобы дети с любой литературой были на «ты».

— А что для вас в текстах самое главное? Сюжет, интрига, язык, игра?
— Язык, стиль в литературе – это как цвет или техника в живописи. Сюжета, интриги недостаточно. Необходимо определенное освещение, атмосфера, инсценировка, способная оживить повествование, персонажей. В частности очень важна речь героев. Особенно в коротких историях, где нет места длинным описаниям или рассуждениям. Почерк должен казаться легким. Разумеется, легкий текст отнюдь не всегда легко написать. В короткой истории все должно быть отшлифовано, все точно, как в хитроумном часовом механизме. Я постоянно свои тексты перечитываю, сокращаю, шлифую, упрощаю.

— Вы представляете себе «Нетерпеливые истории» без иллюстраций?
— Да, легко. Первые три книги были оформлены черно-белыми иллюстрациями, но мне не понравилось. Поэтому следующие книги вышли без иллюстраций. Затем мы с издателями поставили эксперимент и собрали 35 художников, которые отрисовали около сотни моих историй. Поскольку тексты очень разные, можно не беспокоиться о единстве стиля. В общем, я порадовался и формату, и качеству бумаги, и картинкам. Хороший получился проект. Итальянское издание тоже проиллюстрировано с большим вкусом. Но особенно мне приглянулось российское издание, художнику удалось превратить картинки и тексты в одно целое. Это для меня был большой сюрприз!

— Для вас существует разница между стихами и прозой? В ваших текстах нередко одно постепенно переплавляется в другое. Это такая специальная задумка?
— Опять сложный вопрос. Да что же это такое! (Смеется). Дело в том… Я считаю, что, когда пишешь очень короткий текст, надо использовать все языковые ресурсы. Ведь моя цель – донести до читателя максимум смысла, потревожив при этом минимум слов. Поэтому я стараюсь воплощать свои идеи в ритме, в полутонах, в каламбурах. И, конечно, поэтические возможности языка тоже привлекаются. Кроме того, я пишу и публикую довольно много поэтических сборников, так что грань между поэзией и прозой для меня действительно очень тонкая.

— Теперь простой вопрос. У вас есть любимые современные авторы? Детские? Взрослые?
— Сейчас я с большим удовольствием читаю Барбару Кингсолвер. Меня глубоко впечатлил ее сборник рассказов «Homeland and other Stories». Еще я недавно с интересом прочел на французском языке все книги Людмилы Улицкой. Мне нравятся рассказы, театр, поэзия, но… детективы тоже (например, Борис Акунин или Джон Ле Карре). Из детских авторов я обожаю Энн Файн, Мари-Од Мюрай, Петера Хертлинга, Бьянку Питцорно, Кристине Нестлингер, Роальда Даля…

— А вы считаете себя последователем какой-то традиции в литературе?
— Да, несомненно. В моих текстах полно аллюзий на классику. Хотя немногие читатели их замечают. Например, концовка «Упражнений» – аллюзия на роман «Проделки Софии» графини де Сегюр. Кроме того, я часто обращаюсь к «Тому Сойеру», «Пиноккио», «Малышу Николя».

— Бернар, вы не только писатель, но и переводчик. Как вы считаете, большая разница в восприятии одного и того же переводного текста детьми разных наций?
— Нет, не думаю. Тайна хорошей литературы заключается в том, что, рассказывая особенную историю, она придает ей универсальный размах. Анна Каренина ни на кого не похожа, но каждый может в ней себя узнать. Тот же принцип «узнавания» справедлив и для хорошей детской литературы.

— Ну и классический вопрос напоследок: как приучить ребенка к чтению?
— Зависит от ребенка! Конечно, нет никакого смысла заставлять детей. Детей надо понимать, входить с ними в контакт, жить с ними одной жизнью и делать частью этой жизни – чтение. Чтение – форма сопереживания, а не обязанность. Меня очень интересует вопрос детского чтения, я хотел бы написать об этом книгу. Дети обычно не делают, как велено, а стараются воспроизводить, повторять взрослые поступки. Поэтому если мы, взрослые, читаем на глазах у детей, есть шанс, что дети тоже станут читателями.

В издательстве "КомпасГид" вышла первая книга Бернара Фрио "Нетерпеливые истории".

