Рассказ необходимо прочитать хотя бы уже только потому, что Иосиф Бродский высказывался о нём как о гениальном произведении. А это — человек мира, поэт, величина, властитель дум, наконец. Интересно и то, что сам Набоков был на редкость парадоксален в своих литературных предпочтениях и ни во что не ставил многих признанных гениев литературы, как современников, так и классиков, считая их банальными и недалёкими… Язык, стиль, манера изложения этого маленького рассказа, как всегда у Набокова, на высоте и не требуют рекламы. В центре повествования — человек, находящийся на грани отчаяния и безумия, к тому же попадающий при этом в дикую нелепую ситуацию. Внешняя комичность конечной сцены словно окутана во внутренний психологический кошмар главного героя и, несмотря на свою обыденность, больше напоминает абсурдность сновидения. Напоследок стоит заметить: так передать ощущение трагической потерянности и невозврата — считалось в эмигрантских кругах первой половины XX века — удалось только Набокову.

Те, кто считают, что это книга только про секс между 35-летним мужчиной и 12-летней девочкой, просто не дочитали книгу до конца. Или вовсе не читали. Или пропустили, что

Это книга про любовь. Эгоистичную и сжигающую внутри любовь, когда хочется полностью обладать человеком и ни с кем его не делить. Гумберт любил Долли, когда ей было 12, 14, 17 лет и готов был жить с ней и любить ее до конца жизни. Готов был ради нее совершить преступления и сесть в тюрьму. Так что разница в возрасте тут не причем.

А еще это книга про манипулирование, про обман, про разочарование, про потерю, про месть.

Великая книга.

Давно собиралась перечитать все рассказы ВВК кучей, а то от большинства у меня остались какие-то совсем обрывочные воспоминания более чем 20-летней давности. Я очень люблю Набокова, но тут даже сама удивилась, насколько хороши его рассказы и насколько они отличаются и от простеньких стихов, и от вычурных романов, в которых не всегда читатель может точно показать пальцем, что вот сейчас происходит. Придется даже признать, при всей любви к романам, что именно в малой форме Набоков с моей точки зрения безупречен и достигает гармонии стиля и сюжета (в романах все переваливается в стиль, конечно). Причем практически везде, и сюжет практически везде настолько необычен, строен и вообще хорош. И все это — с непривычным таки для Набокова человеческим измерением, психологизмом не показушным, без специального концентрирования на нем, но настолько отчетливым и важным для целого, что он перекрывает собой все стилистические упражнения. Это очень удивительно, но правда. Чего стоит мое любимое «Облако, озеро, башня» с ужасной, просто ужасной человеческой трагедией, которую не завуалировать никакими художественными приемами, никаким кажущимся фантастическим в своей жестокости поворотом сюжета. В этом весь Набоков как автор короткой прозы: слегка усыпив внимание читателя привычным плетением фраз и неторопливым развитием истории с многочисленными художественными, мало относящимися к делу подробностями, он подкладывает бомбу там, где ее, в общем, не ждешь. Как в «Весне в Фиальте», как в «Картофельном эльфе».

Впрочем, есть и прекрасные рассказы вполне «классического» толка, без финального пуанта жути, даже скорее комические. «Венецианка», по-моему, вообще образец идеального рассказа с т.зр. гармонии всех частей и аспектов. Также и «Удар крыла» — совсем другой, странный, жутковатый, но как-то ровно жутковатый, и при этом все равно необычайно интересный.

Что удивительно — в сборнике, который в принципе охватывает все рассказы Набокова, нет ни одного слабого, и при этом более ранние рассказы в целом ничуть не хуже более поздних (хотя сборник «Весна в Фиальте», конечно, вне конкуренции). А еще — очень жаль, что «Solus Rex» остался недописанным, судя по двум главам, это был бы страшно интересный роман.

«Лолита» — одна из самых скандальных книг XX века. Владимир Набоков был одновременно и российским и американским писателем, творил на двух языках. В его произведениях сочетаются сложная техника написания, глубокий эмоциональный анализ персонажей и непредсказуемый сюжет. В «Лолите», принёсшей мировую известность, Набоков попытался сочетать эротику, любовную линию и социально-критическое нравоописание.

Одной из центральных проблем романа становится проблема эгоизма, разрушающего силу любви. Повествование ведётся от лица писателя из Европы Гумберта Гумберта, страдающего патологической тягой к нимфеткам. Так главный герой называет девочек 8-12 лет. Зародилась эта порочная любовь ещё в далёком детстве, после интимной связи со знакомой девочкой-ровесницей.

Изначально книга была написана на английском языке и впервые вышла в свет в 1955 году в парижском издательстве «Олимпия-пресс». В 60-е годы Набоков перевел книгу на русский. По понятным причинам роман был запрещён в ряде стран, т.к. многие считали её порнографической и пропагандирующей педофилию. Тема взрослого человека, учёного Гумберта Гумберта, увлёкшегося двенадцатилетней девочкой, была просто немыслимой для того времени. По словам Набокова, он сам боялся темы собственного произведения и даже намеревался сжечь рукопись, но в последствие решил опубликовать его анонимно. Однако в итоге книга вышла под настоящим именем автора, и на карьере писателя это никак не сказалось.

На меня книга произвела неоднозначное впечатление. С одной стороны, язык написания романа очень красив и изыскан. В то же время благодаря ему через слог автора приходится буквально продираться. Витиеватость и метафоричность порой превосходили разумные пределы. Вначале, тем не менее, читалось относительно быстро, но вот описываемые события вызывали недоумение и отторжение. Затем подобных действий стало чуть меньше, но темп чтения снизился ещё больше, т.к. динамика практически исчезла, события топчутся на месте, и лишь самый финал вносит хоть какое-то разнообразие.

Сюжет заключается в том, что Гумберт Гумберт поначалу рассуждает о своей жизни, о собственных отношениях с женщинами и объясняет свою болезненную любовь к меленьким девочкам. На мой взгляд, перед нами человек с явными психическими отклонениями, которого нужно лечить. Он не был опасен для окружающих: его страсть никогда не выходила за пределы мечтаний до тех пор, пока Лолита сама не проявила активное участие в их физической близости. Свою юную спутницу Гумберт встречает в доме, который решает снять на некоторое время для работы. После же встречи он напрочь теряет голову от переполнявших его любви, страсти и желания. Цепь событий приводит к тому, что Лолита с Гумбертом, в роли её опекуна, отправляются в путешествие по Америке, в ходе которого становятся любовниками. Если поведение Гумберта ещё как-то можно списать на психическое заболевание, то для Лолиты подобного оправдания нет. Она сама раз за разом провоцировала взрослого мужчину и манипулировала его манией, используя в своих целях. По правде говоря, меня она раздражала не меньше, чем сам её взрослый любовник. Гумберт на публике играет роль заботливого отца, который пытается хорошо воспитать довольно проблемную приёмную дочь. Постепенно он замечает странное поведение Лолиты и ожидает её побега, который в конце концов и происходит.

На мой взгляд, финал вышел максимально удачным для подобной истории. Любовная линия Гумберта была заранее обречена на провал, хороший исход был просто невозможен. У Лолиты после всего пережитого шансов начать нормальную счастливую жизнь также практически не было.

