Милорад Павич «Хазарский словарь»

Воспитанием, опытом и знанием я приучен восхищаться двумя вещами, вне зависимости от собственных переживаний и проч., — нетривиальностью и полнотой (грандиозностью) проделанной работы. Обе они присутствуют в романе Милорада Павича «Хазарский словарь».

Первое произведение у автора и первый сербский писатель в моем читательском опыте, которые кроме прочего владеют теми самыми двумя аспектами моего восхищения. Нетривиальность? Присутствует! Роман-словарь, книга, которая может читаться как угодно, книга, которая в разных переводах имеет разные начало и конец. Вдобавок одно из немногих художественных красивых и достойных произведениях о хазарах, которых что в советской, что в российской системах образования школьник если и помнит, то лишь при упоминании имени князя Святослава. Русского государя, положившего начало распаду хазарской государственности и идентичности (хотя историк-востоковед, один из со-создателей самой самостийной и великодержавной «идеологии» Л.Н.Гумилев видел это в принятии хазарами «ужасного» иудаизма). Так что идея создания экспериментального постмодернистского романа в виде глоссария (даже трех) с непопулярной, казалось бы, основной тематикой исторического толка во истину новаторская! А уж о широте проделанной работы и можно не добавлять. Собрать крупицы далеко, крайне и кошмарно неполной хазарской истории, прочитав научные исследования и средневековую литературу о ней, превратить их в сложную историю, которая бы не теряла единство в словарнообразном повествовании романа с сохранением его восточных легких мотивов и, собственности, интересности — работенка кропотливая. Павич ее таки выполнил, предоставив нам историю таинственных степняков в интерпретации иудеев, христиан и мусульман, мистики и литературы постмодерна.

Подводя итоги, упомяну определенное наставление и одновременно с этим минус «Хазарского словаря». Из-за разрозненных, лишь временами сходящихся сюжетных линий, щедро разбросанных ссылок (перекрестных моментов) между разными частями и статьями романа (в нахождении и соотнесении которых и содержатся все смысловые — каббалистические, мистические, гностические и проч. мотивы и пласты), необходимо вести неотрывное (регулярное и длительное) и непрерывное (не пересекающиеся с чтением чего-либо еще) чтение-изучения этого (гипер)текста. Иначе тайны хазарских сновидений от талантливого серба ускользнут от вас.

Это гениальная книга. Мне тысячу раз говорили, что это гениальная книга, а я всё не верил. Я открывал её в книжных магазинах, листал и никак не мог понять, что все находят в этой – на первый взгляд – занудной публицистике. Теперь я это понимаю. Это великая книга, не иначе. Язык Павича настолько великолепен, насколько может быть великолепен язык писателя. Цитаты из книги наполняют голову и взрываются там, или, наоборот, нежно ласкают душу. Это безумное собрание историй и витиеватых размышлений, напоминающее Набокова, «Сто лет одиночества» Маркеса, средневековую рукопись и одновременно ничем из этого не являющееся. Это книга-эмоция, безумие и удивительная история невозможных людей, собрание легенд тысячи народов и реальность, не знающая правил.

Когда Павич умер, мне представилось, как на последнем суде из толпы встанет мадемуазель Атех и скажет: «Я — хазарка». Она будет свидетелем защиты, и Павич попадёт туда, куда не может не попасть. В свой Константинополь.

Знакомство с творчеством Милорада Павича я начала «Хазарского словаря», выбрав его мужскую версию, и ни на миг не пожалела о том, что решила прочесть этот роман-лексикон.

Открыв первую страницу, я увидела замечательное напутствие:

«Современный автор этой книги заверяет читателя, что тот не обязательно умрет, если прочитает ее, как это произошло с его предшественником, пользовавшимся изданием «Хазарского словаря» от 1691 года, когда эта книга была впервые составлена»

После такого напутствия, возможны только две реакции читателя: бросить книгу в огонь, и убежать, на всякий случай осенив себя крестным знамением, или сделать, как поступила я, преступить к чению, надеясь на собственную живучесть. Впечатления от прочтения сначала невозможно было выразить в словах. Это была буря эмоций, вспышка, разорвавшая мозг и составившая его заново.

Но начнём по порядку.

С одной стороны книга содержит в себе оригинальное авторское изложение реального исторического события, именуемого Хазарской полемикой, являющейся дискуссией о выборе религии среди хазар. С другой стороны эта книга не имеет прямого отношения истории, скорее это альтернативная версия истории, созданная автором. В этой истории много вымышленных персонажей и никогда не существовавших мифов.

Казалось бы, всё? Нет. Потому что для такого необыкновенного автора, как Павич, не может быть двух сторон, с которых рассматривается книга. Этих сторон мириады! Даже взглядов на саму Хазарскую полемику в самом романе приведено три: христианская, исламская и еврейская. Поэтому я просто расскажу, чем эта книга стала для меня.