Всем давно известно, что дети думают по-другому. Их мир полон невероятных приключений, и совершенно непонятно, как из них вырастают такие скучные взрослые. Они до ужаса нетерпеливы, и длинные истории с неприкрытой моралью заставляют их лишь зевать да пересчитывать птиц за окном. Известному французскому писателю Бернару Фрио повезло: конечно, он, как и все остальные, вырос, но быть скучным — не его удел. В своих миниатюрных зарисовках он описывает настоящую детскую жизнь, где в сахарнице легко можно встретить ужа или удава, а на полке с бытовой техникой в супермаркете наверняка найдется настоящий принц-утюг, стоит лишь поцеловать несчастного.

Это первая книга «Нетерпеливых историй», прямо по курсу ещё четыре. Все они проиллюстрированы Леонидом Шмельковым. Удивительно, но эти книги легко могут стать спасательным кругом, брошенным из мира взрослых в мир детей, потому как ребёнок от них наверняка будет в восторге, а взрослый наконец-то вспомнит ту простую истину, что в мире маленьких девчонок и мальчишек всё совсем по-другому.

цитата

Мастер современного хоррора — о том, откуда берутся фобии и почему писатели всё больше переключаются на кино.

Современная действительность так часто преподносит невероятные сюрпризы, что редкому писателю под силу угнаться за ней, используя лишь ресурсы собственного воображения. В новом сборнике «Икарова железа» Анне Старобинец удалось предложить читателям несколько удивительных, хоть и пугающих сценариев из наших дней и недалекого будущего. Писательница, которую называют «русским Стивеном Кингом» и «королевой русского хоррора», встретилась с корреспондентом «Известий».

— У вас есть два типа текстов: одни тяготеют к «чистой» фантастике, другие предельно аккуратно работают с реальностью. Как вы себя больше ощущаете — фантастом или реалистом, использующий приемы из арсенала фантастики?

— Когда мне было лет пять, я любила каждый день представлять себя то кошечкой, то собачкой, то зайчиком. И каждый день бабушки, которые сидели на лавочке у подъезда, старательно угадывали, что я за животное. «Сегодня ты, конечно же, зайчик», — говорили они, и я обычно послушно кивала, даже если ощущала себя лисичкой. Однажды мне самой надоела эта игра и на их вопрос: «Ну, кто ты у нас сегодня, кошечка или собачка?» я ответила: «Сегодня я Аня Старобинец». Бабушки обиделись и больше меня ни о чем не спрашивали. Но я это не в обиду — и те бабушки из моего детства были прекрасные.

Литературные критики в большинстве своем — умные и тонкие люди, которые в силу профессии вынуждены навешивать на писателей жанровые ярлыки. Я тоже была литературным критиком и тоже вешала ярлыки на других писателей. Но сама на себя я стараюсь ничего не навешивать.

Фантастика — это удобная упаковка, «коробочка», в которую я могу сложить свои сюжеты, мысли и чувства. Но лично я не фантаст и не реалистический писатель, а Аня Старобинец.

— Как вам прочно приросший титул «русского Стивена Кинга», вам нравятся его книги?

— В целом — не позорно. Я уважаю Стивена Кинга и считаю, что он гораздо шире, чем «автор жанра хоррор» и даже шире, чем просто фантаст. Он написал много хлама, но и много по-настоящему талантливых вещей: «Мизери», «Мертвая зона», «Оно». Роман «Оно» — потрясающая книга о дружбе; в России она, к сожалению, испорчена отвратительным переводом, но таланта автора перевод не умаляет. Всякие там более поздние «Мобильники» мне совершенно не понравились. Зато последняя вещь Кинга — роман «11/22/63», про человека, который отправился в прошлое, чтобы предотвратить убийство Кеннеди, — прямо как в старые добрые времена. Всем рекомендую читать.

— В рассказе «Поводырь» некие инопланетяне прикидываются креативным продюсером и режиссером и пробуют заказать герою сценарий про «положительный образ» пришельцев. Как складываются ваши отношения с кино?

— На самом деле в этом рассказе практически всё, кроме непосредственно финального превращения продюсеров в инопланетных пришельцев — правда. Это, конечно, собирательный образ, но, так или иначе, слова и повадки принадлежат вполне реальным людям кино, с которыми я имела дело. Иногда мне и впрямь кажется, что процесс создания современного русского кино и телесериалов — это процесс вторжения агрессивного инопланетного разума в родные пенаты.