Итог: Я не жалею о прочтении данного романа. Подобные скандальные книги нужно читать хотя бы для того, чтобы составить о них собственное мнение, а не уподобляться «серой массе», которая «не читала, но осуждает». Порадовали витиеватый слог автора и яркая речь, оттолкнули главные герои. Набоков поступил смело, взявшись за такую сложную и неоднозначную тему. Ближе к концу нам показан эгоизм Гумберта, который в угоду своей больной страсти безвозвратно поломал жизнь девочки. Однако и сама эта девочка являет собой вместилище множества пороков. Кто же из них в итоге жертва? Ответ каждый найдёт для себя сам.

Мне захотелось отметить этот рассказ, потому что в нем мы видим весьма редкий у Набокова срез социальной действительности. Конечно, срез этот своеобразный, «набоковский», и всё-таки он есть.

Итак, здесь перед нами два мира. Первый – чистый и благородный мир господской усадьбы, мир героев «Дара» — Годуновых-Чердынцевых. Второй – мир «грядущих хамов», воплощенный в образе главного героя рассказа — Иннокентия. Автор дискредитирует своего героя, как говорится, по полной программе, со всей силой своего писательского таланта. Здесь просто классический случай плебейской психологии. Иннокентий и презирает господский мир, и страстно желает быть принятым там. Едва же он действительно соприкасается с этим миром, хотя бы частично, как уже начинает стыдиться своих прежних деревенских знакомых. При этом автор как будто бы даже «сочувствует» своему герою – чувствительный и замкнутый юноша, мол, остро реагировал на явления социальной несправедливости. Он был недурен собой, пишет автор, добавляя тут же, что только слишком губаст. В каком это интересно смысле он слишком губаст? Похоже, что в переносном более, чем в прямом. Иннокентий даже учился в гимназии, правда с огромнейшим, нечеловеческим трудом, мечтая о тройке, и кончил эту гимназию, тоже, правда, к всеобщему удивлению. Но дело не в одном только Иннокентии. Его отец, школьный учитель обрисован снисходительно ироничным тоном, почти как Н.Г. Чернышевский в «Даре». А приятель, с которым Иннокентий удил рыбу, вообще выведен в виде кретина, который и сам не знает, сколько ему лет, пятнадцать или двадцать.

Особенно хороша концовка рассказа. Иннокентий, через много лет встретившись с Таней Годуновой-Чердынцевой и её матерью, недоумевает, почему они ничего не говорят ему о трагической смерти главы семейства. Бедному «дурачку» и невдомек, что уж к этим-то интимным подробностям господской жизни он не был бы допущен никогда и ни при каких обстоятельствах. Далее Набоков находит очень и очень удачное слово – «неуязвимость». Иннокентий почувствовал, что Таня также неуязвима, как и в прошлом. Вот оно что. Судя по тому, что Иннокентий уже успел мысленно позлорадствовать по поводу того, что теперь господам не на что нанимать учителей для своих детей, можно подумать, что все эти годы он подсознательно и бессознательно только и мечтал о том чтобы «уязвить» девочку, в которую был влюблен в юности, и которая, в некотором смысле, даже отвечала ему взаимностью. Кажется, это уж слишком даже для Иннокентия. Впрочем, вернее, что речь идет о неуязвимости в том смысле, что истинные аристократы «неуязвимы» по отношению к любым жизненным невзгодам. В то время как сам Иннокентий остается всего лишь «сыном нашего(!) деревенского учителя». Таня, со своей стороны, говорит кому-то об Иннокентии: «Regarde ses mains» — Посмотри на его руки – так, как говорят, указывая на достоинства какого-нибудь животного. Весь сюжет чем-то напоминает пьесу Н. Гумилева «Дон Жуан в Египте».

Несмотря на то, что рассказ, по моему мнению, просто сочится снобизмом, снобизм это искусно завуалирован, «на грани», и в литературном отношении рассказ написан великолепно. Да и чисто формально Набокова нельзя упрекнуть в каком-то социальном расизме, ведь все персонажи рассказа художественно абсолютно достоверны. Тем и ценен этот набоковский «срез действительности». Ну, а своего крайне отрицательного отношения к «октябрьскому перевороту» Набоков никогда не скрывал. К чему привел, в том числе, и этот снобизм à la Nabokov (хотя не будем и преувеличивать) показала история. В самом деле, если судить по произведениям самого Набокова, немецкие-то хамы оказались куда как похуже своих, доморощенных. Тут уж в пору иронизировать над самим Владимиром Владимировичем. Но мы не будем уподобляться ему в этом отношении.

Сказанным всё содержание рассказа не исчерпывается. Рассказ глубок и, повторюсь, очень хорош.

Книга оставила весьма странные впечатления, причём скорее негативные, но не в том аспекте, что у большинства читающих. В то время как подавляющее большинство отзывов обвиняют книгу в том, что она поднимает больную тему, я её обвинять в этом не буду. Более того, я уже читал несколько произведений, разной степени качества, но схожей тематики. Правда, там преимущественно было про похищение и насилие (причём и от лица жертв и от лица похитителей), а не про развращение. Однако у всех этих произведений много схожих черт, включая некоторые черты и элементы поведения преступника, а также способы манипуляции жертвой. В общем и целом, я с самого начала не относился к книге предвзято из-за поднимаемой темы, потому смог читать её без предрассудков. Так в чём же дело?

Начну с того, что книга не оправдала моих ожиданий в рамках своего жанра. Чего я ожидал? Может быть, драмы или мелодрамы. Может быть, некоего глубокого психологического анализа преступника и жертвы, взрослого больного человека и совращённого подростка. В конце концов, может, даже, эротического романа. Но никак не ожидал исповеди формата «дорогой дневник», в которой крайне многословный главный герой сбивчиво объясняется в своём презрительном отношении ко всему роду человеческому. Ей богу, главный герой вызывает отвращение вовсе не из-за совершаемых им поступков, а из-за своего неоправданного цинизма и высокомерия. Гумбрет Гумберт считает себя едва ли не божеством в окружении плебеев, которые не стоят и грязи под его ногами. Всех окружающих людей он описывает огромным множеством уничижительных эпитетов, в общей сумме сводящихся к тому, что все они глупые, завистливые, уродливые и неопрятные. Сам герой, при этом, не то, чтобы обладает какими-то выдающимися талантами, кроме привлекательной внешности (которой он регулярно кичится). Тем не менее, на мой взгляд, Гумберт автору удался очень хорошо. Настолько отталкивающего персонажа я не встречал уже много лет. А вот про Лолиту я того же сказать, к сожалению, не могу. Её характер вышел слишком простым и поверхностным. По большей части, она персонаж-функция для реализации всех желаний героя. Лично я так и не смог поверить в неё.

И тут мы подходим к следующему шагу — достоверности. И с этим в романе всё плохо. Если говорить очень грубо, автор поставил главного героя в идеальные условия для его деятельности. Собственно, в какой-то момент об этом даже прямо говорится в тексте. Одинокая вдова с дочерью, живущая в частном доме в американской глубинке, у которой нет ни близких друзей, ни каких-либо родственников. Чего ещё желать? Ах, да, множества свободного времени. Судя по тому, как Гумберт сорит деньгами направо и налево, складывается впечатление, что он миллионер. При этом не замечено признаков того, что он как-то эти деньги зарабатывает. Кажется, они генерируются у него сами. Однако, оказавшись в зарослях роялей, щедро насаженных автором, главный герой теряется и начинает совершать глупости одну за другой, совершенно не обдумывая свои действия, и не понимая, что ему делать с Лолитой (кроме как использовать её в постели), и придумывая многочисленные оправдания своей некомпетентности. Монологи и диалоги — это отдельная тема для разговора. Порой от их неправдоподобности в голове громко кричал «Не верю!» какой-то редко поминаемый человек.

