Данная рубрика — это не лента всех-всех-всех рецензий, опубликованных на Фантлабе. Мы отбираем только лучшие из рецензий для публикации здесь. Если вы хотите писать в данную рубрику, обратитесь к модераторам.
Помните, что Ваш критический текст должен соответствовать минимальным требованиям данной рубрики:
рецензия должна быть на профильное (фантастическое) произведение,
объём не менее 2000 символов без пробелов,
в тексте должен быть анализ, а не только пересказ сюжета и личное мнение нравится/не нравится (это должна быть рецензия, а не отзыв),
рецензия должна быть грамотно написана хорошим русским языком,
при оформлении рецензии обязательно должна быть обложка издания и ссылка на нашу базу (можно по клику на обложке)
Классическая рецензия включает следующие важные пункты:
1) Краткие библиографические сведения о книге;
2) Смысл названия книги;
3) Краткая информация о содержании и о сюжете;
4) Критическая оценка произведения по филологическим параметрам, таким как: особенности сюжета и композиции; индивидуальный язык и стиль писателя, др.;
5) Основной посыл рецензии (оценка книги по внефилологическим, общественно значимым параметрам, к примеру — актуальность, достоверность, историчность и т. д.; увязывание частных проблем с общекультурными);
6) Определение места рецензируемого произведения в общем литературном ряду (в ближайшей жанровой подгруппе, и т. д.).
Три кита, на которых стоит рецензия: о чем, как, для кого. Она информирует, она оценивает, она вводит отдельный текст в контекст общества в целом.
Модераторы рубрики оставляют за собой право отказать в появлении в рубрике той или иной рецензии с объяснением причин отказа.
Свершилось! Появилась-таки обобщающая русскоязычная монография о коммунистической утопии в научной фантастике. А если учесть, что написана она видным футурологом, то событие это тянет, имхо, на настоящую сенсацию в российском фантастиковедении.
Исследователь литературы, по большому счету, имеет два пути для реализации задуманного, две формы изложения своего труда. Первый – делать обзор авторов и произведений в хронологическом порядке, другой – рассматривать какую-то литературную проблему с привлечением примеров из конкретных произведений. Эта книга разрывает шаблоны – тут сочетается первый и второй подходы. И это видно уже в самом названии, где конкретное произведение, которое служит как бы сердцевиной концепции книги, сочетается с заявленной теоретической темой исследования. Да, в книге нет истории коммунистической фантастики «от и до», но автор и не пишет лишь о «Туманности…»; реминисценции охватывают намного более широкий хронологический спектр произведений: не было бы большой ошибкой указать в названии «… от Платона до Лукьяненко и Онойко».
…В СССР тема коммунистического будущего была мейнстримом, но мало кто себе ясно представлял, каким в деталях должно быть светлое будущее. Ни Маркс, ни Энгельс, ни Ленин не рисковали уходить далеко в утопические дебри, опасаясь, очевидно, прослыть мечтателями. Футурология в современном понимании находилась в зачаточном состоянии. Потому эстафету визий естественным образом подхватила советская фантастика, породившая множество утопий. Исходя из этого, в монографии анализируются фантастические произведения соответствующего жанра, хотя привлекаются и сопутствующие тексты – работы специалистов по «научному коммунизму» и философии. Говоря об утопии, Фрумкин выделяет три пиковых периода в ее развитии, каждый со своими особенностями – дореволюционный («Красная звезда» Богданова и др.), утопии 1920-х и утопии «длинных шестидесятых»; отмечается также, что утопические акценты есть и в некоторых постсоветских произведениях.
Структурно монография состоит из трех частей, а также введения и выводов. Фрумкин рассматривает практически все вопросы, связанные с функционированием мира утопии. Особо выделим дихотомию человек – природа, морально-этический облик человека будущего, роль воспитания и воспитателей, характеристика обывателя как человеческого типажа, труд и его место в утопии, утопия и фронтир, наука и рациональность в утопическом будущем.
Если говорить о проделанной Фрумкиным работе, то она, безусловно, впечатляет. Обилие материала, обширные цитаты из самых неожиданных источников, полнота охвата и проработки тем заслуживают уважения. Присутствует, однако, существенное «но». Фрумкину не всегда удается справиться с напором собственного либерального мировоззрения, которое, то тут, то там прорывает шаткие дамбы объективности. Однако, приведем несколько цитат:
цитата
…труд противопоставляется наслаждению, труд объявляется чем-то тяжким, и утопия, и революция, оказывается, руководятся идеей освобождения от труда
(это трактовка слов Максима Горького, который, на самом деле лишь поставил риторический вопрос, а не утверждал на полном серьезе истинность данного умозаключения).