К счастью, пока еще существуют и нормальные продюсеры-земляне. Наталья Мокрицкая — продюсер фильма «Страна хороших деточек» по моей детской книжке. Я написала сценарий, фильм должен выйти на экраны в этом году. Или наши нынешние телепродюсеры, для которых мы с моим мужем и соавтором Сашей Гарросом пишем сценарий многосерийного мистического триллера. Ну а если говорить серьезно — сейчас многие писатели уходят из литературы в кино, потому что заработать себе на жизнь книгами становится все менее и менее реально. Если ты не Акунин и не Маринина и у тебя нет гигантских тиражей, а ты, что называется, «имиджевый автор», твоя писательская деятельность неумолимо превращается в хобби. Вроде вязания крестиком или макраме. А вот кино кормит. Эта тенденция, возможно, окажется полезной для кино (появятся качественные сценарии), но она точно разрушительна для литературы.

— Современный мир в ваших рассказах подчеркнуто техногенен, и именно здесь таятся разные неприятные сюрпризы — ученые создают из человека насекомое, игровая приставка начинает играть ребенком. Откуда берутся подобные сюжеты?

— Новые технологии бурно вторгаются в нашу жизнь, и жизнь под их влиянием стремительно меняется. Неизбежно возникают мутации, которых мы не успеваем осознать и к которым не успеваем приспособиться. Можно, конечно, не задумываться на тему подобных мутаций, а видеть исключительно позитивные изменения, несущие миру красоту и удобство. Но, считаю, даже у самого позитивно настроенного и продвинутого пользователя тот же фейсбук или гугл-чат вызывают смутное беспокойство. Стандартные причины тревоги: «Большой Брат следит за тобой», «что-то с памятью моей стало», дефицит внимания, интернет-зависимость. Но это — страхи очевидные. Меня же интересуют страхи более глубинные. Мне нравится скрещивать традиционные фобии, тысячелетиями передающиеся из поколения в поколение, с новыми техногенными формами. Превращение человека во что-то иное; Чужой, который хитростью и коварством заманивает твоего ребенка в свое волшебное царство, — это всё древние страхи. Просто раньше они приходили из подвала средневекового замка, а теперь приходят из «Гугла».

— Вы часто представляете современную русскую литературу за границей. Есть ли у иностранцев интерес к нашим авторам, какова их реакция?

— Скажу страшное: на международных ярмарках русские писатели обычно держатся особняком и в контакт с иностранцами вступают редко. На встречи с русскими писателями обычно приходят другие русские писатели и некоторое количество русских читателей. По вечерам русские писатели пьют водку-виски-пиво и спорят о судьбах России. Это почти не шутка.

— Ваши книги стоят несколько особняком и от работ старшего поколения писателей, и от творчества ровесников — «новых реалистов»: Прилепина, Шаргунова и др. Есть ли у вас единомышленники или попутчики в современной русской литературе?

— Есть писатели, которые мне интересны и которых я уважаю: Андрей Рубанов, Мариам Петросян, Леонид Юзефович, Игорь Сахновский, Захар Прилепин. Но любой писатель в глубине души фрик, эгоист и считает себя уникальным. Литература — медленный и занудный, но всё же забег. В забеге попутчиков не бывает.

— Над чем сейчас работаете?

— Пишу сценарий мистического сериала и параллельно — детский детектив. Это будет сборник историй, написанных по классическому детективному канону, но все действующие лица — животные. Думаю назвать его «Зверский детектив».

Автор — Наталия Курчатова

Источник

Недавно я открыла для себя этого шведского сказочника, он еще и иллюстратор. Хочу поделиться его недавним интервью. И я решила заняться его библиографией для ФЛ.

цитата

— У шведов лучшая в мире детская литература, — вы тоже так думаете?
— Да, я так считаю. Наверное, потому, что я вырос в этой среде. Я больше всего люблю картинки, и в книге прежде всего обращаю внимание на иллюстрации. А в Швеции столько замечательных и интересных художников. Датчан и норвежцев я тоже люблю. Вместе с тем многие европейские художники мне совершенно не нравятся. Они либо чересчур миленькие, либо слишком сладкие — в общем, что-то с ними не так. Они не настоящие.

— Чувствуете ли вы себя частью шведской литературной традиции?
— Это уже судить литературным критикам, я не знаю. Конечно, на меня повлияли книги, прочитанные в детстве, но и литература других стран тоже. В Швеции дети играют огромную роль, дети — это у нас самое важное. Не знаю, так ли это в других странах. А вообще — я не эксперт в области литературоведения.