Как я уже упоминал, книга формата «мой дневник». Герой описывает огромное множество вещей, большая часть из которых вообще никак не относится к основному сюжету. Он регулярно ударяется то в философствования уровня «что появилось первым, курица или яйцо», то в воспоминания о юности и произошедших в те времена событиях (и это при том, что роман и так написан в прошедшем времени), а то и вовсе начинает перепись афоризмов. Очень любит герой так же описывать каждое место, которое они посетили, и каждого увиденного человека, который не играет абсолютно никакой роли в книге. Текст изложения, при этом, достаточно сложно воспринимать из-за огромного количества иностранных слов посреди русского текста. Даже приведу пару цитат:

И подобными предложениями роман пестрит как дикий луг не покошенной травой! К сожалению, тут я уже не могу списать, на мой взгляд, весьма неудачные решения к личным придиркам.

В большей степени именно из-за огромного количества пустословия и воды в тексте, а также достаточно спорного художественного стиля, вторая половина произведения шла через силу. И несмотря на то, что местами разнообразие эпитетов и точность метафор, которые использует Набоков, мне понравились, язык описания я ставлю ему в минус, равно как и безвкусно растянутый сюжет, который вполне мог быть вдвое короче. На мой взгляд, лучше бы автор больше внимания уделил раскрытию непосредственно эмоциональной составляющей во всех происходящих событиях. А заодно поработал над мотивацией персонажей, без оправданий формата «кровь в голову ударила», которыми потом Гумберт прикрывает свои вспышки гиперактивности. Потому что лично я так и не смог поверить после прочтения в реальность этой истории. Не смог посочувствовать Лолите, не смотря на её действительно непростую судьбу и множество неприятностей, что она пережила. И не смогу без зазрения совести порекомендовать этот роман к прочтению.

Признаться, я с некоторым предубеждением отношусь к англоязычному творчеству Набокова, возможно, несправедливо. Но в данном случае по мере чтения (а я его чуть было не бросил) этот «бэкграунд» русскоязычного Сирина постепенно исчез и не повлиял, я думаю, на окончательное суждение о «Пнине».

Я прочел этот роман в переводе Г. Барабтарло и В. Набоковой (СПб.: Азбука-классика, 2007 г., «Белая» серия (мини)) с предисловием и послесловием переводчика. Похоже, в целом перевод оказался удачным, хотя меня несколько раздражает манера писать русские слова как «безспорно», «безконечно», «фамилья», «плэд» и т.д. Но это мелочь, которую, мне кажется, можно «оправдать» стилистикой рассказа о русском профессоре, совершающем не меньшие прегрешения в отношении английского языка. А вот что касается предисловия и послесловия, озаглавленного «Разрешенный диссонанс», то опять возникает впечатление, что Набоков и «набоковеды» образуют прочный симбиоз и что не только последних не было бы без писателя, но даже и сам писатель как будто не существует без развернутой интерпретации своего творчества. Сами по себе эти интерпретации важны и небезынтересны. Но проблема в том, что они весьма заметно влияют на восприятие авторского (именно набоковского) текста.

Г. Барабтарло пишет, что ни в каком другом аспекте Набоков не ушел так далеко от других писателей, как в выстраивании композиции романа. Пусть так, но в моих глазах ценность романа отнюдь не повышается от того, что он превращается в «рекбус», «кроксворд» (сам Набоков будто бы называл кроссворды крестословицами) и головоломку. Как тут не вспомнить С. Моэма, который отмечал, что роман должен прежде всего доставлять интеллектуальное удовольствие (удовольствие, а не работу для ума). И в конечном счете именно это удовольствие, а не совершенство композиции или чего-либо еще определяют читательскую оценку любого произведения беллетристики. К счастью Набоков, по-видимому, писал романы не только для своих профессиональных интерпретаторов, но и для «простых» читателей. (Хотя его собственный «Комментарий к «Евгению Онегину»» чем-то напоминает комментарии, подобные опусам Г. Барабтарло и пр.)

Я бы не отнес «Пнина» к лучшим произведения Набокова, но и неудачным назвать его не могу. Это история из которой можно, например, почерпнуть что-то о жизни русских и не только эмигрантов в США в середине двадцатого века, о том как там была устроена университетская жизнь и т.п. Разумеется, «почерпнуть» в данном случае вовсе не означает получить документальные сведения. В этом небольшом романе довольно много персонажей со своими характерами и своими историями и взаимоотношениями, и это тоже интересно. Начало романа, посвященное исключительно «злоключениям» героя мне показалось скучноватым. Дело, может быть, в том, что я сразу почувствовал, что ни «курьезная» внешность Пнина, ни его «курьезные» ошибки в английском языке, ни его неловкость и т.п. не имеют на самом деле никакого значения для сути романа, всё это только фон. В целом же и самом общем суждении я вижу здесь еще одну вариацию на тему тщеты и бессмысленности человеческого существования и одновременно отрицания такой бессмысленности (что очень «по-человечески»). В определенном смысле «Пнин» — более философская книга, чем другие романы Набокова. Стареющий Пнин трогательно ищет (и в каждой главе и в романе в целом) свое место в жизни, свою точку опоры, свой дом, наконец. В итоге все его надежды рушатся, он не находит ничего (что очень «по-набоковски»), но(!) продолжает жить, уходит не в небытие, но в неизвестность. Роман действительно кажется логически и композиционно завершенным. Впечатление остается несколько «по-чеховски» беспросветным, но всё же не таким мрачным как, например, от «Ады». Переводчик настойчиво советует перечитывать и пере-перечитывать роман. Возможно, он прав...

Роман Владимира Набокова «Бледное пламя» очередной раз демонстрирует высочайший уровень владения словом. Композиционно книга представляет собой поэму Джона Шейда и комментарии к поэме, составленные его коллегой по колледжу Кинботом. Поэмы занимает примерно четверть книги, основной сюжет разворачивается в комментариях. Чтобы понять смысл событий, нужно прочитать книгу не один раз, так что кто боится спойлеров, тому здесь делать нечего.

Поэма Шейда – автобиографическая. Само по себе великолепно мастерство поэта, который создает невероятные стихи о спокойной жизни провинциального преподавателя. Вот, например, взятое наугад описание природы:

В тетрадях школьных радостным лубком

Живописал я нашу клетку: ком

Кровавый солнца, радуга, муар

Колец вокруг луны и дивный дар

Природы – «радужка»: над пиком дальним

Вдруг отразится в облаке овальном,

Его в молочный претворив опал,

Блеск радуги, растянутой меж скал

В дали долин разыгранным дождем.

В какой изящной клетке мы живем!

Но самое интересное разворачивается в комментариях. Комментатор уверен, что в своей поэме Шейд зашифровал историю короля Земблы, который был свергнут экстремистами, сидел под арестом во дворце, бежал по подземному ходу и скрылся в другой стране. Также в поэме есть мистический план, поскольку в ней предугадан маршрут убийцы короля, посланного в погоню экстремистами.

Посмотрим, каким методом пользуется комментатор, чтобы найти все эти удивительные вещи в поэме о житейских перипетиях скромного американцы. Первые несколько строк второй песни выглядят следующим образом:

Был час в безумной юности моей,

Когда я думал: каждый из людей

Загробной жизни таинству причастен,

Лишь я один – в неведеньи злосчастном:

Великий заговор людей и книг

Скрыл истину, чтоб я в нее не вник.