цитата
По сути, утопия была прежде всего социумом, подвергнувшимся серьезной хирургической операции, ставящей цель «ампутацию» большого числа институтов и социальных слоев, а образовавшаяся нехватка была заполнена прежде всего жесткой системой правил, мелочно регламентирующих самые разные стороны жизни, а также расширением компетенции властей, обреченных на куда более активное, чем в реальности вмешательство в хозяйственную жизнь и личный быт граждан
Иногда наблюдаем и откровенный стеб. Так, говоря о важности познания в утопических обществах фантастики, Фрумкин сравнивает его с… сексом. Только в отличие от последнего, «…не вполне ясно, в какой степени это обещание удовольствия от познания прочувствовано и продумано…».
Ефремовский выбор в пользу внутреннего богатства и отказ от вещизма трактуется Фрумкиным как «коммунистический аскетизм». «Скрытый мальтузианец» Ефремов насаждает в своих произведениях тоталитарные установки и промывку мозгов. Если присмотреться к его текстам, мы увидим прямо таки антиутопию:
цитата
…Ефремов рассматривает современников как диких зверей, которых надо сделать если не больными, то, по крайней мере, дрессированными.
цитата
Потому ли нет ничего слаще труда, что индивида — поскольку быт утопии аскетичен — лишили других «сладостей»? Или потому, что индивиду так изменили сознание, что он перестал воспринимать что-то другое как более сладкое? Или потому, что прекрасный новый мир дает ему очень-очень интересный труд в больших количествах?
Еще одно открытие (упоминается в том или ином виде в разных главах книги) – Ефремов и Стругацкие проклинают эгоизм и индивидуализм. А что, вполне себе природные человеческие качества, верно? То, что труд и подавление биологического эгоизма вытянули человека из животного мира – это так, какие-то строчки из учебника истории для 6-го класса. По логике автора, выходит, что указанные писатели лишь мифологизировали и непомерно раздули эти понятия для построения своих утопических миров.
цитата
Почти полное отсутствие собственности вряд ли будет вас беспокоить в этой ситуации. Однако некоторой платой за все это счастье должно стать преобразование вашей индивидуальности — вы должны подавить (или вообще скрывать) слишком эгоистичные порывы, а в наиболее радикальных версиях — также и свои склонности к чему-либо, кроме творческого труда.
Подбираясь к выводам, автор приходит к правильной мысли: утопия – это путь к всеобщей интеграции. Умозаключение, бесспорно верное, об этой важной характеристике коммунистического общества я уже писал ранее. Но Фрумкин идет далее: утопия, это не просто тенденция к интеграции, это великое упрощение.
цитата
В мире светлого будущего нет сколько-то сложных институтов и запутанных узлов социальных взаимодействий. Есть работа на общество как тотального работодателя, семья зачастую заменяется свободной любовью или регулируемыми половыми связями, не приводящими к образованию семьи, есть обсуждение различных общественных вопросов в коллегиальных органах власти, а далее, говоря об утопическом социуме, приходится рассказывать не о том, что в нем есть, а о том, чего в нем нет.
Да, утопия, к сожалению, обделила читателей тем, что скрыла от их наивного взора все многообразие современного либерализма, который «…представляет собой систему социальных технологий, позволяющих без чрезмерных издержек согласовывать интересы разделенных индивидов с разными интересами…». В утопии, к сожалению, нет разнообразия богатства и бедности, нет той знакомой нам всем чудесной согласованности интересов нищего и владельца корпорации, нет бодрящих мировой дух войн, нет интересных новостей про драки бравых парламентариев при принятии законов… Много чего нет. Примитив, что с неё взять. Но! Думаю, автору знаком диалектический закон отрицания отрицания. Это как движение по спирали – после снятия одного противоречия развитие идет на качественно ином уровне. Вроде возвращения к началу, только к более крутому. Первобытнообщинный строй и коммунизм (или утопическая модель – в рассматриваемом контексте), если судить по социальной сути, имеют много общего, но никто в здравом уме не будет утверждать, что коммунизм будущего – это падение в доисторические бездны. Да, в новом обществе будут новые противоречия, только основа их будет другая, не классовая. Разве можно назвать упрощенным то общество, которое ставит себе невиданные доселе цели и достигает их? Единство в разнообразии – разве это тотальная унификация? Разве не единое общество, единая мыслящая Сущность может, в конечном итоге спасти Вселенную от энтропии атомизации и ложно понимаемого «многообразия»?
скрытый текст (кликните по нему, чтобы увидеть)
Воздержусь тут от цитирования Ивана Ефремова и Владимира Ленина (хотя их мысли как нельзя походят в данном контексте), дабы не быть обвиненным в чрезмерной идеологизации.