Так вот, для меня это Роман-Сон, который я поймала и истолковала, подобно тем самым ловцам снов, являющихся одной из центральных общностей, описанных в книге. Это был вещий сон, говоривший о правде и смысле жизни, об отношении к религии и месте человека в выбранной религии, о судьбе и возможности её изменить.

Как и подобает сну, всё в нём строилось на загадках. Они возникали из слов, написанных на тёплых спинах разбросанных камней художественного вымысла, в каждом из них заключалась своя идея, ускользающая из рук в миг её понимания, превратившись в неведомую птицу.

Был целый ряд цитат, смысл которых настолько многомерен и всеобъемлющ, а красота изложения настолько завораживает, что мы вели дискуссии о них всей семьёй на протяжении нескольких дней. Вот та, что особенно меня зацепила:

«Когда удивленные участники дискуссии увидели Ибн Кору, к которому некоторые из них уже собирались на поминки, считая его мертвым, он спокойно, скрестив ноги и глядя на них глазами, похожими на тарелки с жидким луковым супом, сказал:

– В детстве, давно, я видел однажды на лугу, как столкнулись две бабочки; немного пестрой пыльцы просыпалось с одной на другую, и они упорхнули дальше, а я этот случай тут же забыл. Вчера вечером, когда я был еще в дороге, какой-то человек ударил меня саблей, видимо перепутав неизвестно с кем. Прежде чем я успел продолжить путь, на моей щеке вместо крови появилось немного пыльцы...»

И этот безумно-прекрасный сон навсегда остался в моей памяти, шепча о том, что «истина (в том числе и религиозная), в сущности, просто трюк», что жизнь каждого просто сон, который видит ловец, и нужно успеть прожить её ярко и по-своему, пока он не прекратился.

Разумеется, эта книга не для всех, хотя бы потому, что в ней нет ничего общепринятого. Нет даже ничего похожего на сюжет, только обрывки чужих судеб и парадоксальных мыслей.

Но тот, кто способен ловить и толковать сны, обязательно должен её прочесть, чтобы прикоснуться к непознаваемому, к метафоре это жизни , созерцая, как горит «на столе возле еды свеча с каплей огня наверху, возле нее «Божественная книга», и месяц джемаз-уль-акер течет через нее.»

«Хазарский роман» — произведение, примечательное во многих отношениях. В первую очередь, необходимо отметить, что это эталонный образец так называемой «нелинейной прозы». В данном направлении писать пытались многие, чего только стоят безрезультатные потуги Кортасара, не сумевшего не то, что сочинить подобный текст, но и обепечить ему смысловое наполнение. У Павича иначе: «Хазарский словарь» действительно можно читать с любого места, и от выбора ни сколько не зависит общее впечатление: всё настолько проработано, что, даже взявшись за книгу с конца, можно без проблем собрать воедино общую картину, образы персонажей и сюжет.

К слову, сюжет имеется, причём продуманный до мелочей и полный неожиданностей, что так же составляет весомый плюс, учитывая необычную форму «Хазарского словаря». Если попытаться провести параллели, дабы дать какое-то представление о романе, то на память в первую очередь приходит «Сто лет одиночества» Маркеса: произведения пронизаны единым духом эпоса, исполнены мифотворчества и описывают солидный временной промежуток. И там и здесь значительную роль в композиции играют приёмы магического реализма, но у Павича всё представлено гораздо масштабней, с размахом, что не мешает ему проявлять внимание к мелочам, в коих кроются значительные для описываемых событий элементы.

Итак, о чём же эта книга? В некотором роде, это действительно словарь: статьи, поданные с позиции трёх культур, — греков, евреев и арабов — перекликаются, дополняя друг друга в попытке дать полную картину о хазарах, их истории, мировоззрении, основных событиях становления нации, причинах, приведших к краху, и нынешнего состояния. И в то же время, всё сложней. «Хазарский словарь», по большей части, — это повествование о книге, о судьбе оригинальной рукописи, где содержались магические и философские откровения, описывающие фундаментальные принципы человеческого бытия с точки зрения божественных и демонических сущностей. Но и подобное описание слишком скудно, потому как сам оригинал словаря — лишь способ выражения более масштабного явления, общечеловеческого целого начала, взаимодействие с коим есть едва ли не первоочерёдная задача для людской природы.

Все попытки как-то обозначить общую фабулу произведения, в любом случае несопоставимы с впечатлением от целого произведения, чей пересказ практически невозможен. Более того, невозможна и подача его как произведения линейного: только гипертекстовая форма является приемлемым способом воплощения авторской задумки, а потому здесь она, как никогда оправдана.