Комментарии к этим строкам таковы:

Был час – комментатор устанавливает, в какой именно день и час поэт написал эти строки;

Загробной жизни – длинные рассуждения о христианских и атеистических взглядах на посмертие;

Великий заговор – подробное описание операций роялистского подполья Земблы по спасению короля, а также биография убийцы, посланного экстремистами;

Людей и книг – перечисление мнений поэта Шейда о разных авторах и учениях, включая марксизм и фрейдизм.

Таким образом, в шести строках скрывается множество отсылок к самым разным происшествиям, временам, идеям, и в конце концов оказывается закодирован огромный объем информации.

Таким методом Кинбот комментирует всю тысячу строк поэмы. Комментарии постоянно ссылаются друг на друга, комментатор признается, что кое-где он приврал и подделал текст, одним и тем же событиям дается несколько объяснений, и в целом вся эта грандиозная система ссылок, отсылок и кодов охватывает всю жизнь короля и тех, кто его знает, и содержит ответы на любые вопросы о современном мире.

Борхес описал принцип, по которому работал Набоков, в эссе «По поводу классиков»:

«Классической является та книга, которую некий народ или группа народов на протяжении долгого времени решают читать так, как если бы на ее страницах все было продуманно, неизбежно, глубоко, как космос, и допускало бесчисленные толкования».

Набоков показал нам, как это делается на практике, выступив сам и как автор текста, и как множество читателей, создающих бесчисленные толкования. Вселенная в миниатюре, модель культурного космоса.

В эпоху постмодерна считается, что классическим может быть любое произведение. Если уделить достаточно внимания звену «народ решает», и применить современные методы управления сознанием, то можно сделать классикой и Шевченко, и кто там на этой роли в несчастной Белоруссии. Набоков честно показывает, что будет, если пытаться впихнуть в текст невпихуемое: безумный мир рушащегося сознания.

Книга очень сложная, но читать стоит. В конце концов, это не «Критика чистого разума», прорваться к смыслу можно за обозримое время. А раз можно, то значит, нужно.

Почему решил прочитать: спасибо mr_logika за наводку!

В итоге: потрясающий, старомодный и вязкий, но такой точный и образный язык! С каждой страницей думал, с кем бы из современных авторов можно сравнить позднего Набокова... если только с Шишкиным. Слог чем-то напомнил «Мелкого беса» Сологуба.

Суть и смысл. Mr_logika считает, и пространно это аргументирует, что в Фальтера вселилась демоническая сущность. То есть всё сводится к расхожему тропу одержимости.

На мой взгляд, все события, произошедшие с Фальтером, служат прекрасной иллюстрацией даосского Просветления. Фальтер поймал Большое У.

Этим объясняется всё его пренебрежение правилами приличия. Он ведёт себя непосредственно, как блаженный, просветлённый, ребёнок или примат.

Весь диалог, занимающий вторую половину текста – эмигрантский вариант парадоксальных диалогов Чжуан-цзы, чуть ли не построчно. Отрицание бытовой логики, присутствие всего во всём, подход к вопросам существования Бога и загробной жизни, притчевая образность ответов Фальтера на все вопросы.

Загадка разгадана!

Удивительно то, насколько далеко Набоков зашёл по Пути-Дао! Интересно, сам или читал мудрецов?

Рассказ отличный, очень рекомендую!

9(ОТЛИЧНО)

Двадцатого июля был всемирный день шахмат. Не зная этого, именно двадцатого июля я решила перечитать «Защиту Лужина», причем художественные книги Набокова я не открывала лет двадцать. Что ж, как говорит собкор «Одуванчика» в Индии Ольга Бодрухина, этим летом все планеты в ретрограде, то есть будут возвращаться старые знакомые, идеи, мысли. Так внезапно и очень символично вернулся Набоков.

В студенческие годы я много читала Набокова. Читала, испытывая на себе его неприятную магию. Мне сразу было понятно, что это Мастер, способный росчерком пера творить миры, что его легендарная заносчивость более чем оправдана его несомненным талантом. Но в то же время его книги вызывали у меня столь же сильные и неприятные эмоции, как картины Люсьена Фрейда. Это был данный изнутри настолько чуждый взгляд на мир, что какой-то эмоциональный контакт полностью исключался. Сильная и опасная тварь, Чужой и Хищник в одном лице. Дай Бог, чтоб не заметил.

Проверка впечатления через двадцать лет полностью подтвердила старое восприятие. Насколько возрос интеллектуальный восторг перед тем, что автор может, настолько усилилось ощущение чужеродности и невозможности существовать в одном пространстве. Набоков пишет, что по единогласному мнению критиков и читателей, Лужин – самый симпатичный его герой, и отлично, что в набоковский мир я снова вошла именно с этой стороны. Так еще можно выжить.

Замечание кстати. Лужин воспринимает жизнь на языке шахмат. Он не может разговаривать с людьми, почти ничего не читал, не знает музыки и искусства. Получается очень странное и редкое мировосприятие, которое показано мастерски. Подобного персонажа изобразил Анатолий Ким в книге «Сбор грибов под музыку Баха», где главный герой не научился говорить, что познает мир и общается с людьми, играя Баха. Попытка создать инопланетный мир нашими земными средствами. У Набокова получается безупречно.

«Леди Макбет Мценского уезда», смягчённая антуражем бюргерского быта. Набоков конечно мастер.

Два чувства

- С возрастом, читая шекспировские сюжеты, начинаешь сочувствовать не героям-любовникам, а жертве — обманутому мужу.

- Время и место событий, в районе и незадолго до Гитлера. Встал вопрос, «какого хрена этим дойчам не хватало?»

Но это так, лирика. В целом, роман прекрасен. Не смотря на обывательский антураж “жестокого романса”, скучать автор не позволяет. Не смотря на банальную сюжетную интригу, сам сюжет полон внезапных и драматических поворотов. Большинство из этих поворотов в бытовых мелочах, но мастерство сцен таково, что хлопнувшая от ветра форточка воспринимается драматичнее иного выстрела. Герои колоритны, динамичны и живы. Их чувства не книжные, а вполне реальные.

В общем, огромное удовольствие.

Шахматы здесь не главное. «Защита Лужина» — это история болезни.

Вот коротко самое важное для понимания произошедшего с героем, по пунктам:

1.Холодная семья, без любви между родителями. Отец лжет и изменяет матери — и они друг друга не терпят, а маленький Лужин это чувствует. Лужина родители тоже не любят, он им неинтересен, они не знают как его воспитывать. Ему ближе тётя и даже гувернантка. Все в этой семье не близки и не доверяют друг другу.

2.Отец Лужина — гуманитарий, не заметил и не развивал математических способностей мальчика. Хуже того, отец все время мечтал о каком-то воображаемом сыне, сочинял о нем книги для детей — над которыми дети смеялись — и при этом совершенно упустил сына настоящего.

3.Попытка его социализации (отдали в школу) состоялась поздно, с детьми сойтись он не умел и боялся их, потому что не привык к доверию и близости в своей семье. Отдача в школу стала для Лужина травмой брошенности. Хороших учителей он не встретил, общество сверстников его отвергло, и это усилило травму.

4.Единственным человеком, от которого мальчик получил мимолетное внимание и ласку, была тетя. Именно такого отношения ему не хватало для эмоционального развития. Тетя научила Лужина игре в шахматы и таким образом оказала на него самое сильное влияние в жизни. Тетя стала для него альтернативной матерью, но ненадолго.