Монография очень информативна и плотность материала просто зашкаливает. Чтобы адекватно воспринять текст, нужно принимать его «небольшими глотками» с перерывами на осмысление. Это при том, что книга написана как развенчание утопии. С рядом выводов можно согласиться, другие выглядят немного натянутыми или даже манипулятивными. Рассматривая проблему нетворческого, обыденного труда и природного неравенства способностей у разных людей, Фрумкин не коснулся темы автоматизации и медицинской корректировки талантов, предтечи трансгуманизма. И, таким образом, уличенные «дефекты» утопии оказываются мнимыми. У Георгия Гуревича есть две повести — «Итанты» и «Ордер на молодость», в которых прекрасно показано, как в утопии решаются проблемы талантов, свободного времени, жизней и судеб. В этой связи вспоминаются проекты поамбициознее, взять хотя бы коммунистические общества из романов Олафа Стэплдона.
За атакой на утопию видна и более масштабная мишень – марксистское мировоззрение. Собственно, об этом Фрумкин откровенно и пишет в самом начале книги. В предисловии автором была продекларирована цель исследования, – узнать, какими же «соблазнами» европейская социалистическая традиция привлекала своих сторонников. Утопия, которая в «идеале мечтает о полном устранении и разделенности и различии интересов» — прямо таки социалистический первородный грех в Эдеме либерализма. А в самом конце книги автор прямо поддает анафеме попытки построить утопию:
цитата
Очевидно, что во сколько-то разумные исторические сроки попытка построения утопии не может оказаться ничем иным, кроме как самой разрушительной революцией, и очевидно, что травматический опыт ХХ века сегодня делает этот вариант скорее неприемлемым — во всяком случае, тех, для кого он приемлем, не может быть очень много
Хотя, будем объективны. Автор честно признает, что при всех своих реальных и мнимых недостатках, утопия дает «хоть какой-то» ответ. Единственный ответ.
Критические и фантастиковедческие книги условно можно разделить на три группы: научнообразные (например, труд Владимира Смырнива, о котором я писал ранее), литературно-рефлексирующие (куда отнесем работу Марии Галиной) и популярные (ну, в моем представлении это что-то вроде «Карты страны фантазий» Георгия Гуревича). Очевидно, третий вариант является наиболее оптимальным, хотя первый мне ближе как читателю. Но сегодня у нас книга именно рефлексирующая, совсем нетипичная (как по мне), многое в ней оказалось сюрпризом. Более того, новинки здесь на каждом шагу — от стиля изложения материала до тематики анализа.
Кто такая Мария Галина? Она известна как прозаик, поэт, критик и переводчик. По образованию — биолог. Россиянка, однако, училась в Одессе, до сих пор считает себя одесситкой. Переводит, в частности, стихи с украинского / на украинский язык.
Что касается самой книги, то она представляет собой сборник статей, относящихся к авторскому циклу с одноименным названием. Эта книга открывает серию «Лезвие бритвы», составителем которой является Василий Владимирский. Все статьи были опубликованы ранее в журнале «Новый мир». В 2018 году циклу была присуждена «АБС-премия» (номинация «Критика и публицистика»). В июне 2019 Мария Галина стала лауреатом премии «Неистовый Виссарион» уже как автор книги (специальная премия «За творческую дерзость»).
Если говорить о впечатлениях от только что прочитанного, то они распределяются примерно так — 50% восхищения, 30% удивления, 20% непонимания. Обычно сразу я пишу о плюсах, но рассматриваемая книга во многом разрывает шаблоны, потому и я немного изменю своим привычкам.
Чего не понял — много места отведено поэзии, причем значительное количество стихов сложно даже назвать фантастической поэзией. Там фантастика, как правило, подразумевается не как жанр, а как прием. Также слабо воспринимаются моменты, когда автор иногда значительно отходит от предмета анализа. Например, при разговоре о романе Владимира Сорокина «Теллурия», Галина, по сути, анализирует довольно популярную сегодня концепцию «нового средневековья». Впрочем, данные замечания прошу воспринимать как свое субъективное мнение на основе собственных представлений о том, какой должна быть фантастическая и фантастиковедческая литература. Мой скептицизм относительно поднятых автором тем «посмертья» и всевозможных вампиров — это также сугубо личное мнение.
Что удивило? Прежде всего, как я уже писал выше, стиль письма. В отличие от того же Смырнива, который в несколько суховатой манере ищет какие-то заимствования, недостатки, первенство в описании того или иного явления, стилистика Галиной — это скорее размышления, аллюзии, импровизации на тему.
Удивил также справочно-библиографический аппарат книги, который составлен не совсем по правилам библиографии, но явно не перегружен, что автору скорее в плюс. Интересным и необычным является и довольно свободная, не сухая манера писать что-либо в сносках. Там может быть абсолютно все что угодно. Конечно, это «все что угодно» связано с предметом разговора, но далеко выходит за пределы библиографического описания, страниц итп. Кстати о страницах — автор не нагружает читателя информацией о номерах страниц, указывает их только там, где идет прямая цитата. Мне такой подход близок, ведь постраничные ссылки на художественную (не научную!) книгу при фактическом пересказе ее содержания (как у Смырнива), выглядят как-то странно.