— Каким был Петсон в детстве и молодости? Чем он жил до того, как у него появился Финдус?
— Надо же, я как раз вчера придумал, как все было до Финдуса. Я собирался написать что-нибудь у себя в блоге. И придумал, что в детстве у Петсона была большая семья, они жили в деревне и держали много животных. В молодости у него была невеста, но она его бросила и ушла к датскому исполнителю шлягеров. С тех пор он стал жить в одиночестве со своими курами. Иногда ему было совсем одиноко, и скоро в его жизни появился Финдус. Но об этом уже идет речь в «Истории о том, как Финдус потерялся, когда был маленький».

— Какая из ваших книг у вас самая любимая?
— Пожалуй, «Где моя сестра?» — это самая необычная из моих книг. Я очень долго над ней работал. В ней самое главное — иллюстрации. А я — человек, ориентированный в первую очередь на картинку. А из серии о Петсоне и Финдусе я особенно люблю «Петсон грустит» и «История о том, как Финдус потерялся, когда был маленький», потому что в них больше всего отразились мои отношения с моими собственными детьми.

— Почему вы решили больше никогда не возвращаться к серии о Петсоне и Финдусе, но сейчас, спустя десять лет, написали новую книгу?
— В какой-то момент мне стала невыносима мысль о том, что я уже постарел, а кроме Петсона ничего больше в этой жизни не сделал. Это совершенно естественно для творческого человека — пробовать себя в разных сферах, идти дальше. Книги о Петсоне и Маме Му довольно однообразные, выполнены в одной технике, это всякий раз повторение одной и той же книги. Мне хотелось создать что-то новое — прежде всего в смысле иллюстрации. Про себя я держал в голове несколько картинок, которые постепенно могли превратиться в сказку. Позднее я воплотил их в книге «Где моя сестра?». Прошло четыре года, и она появилась на свет. Работаю я очень медленно. Ну а новую книгу о Петсоне я сделал потому, что мне очень приятно было снова взяться за эту серию. Никаких свежих идей у меня не возникло, и в качестве сюжета я использовал старый сценарий для театральной постановки «Финдус переезжает».

— Часто ли вы встречаетесь со своими читателями?
— Нет. Раньше я иногда ездил по школам, но особого удовольствия от этого не испытывал. Разумеется, встречаться с детьми — дело приятное, но я себя всегда с ними неловко чувствую. Мне сложно объяснить, почему. Иногда я получаю письма от детей, которые любят мои книги. Это, конечно, мне нравится, но, с другой стороны, меня беспокоит, что на эти письма надо отвечать. Если я получил письмо от ребенка, я чувствую, что должен на него ответить. Поэтому предпочитаю никаких писем не получать.

— Изменилось ли что-то в детской литературе за последнее время? И изменилось ли что-то в вашем собственном творчестве?
— Для меня творчество — это иллюстрации, и, как я уже сказал, главные изменения для меня заключаются в том, что я устал все время рисовать в одном стиле. Петсона рисовать легко, но хочется попробовать что-то новое. Если говорить о литературе вообще, то мы, шведы, перестали бояться изображать детей некрасивыми, злыми, отталкивающими. Это такая характерная черта шведской литературы. Норвежцы и датчане тоже создают книги, которые балансируют на грани: в них рассказывается, например, о смерти, о душевных болезнях. Такие книги адресованы также и взрослым, которые этого боятся.

— Держите ли вы у себя в голове образ какого-то ребенка, к которому вы мысленно обращаетесь, когда пишете книгу? Думаете ли о том, что он поймет, а чего может не понять?
— Да, иногда я об этом задумываюсь. Иногда я употребляю какие-то слова, которые могут быть непонятными. Тогда я подбираю другое слово или объясняю непонятное. Я не включаю в свои книги размышления из жизни взрослых. В моих книгах всегда счастливый конец. А еще мне кажется, что мое чувство юмора и мои фантазии очень близки к детским, поэтому мне особенно не приходится выдумывать и напрягаться.