5.Альтернативным отцом для Лужина стал Валентинов, который легко руководил им, развивая в нем единственное, в чем видел для себя выгоду — шахматный талант. У замкнутого, погруженного в себя подростка развивался только один участок мозга, зато развивался бешено. Влияние Валентинова на Лужина было огромно. Даже самоубийство в финале он совершил, увидев фотографию готового упасть с небоскреба человека у того в офисе — этот образ стал инструкцией. Никакой мистики — только директивное влияние родителей и альтернативных родительских фигур.

6.Подлинным шахматным гением Лужин не стал, лишь очень сильным игроком. В тексте постоянно упоминаются его призовые, но не первые места на турнирах. Мастерски он решал шахматные задачи в уме, да обыгрывал любителей. Для триумфа ему не хватало эмоционального развития, интуиции, понимания противника. Встретив невесту, он вдохновился и стал играть хорошо как никогда. Поединок с Турати должен был стать триумфом, но не стал — из-за нервного срыва. Самая важная партия в жизни осталась недоигранной.

7.Невеста в его судьбе появилась поздно и не любила его по-настоящему. Она любила в нем свое благородство и милосердие. Она не поняла его и не помогла излечиться. Эмоционально Лужины были не близки — так же, как не были по-настоящему близки между собой родители каждого из них. Неслучайно имя жены мы до конца так и не узнаем: мы не видим ее подлинного лица, как не видим до последних строк подлинного лица Лужина. Имя открывает его, делает персонажа живым, а не шахматной фигурой на доске.

8.Лужин был обречен с самого начала, вопрос был только в том, сойдет он с ума или погибнет. В итоге он сошел с ума и погиб. Врожденная потребность в любви — самая мощная сила в человеке, а герой Набокова умел стремиться к любви только через решение шахматных задач. Это сублимация, вечный бег за недостижимым — ибо бежать надо в другую сторону. Появление невесты ненадолго подарило надежду, но вскоре стало ясно, что она не спасет. Не помог и доктор, хотя и верно направлял Лужина по пути исследования его детства.

9.Вместо шахмат могла быть наука. Например, та же математика. Или литература (по наследству). Или что-то еще. Шахматы — только красивый образ логической игры с несуществующим противником, ловушки судьбы, от которой нельзя защититься без посторонней помощи.

10.Некоторые играющие в романе символы: шахматная доска и фигуры; подвал имения, в котором мечтает спрятаться маленький Лужин и взрослый Лужин после боя с Турати; холодные геометрические фигуры, которые он рисует, пытаясь стать художником; игрушки-марионетки, статуи и восковые фигуры в магазинах моды; недоигранная партия с Турати; образ вундеркинда (отсылка к Моцарту); тропинки, заросли и аллеи среди деревьев (пути разума); музыка и музыкальные инструменты как метафора шахмат; сон — как восприятие Лужиным реальной жизни вне шахматной игры.

Бывают шутки не смешные, но уж у Набокова с чувством юмора все в порядке, поэтому его шутка кажется мне просто неуместной.

Пьеса написана прямо в ходе Мюнхенского сговора, а опубликована сразу после оного. В Германии вовсю «работают» концлагеря, в СССР завершается волна Большого Террора (но об этом еще никто не знает).

И вот в это время создавать гротеск и балаган на тему бессильного полоумного диктатора ,который чисто случайно вместо психушки попал в «высокий кабинет»... несколько это неуклюже...

Написано блестяще, остроумно и умно. Другого, впрочем, от великого классика ждать трудно. Но в пьесе мне опять-таки не хватило характеров, подлинной драмы, пусть бы она и была бы обернута в форму буффа. Сумасшедший у Набокова получился не страшный, а жалкий, впрочем, возможно таков и был замысел автора.

При всем при том пьеса не утратила ,к сожалению, своей актуальности. Она ни в коем случае не антисоветская. Скорее, даже напротив. Хорошо показывает уродливую и гротескную суть капитализма в его высшей империалистической стадии, так легко скатывающийся к фашизму и диктатуре (Достаточно посмотреть выпуски блогеров и других независимых СМИ о том ,что прямо в эти дни творится в США, а Россия тоже в тренде). Но на эту тему мне кажется, все же значительнее (столь же актуальные и не хуже написанные) «Властелин мира» Беляева и «Гиперболоид...» Толстого.

История, конечно, жуткая. Неудачливый художник Трощейкин и его жена Люба узнают, что человек, который из ревности когда-то стрелял в них и едва не убил, досрочно освобожден из тюрьмы и собирается нанести к ним роковой визит. Когда-то, потерпев неудачу, это Барбашкин обещал возвратиться и доделать свое страшное дело. При этом одна из главных сюжетных линий в пьесе — постоянная больная тема Набокова: измена жены и беспомощность мужа, который вынужден смотреть на ее выкрутасы сквозь пальцы.

Однако пьеса очень смешная, на грани и за гранью абсурда и гротеска. В ней множество интереснейших и характерных персонажей. Есть даже, как оказалось, то ли пародия, то ли шарж на Бунина.

Все рецензенты и критики дружно относят пьесу прежде всего к гоголевской школе («Ревизор»). Однако мне там большей увиделось чеховских мотивов. Которые автор совсем не скрывает, а даже выпячивает. «Чайка», «Дядя Ваня» и «Три сестры» КМК главные пра-тексты для этой истории. Но если у Чехова драма в том, как справедливо заметил Бродский, что «никто никому не дает», то у Набокова обратная картина — взбалмошная дамочка «с дымком» надавала кому ни попадя, а теперь расхлебывай.

Возможно, пьеса действительно рассчитана на неоднократное чтение и просмотр на театре, но по первости мне показалось, что в ней нет баланса между драмой и комедией. То есть все, что касается комической стороны действия — безусловный шедевр и форма с удивительными набоковскими обнажениями приема просто блестящие, но драматический конфликт между мужем и женой, который вроде как должен быть становым хребтом истории не развернут. Характеры не прописаны, оттого все несколько повисает в воздухе после внезапного обрыва действия. Хотя кто их знает, этих постмодернистов, возможно недосказанность и однобокость пьесы так и входила в творческий замысел)

Вера Набокова об этом особенно не распространялась, но у ее мужа была очень сильная фиксация на теме измены любимой жены или просто любимой. Из рассказа в рассказ, из романа в роман повторяется одна и та же история — он ей верил безгранично, любил, как безумный, а она растоптала все его лучшие и глубочайшие чувства. И полная мужская беспомощность. И без всякой литературной игры. На тему женской измены Набоков не шутит никогда, ни в каком регистре.

То ли он был патологически ревнивым человеком, то ли имел для своих переживаний крайне веские основания. Не зря же Берберова говорила, что Набокову все завидовали из-за его жены.

Но в этом рассказе интересный ход. Посмотреть на болезненную тему глазами женщины. С безусловной опорой на Чехова, конечно. Результат великолепный. Жаль Набоков не сподобился целый роман написать таким образом.

А вот тут наш Владим Владимыч опять расшалился! Еще одна едкая, но крайне тонкая пародия на Бунина. Опубликованная при том, за десять лет до оригинала, то есть сборника «Темные аллеи». Впрочем, Бунин о нелепых и трагических любовях писал еще, когда Набоков в ползунки одевался. И вот ну никакого у него почтения к старшим товарищам по цеху! Конструкции их раскручены, приемы вытащены на поверхность, драгоценные находки ума и сердца высокомерно высмеяны.

Может быть, и поделом. Неужели же у Ивана Алексеевича ничего не ёкнуло по ложечкой, когда он писал свой рассказ «Натали», и он «на серьезных щах», как принято сейчас выражаться изваял свой шедевр любовной прозы.