Ну и теперь о том, что вызвало восхищение. Начну с физического носителя — само издание выполнено со вкусом, дизайн добротный, книгу приятно держать в руках. И вот, ознакомившись с мнениями известных людей и коллег об авторе, в голову пришла такая мысль: «Подозрительно, что-то много хвалят». Однако, прочитав первые главы, убедился, что все это действительно правда, автор обладает удивительным талантом схватывать потаенные, неповерхностные смыслы в художественном тексте. Поразительно, как Галина пишет о двух фантастических романах, объединенных темой Шахты. Постепенно акценты смещаются к «Метро-2033» Дмитрия Глуховского. Казалось бы, что в этих почти производственных романах общего с постапокалиптическим «Метро», кроме «подземного» сюжета? А глубинные общие черты, оказывается-таки, есть.
Галиной, как искусному препаратору смыслов, больше по душе такие художественные произведения, где есть какая-то авторская недосказанность, метафоричность, иногда — мистика или эзотерика. Именно поэтому в книге практически нет анализа «хардовой» фантастики, однако есть разбор фэнтези, «альтернативки», ужасов, пограничной с «мейнстримом» литературы. Слово — это не только набор букв, но и полусакральний код, наполненный сущностями. Недаром книга начинается и заканчивается разговором о значении Слова.
Галина не страдает «спойлерофобией», поэтому описание сюжета произведений периодически появляется в книге. Иногда его нет, есть только анализ каких-то проблем или идей. Так же свободно автор подходит и к содержанию самих статей-разделов — иногда там есть разбор только одного произведения, иногда нескольких (одного или разных авторов), цикла или всего творчества писателя либо определенной фантастической темы.
Стыдливо умолчу, сколько произведений из упомянутых в книге читал я (классику не учитываем). Скажу только, что автор не гонится за «модными» книгами (хотя «модные» тенденции отслеживает прекрасно), а анализирует знаковые произведения, в которых отражаются своеобразные литературные реперные точки современной фантастики. Интересно, что иногда такие произведения неизвестны даже специалистам, что отнюдь не указывает на их незначительность. Скорее, здесь речь может идти об умении критика отобрать такую фантастику и найти в строках и между ними переломное, важное, актуальное.
Приятно поразило то, что автор неоднократно упоминает в тексте рецензии и отзывы не только коллег-критиков, но и простых пользователей Фантлаба.
Любопытно, что Галина проанализировала немало произведений украинских авторов, как украино- так и русскоязычных. Кстати, украинская фантастика была единственной среди нф-литературы бывшего СССР (кроме русской, конечно), о которой говорилось в этой книге. Никаких тенденциозных оценок или взглядов автор не высказывает. Более того — в разделе о «гибридном будущем» автор по-моему, довольно смело пишет о видении будущего России, о различных проявления русского неоконсерватизма, которые становятся все более очевидными в реальной жизни, о довольно мрачных тенденциях в российской социальной фантастике. А в следующей главе, говоря о романе Аренева, вообще касается сакрально-запрещенного —
цитата
мы же там не воюем, а значит, убитых быть не может!
Очень интересно было наблюдать, как специальное образование автора проявлялось в статьях-разделах Галиной. Удивительно, насколько серьезно и скрупулезно она выявляет «магические гены» в мире Гарри Поттера. Тема фантастических существ, условия, которые могут привести к возникновению «дикого мира будущего», критика неумелых зоологических построений некоторых фантастов — все это прекрасно расписано в разделе «Новый бестиарий». На этом фоне немного огорчило, что в разделе об утопии Галина немного, скажем так, увлеклась биологическими построениями, которые она применяет и к Человеку, провозглашая диалектическое развитие человеческого общества экстенсивным и «экспансионистским».
Если же говорить о конкретике, то можно выделить качественный авторский разбор творчества Мервина Пика, Чайны Мьевиля (выбор произведений этого писателя оправдан темой раздела, однако, на мой взгляд, было бы интереснее разобрать цикл «Нью-Кробюзон»), Урсулы Ле Гуин (хотя я ожидал более объемного анализа фундаментального романа «Обделённые»), романа Жюля Верна «20000 лье под водой», «Человек в высоком замке» Филипа Дика, «Солярис» Станислава Лема, темы о слепоте в фантастике ужасов (читать такое не буду, но с критикой ознакомиться было весьма и весьма). Автор идет в ногу со временем и разбирает такое сравнительно новое явление в фантастической литературе как фанфики (да-да, некоторые из них даже получают солидные премии, прочно прописавшись не только в литературном андеграунде).
Ну и о сокровенном. Да, в книге таки присутствует тема коммунистической утопии! Автором заявлен анализ одного жанрового произведения, но по факту разбираются три известные утопии 1950-х — 1960-х. Читать было очень интересно. В разделе «Жесткие объятия утопии» (на деле здесь анализируются произведения, близкие к антиутопии) очень понравился вывод об отсутствии четких рамок понимания, что же является утопией. Ведь критерии утопичности — очень субъективная вещь, утопия — то, чем ее считает автор.