Количество затронутых тем в «Хазарском словаре» колоссально, и каждый читатель найдёт здесь что-то для себя: любовную линию, философию, захватывающий сюжет, эзотерический трактат, исторический опус, легенды, религиозные предания, анализ языка, пересмотр некоторых каббалистических положений, социальную критику, историю нации и десятки фраз, заведомо обречённых стать обиходными афоризмами.

Стилистически автор лёгок для чтения, но далеко не примитивен по части языка, что демонстрирует в выразительных ярких образных эпизодах, где необходимо задать соответствующий задумке тон.

Персонажи исключительны по своей харизме: они обладают индивидуальными особенностями, привычками, внешними признаками. Воззрение каждого на любого другого здесь уникально, и герой, представляющийся одному праведником, для прочих может выглядеть негодяем. Ни о какой информационной целостности, как и в реальном мире, речи не идёт: факт, известный кому-то, вероятней всего, окажется чем-то незнакомым большинству персонажей. Не малое влияние на личности, их убеждения и мировоззрение имеют культура и географическое положение, причём, если таковые в романе прописаны, то многие из них сыграют свою роль, а внешний хаос, творящийся в произведении, к последним страницам срастётся в целостную завершённую картину, где всё окажется на причитающимся ему месте.

Мифотворчество Павича поразительно по своей глубине: каждый герой или событие в мире «Хазарского словаря» имеет полулегендарную атрибутику, продуманную историю и неразрывную связь с остальными элементами книги. Вместе с тем, эрудиция автора и объём проделанной работы, ставит вопрос о том, что в романе является художественным вымыслом, а что реальным историческим событием и эзотерическим положением, взятым из реального духовного наследия. По всей видимости, чтобы объективно ответить, необходимо обладать тем же багажом знаний, что и автор. Без этого, остаётся лишь интуитивно принимать к сведению пищу для ума, что, быть может, послужит для кого-то толчком к самостоятельному исследованию.

Таким образом, «Хазарский словарь» — яркое, нестандартное произведение, ознакомление с коим окажется интересным опытом даже для самого искушённого читателя.

Подлинным откровением для меня некогда стало, что книга может открывать в тебе не двери-вопросы, а усаживать за столы-ответы, где вести с тобой дремучие настольные игры из фигур соли, конского волоса и зубов с коронками из плохого серебра.

Павич, как и Маркес, которого тут уже поминали, не лукавит.

Ему вообще не нужен читатель. У него баталия с Богом. С языком. С естеством, всю полноту которого надо выплеснуть на бумагу. И это именно бумажная книга, хотя современный экранный гипер-текст ей куда сильнее к лицу, но хазары прочнопрописались во снах всего мира и там не спрашивают, а призывают к строгости: «Богу важны не твои дела, а намерения».

И я сыт этими ответами, я спокоен, я приготовлен к ритуальному жертвоприношению, и когда веки мои скует сон, проколет их двузубой вилкой, нанижет мужской и женский глаз на одну слезу, я пошире раскрою рот и приготовлюсь ловить свою пулю

Крусанов совершенно прав, утверждая, что верное средство избавиться от симпатии к Павичу — это перечитать его. Павич хронически страдает однообразностью приемов, тягой к пестрому, блестящему, цыганщине, шапито, не вполне первосортному антуражу, ловкости рук и впечатление от его книг, как от аттракциона, не у меня одного.

«Хазарский словарь» прочитать все же стоит. Не имеет разницы в какой из версий ( мужской или женской), разницы между которыми нет. Павичевский роман завораживает красотой ажурной конструкции, стилистическими курбетами, организацией сновидческих перекличек с использованием этнических декораций. Никакого второго дна у книги, разумеется, нет, все держится исключительно на ловкости рук манипулятора, маньеризм чистой воды. Все сродни просмотру работ режиссеров визуалистов навроде Жана-Пьера Жене или Бертона ( понятно, что они используют иной материал).

«Словарь» и еще «Пейзаж, нарисованный чаем»( менее тотальный, но изобретатальный роман) для ознакомления с Павичем рекомендую, а остальное можно и не читать.

Павича я начала читать просто потому, что он подвернулся под руку. О том, что он «модный писатель- постмодернист», узнала позже; значения этому особенного не придаю. С самого начала я оказалась очарована слогом, способом выражения мыслей. Сюрреальные, сноподобные реалии мира словаря не смотрятся гротескно или надуманно. Аморфное перетекание сюжета в сюжет, истории в историю, позволяют окунаться в текст с любого начала книги. Небольшая по объему книга производит удивительное впечатление отсутствия границ.

Взяв словарь в четвертый раз, я наконец-то стала ориентироваться в нем настолько, чтобы узнавать в одних статьях отголоски других. Они пронизывают друг друга, словно нити в плетении сложной тесьмы.

Книга слишком необычная, чтобы советовать ее всем и каждому. Но если первые три статьи пошли хорошо, в дальнейшем оторваться будет очень сложно.