— Да, это первое впечатление от прочтения книги «Лиза ждет автобуса». Там очень много нюансов, которые нарочно не придумаешь. Например, когда мальчик достает из сумки солдатиков, а девочка трогает их и чувствует, что они немного липкие, — потому что мальчик недавно их сам раскрашивал. И еще масса похожих деталей, от которых у взрослых накатывают детские воспоминания.
— Да-да, точно! У меня ведь тоже есть дети, правда, они уже совсем взрослые. Но я помню, как все это было. Хотя сейчас мне уже сложнее об этом писать, постепенно все забывается. Мой сын страшно гордился своими солдатиками, сам их раскрашивал. У него здорово получалось. А в этой сцене из «Лиза ждет автобуса», кстати, есть намек на зарождающуюся влюбленность.

— Перешли ли в книги фантазии вашего детства, что-то знакомое и известное только вам?
— Вообще-то, я не пишу о своем детстве. Мне хочется все выдумать заново. Не знаю, почему так получается. То, что я помню из детства, воплощается в иллюстрациях — природа, деревня, крестьянский хутор, где я бывал в детстве. Но я подумывал о том, не написать ли книгу, основанную на моих воспоминаниях. Помню, как мама и папа разводились, а я оставался у дедушки. И многое другое. Но почему-то из этой затеи ничего не вышло.

— И наконец, вопрос, который вам уже задавали, но который по-прежнему очень всех интересует. Является ли Петсон автобиографическим персонажем?
— Ясное дело, я его не выдумал от начала до конца. Он думает, как я, и поступает так, как поступил бы я на его месте. Я все скопировал с самого себя. К тому же у нас одинаковые очки.

— А Финдус? У него тоже есть прототип?
— Нет, у меня когда-то давно был кот, но черный. Больше кошек у меня не было, пока я не встретил Эву.

— У вас была в детстве любимая книга?
— Да. Только вы никогда не слышали об этом авторе. Я и сам не помню его фамилии. Еще лет в пять-шесть, когда я только научился читать, я очень полюбил Йосту Кнутссона — и особенно его книги про Пелле Бесхвостика. Мне очень нравились иллюстрации Эльзы Бесков.

— А вот у вас на полке стоит книга Шона Тана. Вы как считаете, это художник, понятный детям, или это все-таки так называемые детские книги для взрослых?
— Я думаю, он, как и многие другие, делает книги в первую очередь для себя — в надежде, что они понравятся и другим. Но вообще-то, мне сложно судить о таких вещах. Иногда просто удивительно, сколько всего способны понять дети, а иногда — наоборот, то, что по твоей задумке должно показаться детям смешным или интересным, оставляет их равнодушными.

— Да, зависит от ребенка.
— И от родителей. Насколько это им самим интересно, ведь они заражают детей своим любопытством.

цитата

Франсуаза Буше — французская писательница и иллюстратор своих книг, которые популярны во всем мире и переведены более чем на 20 языков. Из десяти написанных Франсуазой книг в России в издательстве «Клевер» вышли пока только три. Это «Книга, которая учит любить книги даже тех, кто не любит читать», «Книга, которая сделает тебя самым счастливым на свете» и «Книга о том, кто такие родители…».

В конце ноября Франсуаза посетила Россию и встретилась со своими читателями: в Москве — на выставке non/fiction; в Петербурге — в гимназии №155 с углубленным изучением французского языка и книжном магазине «Буквоед». После встречи с учащимися, которые с интересом общались с писательницей на ее родном языке, Франсуаза любезно согласилась рассказать о себе и своем творчестве.

— Франсуаза, расскажите, пожалуйста, как вы стали писателем?
— Если бы в детстве или юности мне кто-то сказал, что я буду писать книги и приеду с ними в Москву и Петербург, я бы не поверила. Но жизнь готовит сюрпризы. С раннего возраста я писала стихи. Но потом забыла, что могла что-то писать и что мне нравилось это. Я обучалась маркетингу в Англии, в Лондоне. Работала в индустрии моды, занималась модными коллекциями. Профессиональная деятельность меня захватила, и я даже и не думала о писательской карьере. Потом у меня появились дети. Я очень много работала. Но после рождения второй дочки я вспомнила, что писать интересно.
Сначала я стала писать небольшие тексты, нашла свой блокнот и стала там записывать. Я решила попробовать, понять: могу я писать или нет. Я очень люблю, когда мои дела увенчиваются успехом. И я подумала, что на основе этих коротких фраз, я могу сделать свою книгу. Так я стала мечтать о собственной настоящей книге. Я сама сделала оригинал-макет, просто сидя дома.