Выводы. Книга интересная, актуальная и нужная. Несмотря на необычный формат (сборник статей, а не монография или книга с большей степенью единства, целостности) и не менее необычный стиль изложения (по крайней мере, опять же таки, для меня), эта вещь украсит книжную полку любого любителя фантастики, как классической, так и современной.
Выход в свет основательного исследования фантастики — всегда событие. Особенно если речь идет об украинском фантастиковедении. Именно поэтому появление украинского перевода книги канадского исследователя Владимира (Уолтера) Смырнива — явление для украинского фэндома незаурядное.
Украинский читатель не был бы знаком с этой книгой, если бы не, без преувеличения, титанические усилия группы энтузиастов под руководством Вячеслава Настецкого, которому, пользуясь случаем, искренне благодарен за предоставленный экземпляр книги. 13 человек были переводчиками с английского. Язык произведения — добротный, отдельный плюс переводчикам, которые имели дело с достаточно сложным текстом, опечаток немного. Отдельная благодарность Ирине Пасько и Сергею Тронько за перевод и редактирование сложных разделов. Переводческой работой руководила Ирина Пасько.
Всего в 2019 году вышло два украинских издания. Второе издание более полное — в нем есть вступление, выводы, а также интересный теоретический раздел о фантастике как таковой.
Итак, начнем с названия и структуры книги. Книга называется «Украинская фантастика: исторический и тематический обзор». Следует сказать, что обзор вышел в основном тематическим. Не буду перечислять всех разделов книги, скажу лишь, что анализ произведений украинской фантастики Смырнивым был сгруппирован в блоки по таким темам: утопия, космические путешествия, встречи с пришельцами, искусственные создания, юмор в украинской фантастике. Кроме того, ряд разделов посвящен фантастическим концепциям или отдельным произведениям конкретных фантастов. Очень уместно приложение от Виталия Карацупы — библиография украинской фантастики.
Автор отмечает, что некоторые разделы книги печатались ранее в виде статей. Собственно, это и заметно, поскольку книга иногда напоминает сборник статей, некоторые из которых являются относительно независимыми от других. Заметны неоднократные повторы отдельных утверждений, как в выводах, так и в основной части.
Чем эта книга отличается от критических работ, издававшихся в СССР? Прежде всего, тем, что в ней есть два неоспоримых достоинства: наличие анализа произведений авторов украинской диаспоры, а также авторов из Западной Украины (1919-1939), которая находилась в составе Польши. Более чем уверен, что для любителей украинской фантастики эти фамилии до сих пор неизвестны. Очень понравились рассказы об утопииПавла Крата (1918; на чудо — классическая коммунистическая утопия неизвестного для меня автора, причем из диаспоры) и Людмилы Коваленко (1957; тоже оригинально, однако с налетом религиозности и феминизма). Очень интересным и информационно насыщенным является раздел о предвестниках научной фантастики. Читатель узнает много нового о формировании жанра в Украине, автором открыто немало забытых и неизвестных имен. В конце книги своеобразной разрядкой идет раздел о юморе в фантастике, хотя некоторые произведения в разделе не столько юмористические, сколько детские. И кстати, возможно, следовало бы там провести параллели в творчестве Ячейкина и Лема, чего не было сделано.
Впечатления от этих двух очевидных достижений исследования немного портится отсутствием в нем даже упоминаний об украинской русскоязычной фантастике. Ведь книга посвящена украинской (не украиноязычной!) фантастике, произведения на русском языке в которой занимают достаточно важное место, к тому же написаны местными авторами. Второй недостаток книги, на мой взгляд, — в книге не нашлось места для произведений современной фантастики. Собственно, анализ заканчивается на романе Олеся Бердника «Камертон Дажбога» (1996), который хоть и издан во времена независимой Украины, ментально тяготеет к 1970-м — 1980-м, потому как является продолжением знаменитого «Зоряного корсара» (1971). Когда первый недостаток является более или менее понятным, учитывая некоторые обстоятельства, то второй для меня так и остался загадкой. Англоязычное исследование Смырнива было опубликовано в 2013 году. Невольно напрашивается вывод, если такие исследователи за почти четверть века не увидели современной (после 1991 года) украинской фантастики, может, ее действительно нет? Странным в этом контексте то ли совпадением, то ли заранее обусловленным фактом видится также окончание разделов библиографии Виталия Карацупы. Первый заканчивается тоже 1996 годом (все тот же «Камертон Дажбога»), второй аж (!) 1999 годом. 20 последних лет — черная дыра в украинской фантастике?