Рассказ очень мрачный и жестокий, но совсем не холодно-эстетский. Глубокие нравственные принципы и правильное воспитание не позволили бы Набокову играть с подобной темой — извещение матери о смерти единственного сына.

Но в мелочах — и это сильно работает на контрасте — в тексте много легкого юмора и мягкой иронии. Набоков нигде об этом не говорит, но, судя по именам персонажей и их поведению, речь идет о берлинской диаспоре российских евреев. Всемирно-открытый автор, да еще с женой-еврейкой чрезвычайно точно в нескольких чертах изобразил быт и нравы этой этнической группы.

И вот почему рассказ такой мрачный, на страшную тему. Он написан весной 1934 года в Германии, через год после начала ее нацификации. Умному и чуткому Набокову, в отличие от всяких там Чемберленов и Деладье, уже тогда было понятно, что ничего хорошего людей и их мир, им описанный, в ближайшем будущем не ждет.

Рассказ о нищем эмигранте — репетиторе и о его мучительном существовании. Очень грустная история. Сколько возможностей упущено, сколько дел никогда не будет сделано... Кажется, что рассказ назван просто издевательски, но нет! Финал, показывающий мир с трансцендентной точки обзора, рисует картину совершенство целого мира, составленного из мельчайших драматических и часто крайне скверных деталей.

Рассказ на популярную после Первой мировой тему «победитель не получает ничего» (написано практически синхронно с Хемингуэем). Но так-то сам Набоков всю жизнь скептически и с подозрением относился к успешным людям, вечным чемпионам. Если у вас все так гладко и ладно, значит в вас самих есть некий суровый изъян. Сноб Набоков, всегда призывавший милость к падшим, «звездящим» господам и дамам спуску не давал. И последняя фраза рассказа жестока, как меч палача.

Тот случай, когда мастер литературной игры становится на пуанты тонкого лирика. Горечь от осознания совершенных непоправимых ошибок — очень сильное чувство, человека всколыхнуть или перевернуть целиком может. Интересный образец рассказа, просто повествующего об остром психологическом переживании. История эта близка может быть любому сколько-то пожившему человеку.

Правда, Набоков не был бы самим собой, если бы в последней строке не упомянул «Крейцерову сонату». Историю, как известно, о музыке и женской измене. Игрок — игрок до конца, даже при гибели всерьез.

Вот как страдали дети из-за жестоких порядков при царизме! А дуэль — это варварский обычай.

Но если говорить серьезно — детство не тема Набокова. Он хотел быть самым оригинальным и своеобразным художником на свете, а что оригинального можно написать о детях. Они все одинаковые, слишком мал индивидуальный запас впечатлений, из которых личность складывается.

Вот и не удивительно, что Набоков не продолжил цикл рассказов о мальчике Путе. Зачем ему писать чужие книжки (одной шутки над Буниным достаточно, дальше будет не смешно), у него собственных замыслов хватало. А о похождениях и исканиях взрослого Пути можно прочесть в любой достойной биографии самого Набокова.

Вот за что люблю Набокова, так это за кристальную творческую честность. Он великий выдумщик, а не враль.

Все последние десятилетия после буржуазной контрреволюции, власть предержащие и подтявкивающие им идеологи призывают нас, тягловое население, потомков запоротых крепостных, примириться с царебожниками, хрустобулочниками и прочей золотопогонной сволочью, отправленной нашими предками на свалку и кладбище истории.

А вот добровольный эмигрант и ярый антибольшевик Набоков в своем прелестном рассказе убедительно показывает, что нам, людям будущей великой России, не зачем примиряться со всякими нищими духом отбросами истории, нам даже не о чем с ними говорить. Имя давно издохшего пуделя и то не вспомнить, да и не нужно.

Беспомощность и близорукость реакционных сил Набоков показывает не только через своего нелепого персонажа с издевательским именем Лев, но и собственным примером. Вот он цитирует речь другого брата — коммуниста Серафима о том, что индустриализация в СССР возможна только после модернизации сельского хозяйства. Тема для тех лет крайне актуальная. Но возразить автору на это нечего, разве что по-детски передразнить первую Пятилетку лошадью. А ведь речь шла, как потом оказалось, просто о будущем выживании русского народа.

Так что Набоков прав — примирение со старой Россией всего лишь жалкая бессмыслица.

Человеческое сознание — настоящая неизведанная земля. Даже его природа и происхождение неизвестны нашей довольно продвинутой науке. Нужны новые прорывы в неизведанные области знания, чтобы понять, что же у человека на самом деле в голове творится.

А пока — бесконечное поле для выдумок и спекуляций. На тему пограничных и прочих состояний сознания много за последние десятилетия понаписано и художественного, и псевдонаучного, но для начала 1930-х текст у Набокова получился крайне оригинальный и любопытный. Плюс его волшебная работа над языком и композицией.

И финальный блестящий парадокс — смерть, оказывающаяся жизнью.

Хрестоматийный для Набокова текст о парадоксах судьбы и сквозняках из Потустороннего, на которых трепещет одинокая человеческая душа. Рассказ с обнажением приемов, словесными выкрутасами и изящными стилистическими сцепками.

В одном месте Набоков пытается поддразнить известную марксистскую максиму, и, как обычно, мимо. Для тех, кто читает Набокова, но слабо знаком с учением МЭЛС, уточню: ОБЩЕСТВЕННОЕ бытие определяет ОБЩЕСТВЕННОЕ сознание. То есть нашу социальную мысль образует экономическая структура общества, в котором мы живем. А раздувать собственное ЧСВ, как это упоительно делает Граф Ит, и эгоистично трястись над собственной душонкой можно, конечно, при любом строе. Еще раз убедился, что Набокову нечего было сказать против учения о социальной справедливости. И в этом он правдив и честен, честное заблуждение.

У меня была точно такая же загонка, только по поводу тридцати семи лет. Так что я прекрасно понимаю Графа. Действительно было очень страшно. Хороший все-таки психолог Набоков.

Вспоминается ленинская формулировка: по форме верно, а по сути издевательство.

С одной стороны, это лирична я история о несчастливом дне одинокого мальчика, с другой — тонкая и смешная (из-за своей точности) пародия на Бунина с посвящением ему же. Только что вышла восхитившая весь мир «Жизнь Арсеньева», а молодой гений Набоков заяляет, что никакой сакральной тайны в творениях литературных «стариков» эмиграции для него нет. Он так тоже может километрами писать. И все эти рассказы о мирной усадебной жизни и прочих «хрустобулочных» восторгах — всего лишь натюрморты исчезнувшей реальности, оживление трупа истории. А для самого Набокова это просто упражнение в стиле, он пошел совсем другим путем.

А финал рассказа, с параллелизмом Пути и совенка, прекрасен. Маленькое литературное чудо.

Это рассказ характер и рассказ судьба. Еще одна одна филигранная игра артиса на банальную в общем-то тему, что даже в самой черствой и темной душе может гореть творческий, созидательный огонек, существовать тяга к прекрасному. Удивителен дар Набокова превращать обычные вещи в волшебные артефакты. В самой скучной жизни разглядеть драму трагического героя.

И в этом рассказе Набоков — великолепный мастер детали. Подход к ней у автора модернистский. Деталь может работать (физическое состояние Пильграма, коллекции) или нет (кабачок и его завсегдатаи). Хаос и абсурд вещей зачастую смертельно опасен, разбившаяся копилка может как помочь с билетом на трамвай, так и на тот свет отправить.

Рассказ замечателен также и тем, что это остродраматическое произведение без единого диалога.