— Легко ли было найти издателя для своей книги?
— В издательском мире я никого не знала, потому что раньше занималась модой, и я решила пойти с этой книгой на книжный фестиваль. Хоть мне и говорили, что так не делается, что никто не обратит внимания на мою книгу, потому что там все заняты. Но я все равно пошла. Практически всем, кто смотрел мою книгу, она не понравилась. И эти люди даже не были со мной любезны. Но когда я подошла к очередному стенду одного издательства, мне сказали, что да, ваш проект интересен и мы вам позвоним. Я получила надежду, но, конечно, уверенности не было. Я это так подробно рассказываю, чтобы показать, что даже когда все говорят, что у тебя ничего не получится, надо все равно идти и пробовать.

— Франсуаза, а что вам нравится больше писать или рисовать? Что возникает сначала: образы или слова?
— Все вместе. Это некие вспышки. Невозможно отделить одно от другого.

— Как протекает сам процесс? Возникает сначала текст? Или рисунок с подписями?
— Вообще-то это спонтанный процесс. Если я хочу написать на какую-то тему, например, о счастье, я беру тетрадь и начинаю писать все, что мне приходит в голову, и рисовать все, что мне приходит в голову. Никогда не бывает так, что я придумываю отдельно текст и отдельно рисунок. Обычно они возникают одновременно. Потом, когда у меня уже есть некий набор идей, нужно сделать самое сложное — составить из них книгу. Поэтому, наверное, не получилось бы ничего, если бы это были проработанные рисунки, правильные и красивые. Потому что здесь они представлены именно так, как они появились у меня перед глазами. Я практически никогда не переделываю рисунки. При этом вы видите, что рисую я очень плохо, и многие из моих читателей могли бы нарисовать гораздо лучше.

— Много ли времени уходит на подготовку книги?
— Все-таки немало. Это творческий процесс. Иногда у меня возникает сразу много идей, и я в один день все записываю, а иногда раз — и целую неделю ни одной идеи. От этого становится грустно. Я начинаю бояться повториться, и тогда приходится дать отдохнуть материалу. А иногда я делаю что-то и вдруг понимаю, что это никуда не годится и нужно все начинать заново.
И потом в моих книгах есть некоторая сложность: я хочу быть забавной и употребляю какие-то грубые слова, но при этом я не хочу быть вульгарной. И всегда очень сложно находить эту грань, тонкую линию, от которой я не хочу отклониться. Я говорю на детском языке, как говорят дети, но я не хочу при этом эпатировать родителей, шокировать их, потому что им это можно показаться неприятным. Поэтому, конечно, работа занимает время. Когда видишь книгу, кажется, что я просто сижу и забавляюсь, на самом деле это не так. Иногда мне приходится тяжело.

— Пытается ли издатель что-то менять в тех материалах, которые вы ему приносите, какие-то слова, макет? Или в изданной книге все абсолютно так, как вы написали?
— Нет, мой издатель понял, что работать книга будет только так, как она есть. В этом плане я свободна. Мы с издателем встречаемся два раза. Сначала я предлагаю свои идеи, как они есть, в беспорядке, и мы их согласовываем. А потом прихожу уже с готовой книгой.

— У вас вышло уже 10 книг, которые популярны во Франции и за ее пределами. Есть ли планы продолжать писать дальше?
— Да, следующая книга для детей будет в этой же серии, она будет о мальчиках и девочках. Также я готовлю практическую тетрадь для занятий по этой книге. Чтобы дети могли рисовать или писать в ней что-то.

— Кому вы в первую очередь показываете только что созданную книгу? Кто первый читатель?
— Никому не показываю.

— Сразу несете издателю?
— Да, теперь я в себя верю, доверяю себе. Сначала я показывала свои рисунки и тексты, но потом поняла, что это ужасно. Ты показываешь и видишь недовольные лица, которые морщатся, и это очень неприятно.

— А как ваши дети? Им нравятся ваши книги?
— Сейчас по большому счету только младшая дочь интересуется моими книгами, потому что ей 12 лет и они подходят ей по возрасту. Три последние книги были написаны, когда остальные дети были уже взрослыми. Младшая приносит в школу одну из моих книг, в которой я написала «Создано при содействии Лу Буше» (это ее имя), и спрашивает у своих подруг, не хотят ли они, чтобы она дала им свой автограф. Старшие же дети очень довольны, когда видят мои книги изданными. Дома у меня все разбросано, все рисунки. У меня нет своего кабинета, и я пишу и рисую просто в гостиной. Где-то на полу что-то зарисовываю или записываю. Дети видят все эти кипы бумаг в полном беспорядке, а потом в изданном виде. И им это нравится.