Хотелось бы несколько слов сказать о самом изложении материала. Автор много места уделяет критике советской цензуры, говорит о негативном влиянии идеологических установок на творчество писателей. Справедливая и объективная критика тогдашней литературной действительности, правда, нередко сочетается с бездоказательными утверждениями. Так, в разделе об использовании солнечной энергии много внимания уделено именно идеологическому диктату, который, по мнению автора, заставлял фантастов отказываться или, наоборот, углублять некоторые, даже чисто технические темы в своих произведениях. При этом Смырнив не подает ссылок ни на один нормативный акт, или хотя бы на официальную позицию властей, напечатанную в периодике тех лет, которая подтверждала бы его слова. Зато есть избыточное количество ссылок, необходимость наличия которых (на страницы в художественных (!) произведениях) сомнительна. Более того, Смырнив, говоря об официальном марксизме-ленинизме в фантастике, по сути, например, критикует коллективизм (сомневается в том, что коллективная работа ученых дает лучшие результаты, чем усилия ученого-одиночки), допускает тенденциозные высказывания в адрес учения Маркса, которое
цитата
основано на псевдонаучных гипотезах относительно эволюции человека в пределах установок диалектического материализма. Культ Маркса-Ленина уверяет верующих в возможности рая на Земле, но не обещает им ни вечной жизни, ни всемогущества
Остается только выразить сожаление по поводу наличия в книге таких выпадов и посоветовать автору ознакомиться с трудами Эвальда Ильенкова и Василия Купревича, чтобы удостовериться в ошибочности своих заключений.
Интересно, что автор, анализируя фантастические произведения, по-разному подходит к вопросу раскрытия сюжета. Иногда присутствуют полные спойлеры, иногда раскрываются только необходимые в контексте основной темы детали. Данный опыт может быть полезным для тех, кто планирует писать критические работы.
По-разному здесь раскрываются и темы, которые иногда помещаются в один раздел, а иногда — в несколько. Иногда это кажется оправданным, как в случае о разделе «Киборги и сигомы» (кроме этого раздела существуют еще два раздела о роботах в фантастике), который целиком посвящен характеристике цикла произведений Игоря Росоховатского «Сигомы», произведения для которого фантаст писал на протяжении более 40 лет. Чрезвычайно любопытный анализ, особенно для тех, кто не знаком с творчеством этого фантаста. Однако в случае Олеся Бердника, творчеству которого посвящено целых три раздела (и это не считая многочисленных экскурсов к произведениям этого автора в других частях книги), это выглядит явно чрезмерным. К тому же помещение этих разделов в конце книги формирует устойчивое впечатление, что автор, хотя и отмечает ряд недостатков в творчестве Бердника (склонность к проповедничеству, отход от традиционной фантастики в мистицизм и т.п.), считает его творчество своеобразным апофеозом в развитии украинской фантастики.
В исследовании автор часто ломает устоявшиеся мнения о первенстве отдельных фантастов в освещении отдельных тем фантастики. Не буду раскрывать всех интриг, однако с одним таким утверждением, думаю, следует поспорить. Известно, что первым изображением роботов в украинской фантастике есть повесть «Идут роботари» (1931) Владимира Владко. Зато Смырнив считает, что первым роботов изобразил Юрий Смолич в романе «Владения доктора Гальванеску» (1929). Но, во-первых, в этом романе показаны не роботы, а зомби (живые трупы, мозг которых заменен на радиоприемник), во-вторых, «Идут роботари» Владко написал на основе своего рассказа «Поражение Джонатана Говерса» (1929) с аналогичным сюжетом. То есть, даже если считать живых мертвецов роботами, то хронологического преимущества у романа Смолича нет.
Подытоживая, можно сказать следующее. Появление критических фантастиковедческих изданий надо всегда приветствовать. Тем более, что появляются они не так часто (если верить библиографии Карацупы, то последняя такая украинская работа была издана в далеком 1986 году). К сожалению, рассматриваемая книга не лишена определенной ангажированности, не является всеобъемлющей, несмотря на свое название. Однако к достижениям автора следует отнести скрупулезный анализ представленного материала, открытие ряда забытых и новых имен в истории украинской фантастики. Надеемся, украинское фантастиковедение будет и в дальнейшем развиваться, заполняя «белые пятна» в темах фантастики и в ее историческом развитии.
Кстати, кто планирует на "Петербургский книжный салон" — Шикарева и Галину можно будет купить на стенде 371, фирма "А.Симпозиум". Ну а за "Сопряженными мирами" обращайтесь в личку.