И вот автора таких лиричных, грустных и светлых историй называли холодным литературным игроком, бездушным мастером-виртуозом. И называли так люди с вроде как безошибочным литературным вкусом. Возможно, поэтому Набоков и опубликовал этот рассказ только через четверть века(!) после написания, чтобы не разрушать репутацию высокомерного эстета.

Потому что сколько же нежности и любви к Человеку в этом рассказе. Даже над циниками-журналюгами, беспринципными хватами автор тут иронизирует очень по-доброму. Их тоже жалко — жизнь у них тяжелая и голодная. И сам главный герой Илья Борисович просто великолепен! Нельзя не восхищаться его писательским мужеством, упорством. Ужасно сопереживаешь его мукам творчества, надеждам на сердечный отклик доброжелательного читателя, авторскому тщеславию. Это еще один извод «маленького человека», который оказался на поверку большой и сильной личностью.

Однако, рассказ насколько душевный и лиричный, настолько же и смешной. Несколько раз смеялся в голос, не в силах удержаться. Но в пустом вагоне электрички это никого не смутило.

Шедевр! Читать все ценителям русского рассказа.

Был тут у меня давеча диспут на Фантлабе по поводу романа В. Сорокина «Роман». Похоронил, значит, Владимир Георгиевич классическую русскую литературу в своей книжонке. Вообще, в конце прошлого века много таких могильщиков было, которые собственную мимолетность и суетность пытались объяснить глобальными процессами.

А вот Владимир Владимирович еще за шестьдесят лет до этого был таким лютым постмодернистом (когда еще и сам модернизм-то был в зените возможностей), что смотрел намного глубже и глобальней. Он написал роман о том, как умирает сам мир.

То, что «жизнь коротка, искусство долго» тоже мысль не новая. Но Набоков свои «вечные темы» всегда раскрывает уникально. Например, с точки зрения квантовой механики. Ведь он был всегда остро современен в темах и идеях, а почти век назад споры физиков-ядерщиков о структуре мироздания были самым передовым краем науки. Гуманитарий Набоков и тут вставил пару своих веских слов.

Все в книге устроено по законам квантового мира. Принцип неопределенности: непонятно кто есть кто из персонажей и в каком направлении движется его сюжетная арка; парная связанность кукол-квантов (прокурор-адвокат, директор-тюремщик, Марфинька-Эммочка, палач-жертва), телепортация, разделение на параллельные реальности прямо по Хью Эверетту. И доходя до последней глубины — одна из самых безумных квантовых гипотез гласит, что сама Реальность существует только покуда существует Наблюдатель. И да — Бог играет в кости со Вселенной, тут Эйнштейн ошибся, а Набоков нет.

При этом роман для него классический, на две его главные темы: Потусторонность и художник и его место в этом мире. Инструменты стандартные — обнажение приема, шарады, аллюзии, опора на великую классику. Язык как пластичный хрусталь, как эманация духа живого (поэтому-то читая столь великолепную прозу и веришь Набокову, что искусство вечно. Ему декларации об этом не нужны).

Кстати, с Кафкой ничего общего. Ни по темам (за что осужден Цинциннат всем известно), ни по идеям. Тогда было целое поветрие писать книги о неких сюрреальных мирах, вспомнить хоть романы Буццати, Грака, Домаля. Художники не желали смиряться с «восстанием масс» и ужасами «мирового кризиса» вот и сбегали иногда в собственные виртуальные миры. К счастью, для Набокова (в отличие от его маски-Цинцинната) это стало лишь эпизодом. Он остался с нами, прозрачненькими, и продолжил ваять не тряпичных кукол — классиков, а шедевры изящной словесности.

Во второй четверти 20 века, как впрочем и позже, Набоков находился в эпицентре мирового культурного процесса, прежде всего литературы. В силу своего Дара, своей судьбы он не мог просто пописывать, чтобы читатель почитывал, поэтому даже сюжет для бульварной газетенки превращается у него в эпическое философское сказание о месте личности в наличном бытии.

Он так старательно открещивался от каких бы то ни было социально-политических контекстов своего творчества, что приходится прилагать усилия, чтобы вспомнить: Набоков творил свою русскую прозу в период Великой депрессии, в эпоху «мирового кризиса» между двумя мировыми же войнами. И в это время сюжет о бессмысленном насилии, немотивированном или случайном убийстве был бродячим и популярным. Одновременно с «Отчаянием» выходит «Почтальон всегда звонит дважды» Дж. М. Кейна, чуть позже Камю напишет и не опубликует «Счастливую смерть», а потом напишет «Постороннего» и обессмертит свое имя. Сартр напишет«Герострата» и заставит своего Антуана Рокантена изливать на бумагу целые потоки тошноты в одноименном романе. А вот рассказчик «Отчаяния» приходит в отчаяние.

У этого страшного чувства, у этого провала в экзистенции есть два уровня. В первую голову, социально-политический, якобы нелюбимый господином автором. В империалистический период развития мирового капитализма (совсем не случайно рассказчик мелкий коммерсант, дело которого терпит крах) тонко чувствующие, нервные, больные натуры приходят в экзистенциальный ужас, отчаяние, осознав бессмысленность своего существования, которое единственно и конечно, ведь никакого иного мира и бессмертия души не существует (от размышлений рассказчика о Рае волосы на голове шевелятся и сердце трепещет!). Бессмысленная жизнь в круговороте мелкобуржуазных забот, без выхода из этого круга, приводит естественно к вспышкам бесконтрольного насилия и гибели невинных. Кажется, выхода нет... Но опять же не случайно в нескольких узловых центрах романа рассказчик, как будто бы без причины, начинает расхваливать СССР и рисовать его светлое будущее. Делает он это в своей манере паясничанья и кривляния, делает это негодяй и мерзавец, ну уж извините: других типов и протагонистов в современном буржуазном мире у Набокова для нас нет. Так что выход есть, но автор его только едва намечает.

Другой пласт чувства отчаяния — эстетический. «Германн был сын обрусевшего немца»... С самого имени рассказчика начинается набоковская игра в классику. Роман буквально написан сплошными аллюзиями на русскую литературу Золотого века. Даже беглое, торопливое чтение немедленно считывает палимпсесты Пушкина (не дай мне бог сойти с ума, нет, лучше посох и сума), Гоголя (Ардалиоша — младший брат Ноздрева) и Достоевского (о последнем и сам рассказчик всласть рассуждает, ругмя ругая и не забывая обдирать как липку). Начиная за здравие со своего невероятного литературного мастерства, рассказчик, а на самом деле и сам автор, прикрывшийся им, как маской (также точно свихнувшийся Герман прикрывается маской глубокого и тонкого аналитика), приходит в отчаяние от того простого факта, что он не способен написать идеальное, безупречное произведение, от которого было бы в безусловном восторге все нынешнее и будущее человечество. Изъян есть в самом Бытие, в самой основе основ Вселенной материя распределена неравномерно, это необходимое условие ее существования, а значит идеал не достижим и так легко впасть в отчаяние от заведомо неудачных попыток. До того дойти, что взять за основу своей новой книги самую примитивную и тупую бульварную фабулу. Оказывается, даже великие художники могут отчаянно вопить в форме романа.

Таким образом, пусть «Отчаяние» и не стоит на самом ярком месте витрины творчества Набокова (говорю как промоутер шоколадной продукции), он является одним из краеугольных камней его литературного наследия. Главные мотивы творчества, идеи, художественные приемы, сделавшие его одним из трех главных русских писателей 20 века, здесь представлены в чистейшем концентрированном виде. Ограничивать знакомство с Набоковым этим романом, конечно, не следует, но все самое нужное и важное об этом писателе из этой единственной книги узнать можно.