— Расскажите, пожалуйста, какие книги вы любили в детстве?
— В первую очередь — книги Астрид Линдгрен. Пеппи Длинныйчулок была моим идолом.

— Насколько иллюстрации в детских книжках для вас были важны?
— Я скорее все-таки текстом интересовалась. Я читала очень много, а рисунки меня не очень интересовали.

— А сейчас вы любите читать?
— Да, очень. У меня, конечно, мало времени, но я обожаю читать. Я читаю гораздо меньше, чем раньше, но я продолжаю покупать книги. Если я вижу книгу, которая меня интересует, я ее покупаю, даже если сейчас у меня нет времени ее прочитать. Я знаю, что придет время каникул, отдыха и я возьму ее с собой. Поэтому у меня около кровати целые стопки книг, которые я собираюсь прочитать.

— Насколько сейчас во Франции распространено чтение родителями детям? Чтение вслух перед сном, например.
— Да, существует такое, но все меньше и меньше, потому что у родителей остается все меньше и меньше свободного времени. Потом очень трудно найти книгу, которая будет одновременно нравиться и детям, и родителям. Я всегда старалась прочитать своим детям то, что мне самой интересно. А им нет – и они засыпали. Или они приносили мне свою книгу, и тогда уже я засыпала.

— Сейчас становятся очень распространенными электронные книги. Выходят ли электронные версии ваших книг?
— Да, три последние вышли и в электронном виде. Но во Франции электронные книги продаются намного хуже, чем бумажные, которые составляют основной объем продаж. Однако нужно и на этом рынке тоже присутствовать.

— Сейчас специалисты спорят: вытеснит ли электронная книга бумажную. Что вы об этом думаете?
— Я думаю, что все зависит от книг. Потому что если это объемные романы, то их гораздо удобнее скачать и читать. А в детских книгах остается удовольствие от прикосновения, от тактильных ощущений. При этом родители очень боятся, что дети совсем погрязнут в электронике и виртуальном пространстве, поэтому они стараются покупать как можно больше бумажных книг. Что касается электронной революции, то во Франции она идет медленнее, чем в других места. Потому что у нас очень развита именно культура книги.

— Во Франции распространены книжные салоны, фестивали, ярмарки?
— Да, их очень-очень много. Есть книжный салон в Париже, который во много раз больше, чем в Москве. Но есть и другие. Отдельный салон есть для детских книг. Сейчас как раз проходит Книжный салон в Париже, где я должна была быть, но я предпочла поехать в Москву. Причем обычно книжный салон — это очень красивое событие, в котором участвует много детей.

— В каких странах вы были со своими книгами?
— Очень много в Англии, в Австрии, в Швейцарии. Теперь, видимо, я буду ездить еще больше, т.к. книга переведена на 20 языков. Я думаю, что мне удастся поехать во Вьетнам, Китай, Корею. Если я могу путешествовать со своими книгами, то это здорово! Это настоящая мечта.

— Сильно ли отличается восприятие книг в зависимости от национальных особенностей?
— Я очень удивлена, потому что даже для Франции мое чувство юмора своеобразное, немного абсурдное, в нем много всего намешано. И я никогда не думала, что мое чувство юмора будет действовать в таких странах, как Катар, например. Для меня это полная загадка. С такими странами, как Россия, Соединенные Штаты или Англия понятно — у нас много общего. Получается, что простота и радость моих книг затрагивает людей вне зависимости от гражданства. И это очень хорошо.

цитата

Писатель скончался 9 июня 2013 года в возрасте 59 лет. Это интервью он дал в России./p]

Иэн Бэнкс — один из самых известных шотландцев. После Шона Коннери, конечно. Его «Осиная фабрика» прогремела по всему миру четверть столетия назад, с тех пор у него литературное раздвоение личности: он пишет научную фантастику под именем Иэна М. Бэнкса, а более серьезные романы под именем Иэна Бэнкса.

Впрочем, рассказы о его выходках не менее любопытны, чем его романы: говорят, он порвал свой паспорт в знак протеста против войны в Ираке и отправил его Тони Блэру.