Навигатор
Василий Владимирский. Сопряжённые миры. – СПб.: АураИнфо, 2018
«Признаюсь сразу: эта книга не писалась с нуля, специально для данного издания. Когда выдаёшь в год по сотне разных текстов для дюжины СМИ… вопроса, где взять материал для новой книги, не возникает. Возникает другой вопрос: что в этой книге оставить». Так начинает свою книгу Василий Владимирский и тем самым одновременно убивает двух зайцев: многозначительно намекает читателю на свою литературно-критическую востребованность и столь же многозначительно указывает на тщательность им же самим отобранных текстов. Какие же миры сопрягаются в этой книге? В первой части – мир англо-американских писателей: это рецензии на романы культовых, важных или просто любопытных авторов в диапазоне от Питера Уоттса до Дэна Симмонса и, иногда, интервью с самими авторами. Во второй части – мир «цветной волны», поколения молодых фантастов 2000-х, громко о себе заявивших, но второй космической скорости не набравших: скажем прямо, книги Дмитрия Колодана и Юлии Зонис не потеснили на полках Сергея Лукьяненко и Ника Перумова. Владимирский и сам это понимает, однако уделяет этим авторам честное внимание, и хорошо: какому-нибудь кандидату филологических наук, пожелай он сочинить диссертацию о книгах Зонис или Данихнова, будет где взять материал. В третьей части сборника – обширнейший мир апокалиптики и постапокалиптики: от ужасного «Китаиста» Чижовой до переобсуждённого «Острова Сахалина» Веркина – а также рассуждение Владимирского о том, почему этот жанр так популярен поныне (эссе «Конец света отменяется, или Новое небо над новой землёй»).
Вот любопытный эффект: каждая по отдельности, рецензия Владимирского не производит особого стилистического эффекта, земля не ходит ходуном под читательским стулом, переоценки ценностей «по-топоровски» или даже «по-данилкински» не происходит – но каждая рецензия провоцирует интерес к описанной книге: это в высшей степени честные тексты, и самого автора в них ровно столько, сколько нужно. Хороший навигатор для странствий по сопряжённым мирам.
Гиперкритик
Мария Галина. Hyperfiction. – СПб.: АураИнфо, 2018
Владимирский берёт «сопряжениями», Галина – глубиной. Всё-таки тот факт, что вошедшие в книгу статьи появились сначала на страницах солидного «Нового мира», не сбросишь со счетов. Поводом для высказывания может быть и новый роман Виктора Ерофеева, и старые сочинения Жюля Верна, и образы вампиров в пелевинских романах, и лемовский Солярис – но каждый текст, начинаясь порой с частного повода, к финалу выводит на неожиданные просторы, всегда – за границы фантастики, зачастую – за границы литературы вовсе.
Так, разговор о книге Евгения Чижова «Перевод с подстрочника» (кстати, хорошей, но, как сегодня водится, прочно затертой десятками вышедших с 2013 года «важных новинок») выводит Галину на рассуждения о природе виртуальности, причем безотносительно интернет-технологий (про них будет в другой статье). Мандельштамовские «Стихи о неизвестном солдате» прорастают актуальностью и через сто лет, упираясь в вопрос о развоплощении человеческого «я» накануне обещанной сингулярности. И так далее, и так далее – каждый текст зовет к разговору на сложные темы, и идеальный способ чтения ее книги – с карандашом в руках. Недаром автор предисловия к сборнику Роман Арбитман в числе главных достоинств книги отмечает её информативность. Парадоксальная будто бы похвала, пожмет плечами читатель: что, другие критики пишут неинформативно? да ещё как, мой наивный друг! Скажу больше: «Hyperfiction» – самый удачный опыт сопряжения (привет галинскому соседу по серии!) критики и философии. В современной литературе это, конечно, не единственный случай: таковы, к примеру, рецензии Ольги Балла, но ее философствование иного, экзистенциального, а проще говоря – душеспасительного толка: там не выход в реальность, а уход в себя – вместе с книжкой. Поэтому уточню: «Hyperfiction» – самый удачный ныне симбиоз внимательной критики и неспекулятивной философии. Это выделяет её не только в серии «Лезвие бритвы», но во всём современном русском нон-фикшне.
Докладчик
Сергей Шикарев. Координаты фантастики. – СПб.: АураИнфо, 2019
В книге Сергея Шикарева есть статьи на темы вечные (для журнальной повестки, разумеется: фантастика и таинственные земли, фантастика и освоение космоса, фантастика и природа человека… даже секс в фантастике) и темы вечно злободневные: о положении дел в отечественном книгоиздании или перманентном кризисе русской фантастики. Но какую тему Шикарев ни берет, он всегда ответственен, основателен, подробен и скучноват. Это не недостаток, а скорее особенность жанра, который автор вольно или невольно меняет. Если сборник Владимирского хорош как навигатор по актуальному чтению, то сборник Шикарева пригодится как почти-учебник, ликбез. Правда, не без пробелов: Юрий Никитин, скажем, пренебрежительно упомянут в статье про советских фантастов, но забыт в статье про секс в фантастике, а там разговор о тематике его «Странных романов» был бы очень кстати. Впрочем, те, кому нужен именно ликбез, на такие детали внимания не обратят, верно? Всем остальным в этой книге может не хватить темперамента. Если бы мир, в котором вышла знаменитая «История советской фантастики» Р. С. Каца, существовал на самом деле, то в тамошнем Политбюро звучали бы именно такие доклады – ответственные, основательные, подробные…
И снова с вами рубрика "о нас пишут". Мария Лебедева в онлайн-журнале "Прочтение" — о книге «Hyperfiction»Марии Галиной:
Внутри больше, чем снаружи
«Hyperfiction» открывает серию «Лезвие бритвы», посвященную исследованию различных аспектов фантастики. Это сборник эссе Марии Галиной, выходивших в авторской колонке «Нового мира» с 2010 по 2018 годы, ее цикл «Hyperfiction» получил Международную премию имени Аркадия и Бориса Стругацких. Вампирские романы Пелевина, артурианские легенды в обработке Сингрид Унсет, Мервин Пик, Анна Старобинец, придуманные фантастами слова — кто бы или что бы ни было взято за отправную точку, рассказ в любом случае будет отвечать логике «гиперфикшн» — не как жанра, а как некоего сверхповествования: так, открыв дверь телефонной будки, обнаруживаешь себя внутри ТАРДИС.
Неважно, хорошо ли помнит читатель свои школьные или студенческие годы: эссе похожи на те лекции, которые никто никогда не прогуливал. Важным становится даже не сам предмет, а ход мыслей, приводящей, скажем, от рассуждений о гене магии к истории «альтернативной литературы», и оттуда, наконец, — к «Гарри Поттеру и методам рационального мышления» Юдковски. Эти лабиринты, однако, всегда точно выверены: Мария Галина не тратит слов попусту, не упивается собственным всезнанием, но препарирует произведение, погружает в культурный контекст и увлеченно наблюдает за этими опытами.
Говоря об одном и том же, она пользуется совершенно разными инструментами — и наравне с серьезной терминологией и нацеленными на проницательного читателя отсылками будет пассаж о том, что Средневековье представляется нам либо как «ужас-ужас», либо как «восторг-восторг». Отсюда же — и желание реабилитировать массовую культуру, не отвечающую на индивидуальный запрос, а чутко улавливающую потребности коллективного бессознательного. Нет и разницы между книгами, написанными вчера или до нашей эры. С одинаковым воодушевлением Галина говорит (этот глагол подходит здесь больше, чем «пишет») о цикле Джорджа Р. Р. Мартина — и об «Илиаде», причем не противопоставляя, а сопоставляя. Тысячи лет неизменна тяга читателя к противоборству добра и зла, ломаемая и у Гомера, и в «Песни льда и огня» — и оттого мартиновский текст оказывается не столько новаторским, сколько архаичным:
цитата
В «Илиаде», скажем, судьба героя не зависит от того, «правильно» или «неправильно» он поступает: бедняга Гектор гораздо симпатичнее склочного и надутого супермена Ахилла. Елена, баба, честно говоря, паршивая и абсолютно аморальная, умудряется постоянно выходить сухой из воды, как ей, лебединой дщери, и положено.
«Паршивая баба» и «лебединая дщерь» — характеристики не взаимоисключающие, но по окраске явно противоположные — рисуют придавленную штампом «прекраснейшей из женщин» Елену Троянскую объемной, живой фигурой. Все как в жизни, только понятнее.
цитата
Картину мира среднего человека никоим образом нельзя назвать научной. Эта его картина пестролоскутна и безумно противоречива. И вот тут как раз вступает в силу примиряющая и психотерапевтическая роль литературы, поскольку, какую бы сложную, в причудливых завитушках, картину мира она ни транслировала, она все равно по отношению к настоящей будет упрощенной.
Искусство, по мнению Галиной, неизбежно проходит через призму сознания творца и упрощает картину мира.
Следуя не столько логике «все новое — хорошо забытое старое», сколько желанию разобраться, почему это новое вдруг органично влилось в нашу повседневность, Галина делает вывод, что архаичен не только Мартин, возвращением к истокам оказываются при ближайшем рассмотрении и новые технологии.
цитата
Естественное для средневекового или хотя бы просто деревенского человека психосоциальное состояние — когда все «твои» находятся на расстоянии громкого окрика или, в крайнем случае, ситуации «сбегай к батьке в поле, отнеси обед и скажи, чтобы по дороге заглянул к деду». Ситуация разрозненности была чудовищно неестественной, но мы и не догадывались об этом, пока не получили в руки мобильники. Уже та скорость, с которой они вросли в нашу культуру, говорит, что состояние человека с мобилой ближе к натуральному порядку вещей, чем состояние человека без мобилы, понятия не имеющего, где сейчас находятся и что делают его близкие.
Так, прижившееся неестественное (оно же — фантастическое) или кажущееся таковым становится неожиданным способом адаптации к повседневности, с которой человечество за всю историю так и не свыклось: фантастика, как искусно сотворенный протез, восполняет непривычную пустоту.