1924 год, в моде психоанализ школы Фрейда. У них там есть такая вещь, как «влечение к смерти» (обычно ссылаются на ученицу Фрейда Сабину Шпильрейн, кстати, провёдшую даже практическое занятие по теме в 1942-м… но монолог уже уходит в сторону). Ну вот Набоков из этого самого влечения (причём _своего_, а отнюдь не героя своего несчастного) высасывает рассказ… впрочем, а вы ожидали от дальнейшего Набокова чего-то иного?

Но зато задолго до всяких полуживущих Ф. К. Дика имеем тему

Могу только рукоплескать отзыву Ночной Совы. Очень точный, верный и справедливый анализ романа ею проделан. У меня были предельно похожие ощущения при чтении книги, впечатления несколько иные, о чем ниже. В одном только позволю себе не согласиться с предыдущим отзывом: сюжет в романе есть, и он очень серьезный и важный. Фабула размыта, интрига — по большей части история любви — тоже имеет вспомогательный и второстепенный смысл (хотя от финальной сцены в доме Зилановых, когда туда пришел Дарвин со страшной вестью, сердце не защемит только у очень черствого человека). Но сюжет в романе — вещь важнейшая, только он и оправдывает этот роман. И сюжет этот — поиск смысла существования русского эмигранта.

Перед нами первый идеологический роман Набокова (привет Достоевскому!))

Он самого начала и до конца творческого пути экспериментировал в романном жанре, просто рассказывать истории ему не хотелось категорически. И вот он пишет мемуар (Машенька), пасьянс и вальс (Король, дама, валет), шахматную задачу (Защита Лужина), сценарий (Камера обскура), литературоведческое исследование (Дар) и так далее, и так далее. А Подвиг — достоевский роман-идеология.

В отзыве на «Защиту Лужина» я написал, что идеологические ошибки может допустить даже великий писатель. И через несколько дней я принялся за роман оказавшийся лютой антисоветской книжонкой! Практически все время чтения у меня волосы дыбом стояли, я пылал праведным гневом, я презирал и ненавидел этого высокомерного великосветского болвана ,который ни черта не понимал ни в истории России, ни в планах ее развития и эволюции российского народа. Можно тезисно пробежать по нескольким из десятков просто вопиющих фактов, коими переполнен роман.

После нескольких изумительных страниц, посвященных путешествиям маленького Мартына, Набоков начинает лупить по главным идеям и смыслам.

- Подросток Мартын в Крыму мечтает о том, как первым на коне, с шашкой наголо ворвется в «мятежную Москву». (Замнем для ясности всенародную суть советской власти и предельной легитимности большевиков. Допустим, они мятежники. И против кого же они восстали? Уж не против ли тех путчистов и узурпаторов власти ,что в результате многоуровневого заговора в феврале 1917 года скинули с трона Николашку Кровавого и прикрыли лавочку тысячелетней российской монархии? И какого отношения к себе они после этого хотели? Но, конечно, мальчика Мартына такие тонкости не интересуют).

- Мартын с матерью эвакуируются из Крыма на канадском пароходе (причины панического бегства не ясны, ну да ладно). Мартын видит спасшегося на этом пароходе спекулянта, в поясе которого зашиты алмазы. И Мартын этим доволен. (То есть подонок и мерзавец спекулянт, который наживался на человеческом страдании и горе, — хороший, а красноармейцы, которые его могли убить и пресечь преступную деятельность злодея — плохие?)

- Еще одна «жертва» новой власти — поэтесса Алла Черносвитова, коя открыла Мартыну «радости страсти». Эта полусветская блядь, подстилка высокородных упырей из императорской фамилии, привыкшая сладко жрать и спать, транжиря высосанные из податного населения денежки, оказывается теперь несчастной гонимой изгнанницей. Как жаль столь милого нежного глупыша...

- Великолепный дядя Генрих из Швейцарии, приютивший Мартына с матерью и щедро их одаривший благами, взамен утраченных, «усадьба сожжена сволочью» (это он о замордованном, запоротом и тысячу лет угнетаемом русском крестьянстве). Легко ему и приятно делиться такими благами. Только что дружки и коллеги по опасному бизнесу дяди Генриха развязали и провели чудовищную по своим задачам и несправедливости мировую бойню, закопав в глину 10 миллионов здоровых молодых мужиков, разрушив государства и принеся неисчислимые страдания десяткам миллионов по всей планете. После подбития барышей можно и помочь с легкой руки любимому племяннику!

- Поступив в Кембридж, Мартын высокомерно не интересуется политикой, и знакомые англичане (!), как раз в это самое время развязавшие в России Гражданскую войну и вторгшиеся на ее территорию интервентами, ему рукоплещут и всячески его позицию одобряют! Еще бы! (Набоков, правда, тут не удержался и написал, что от Мартына ждали еще большей податливости и покладистости, но тот как-то застеснялся и таки не уступил, не стал за мылом нагибаться))

- Приятель Мартына по колледжу — фальшивка Дарвин. Описывается эпоха «потерянного поколения». Дарвин провел три года в окопах, воевал в Месопотамии, и все, что может об этом вспомнить, как он издавал там юмористическую газетку, веселя товарищей. О том, как десятки тысяч этих товарищей были убиты или сгнили заживо в турецком плену, он не вспоминает. Похоже Дарвин — единственный молодой человек, которому понравилось на Первой мировой, и он с нее вернулся только окрепшим.

- Политик Зиланов из Лондона, в семье которого Мартын проводит выходные и в младшую дочь которого влюбляется. Этот Зиланов спасся от большевиков по водосточной трубе (зачем спасался? Участвовал в одном из десятков антиправительственных заговоров 1918 года?). Чуть позже он в польско-петлюровском обозе побывает в Киеве, после возвращения не солоно хлебавши соратники ждут от него статью-мемуар. Видимо о том, сколько он с дружками русских людей успел повесить за месяц польской оккупации Украины.

И подобного добра в этом романе море разливанное! Каждую страницу можно подробно откомментировать в политико-экономическом ключе, разбивая в пух и прах все натяжки, подтасовки, фальшивки и элементарную интеллектуальную близорукость Набокова.

Но помимо фактуры романа ведь есть еще и сюжет! Сквозь весь этот феодально-буржуйский пафосный мирок движется юноша Мартын, ищет свое место в нем. Учеба, спорт, любовь, жизнь простого труженика — нигде он не чувствует себя своим, органической частью социума. И тогда он приходит к идее индивидуального подвига — перейти нелегально границу СССР и через сутки вернуться. Кроме того, что все предприятие не имеет ни малейшего практического смысла, затея просто дурацкая. Ведь никто Мартыну в визе не отказывает, и он может посетить Союз, когда ему заблагорассудится. Похоже, что нарушение советских законов — единственная его цель, все, что может удовлетворить его амбиции. Это клокочущая нравственная и духовная пустота.

И это сама мякотка! Ради чего книга написана. Набоков — высокоразвитый интеллектуал, а не агитатор, пропагандист и дидактик. Его роман — антисоветский пасквиль только на уровне поверхностного натяжения, но в глубине! О, эта великая набоковская глубина, делающая его одним из сложнейших писателей 20 века при всем блеске и легкости его стиля! То, что делает его писателем-классиком...

Он написал великую трагедию о русском изгнаннике, пусть добровольном, эмигранте, который больше всего взыскует смысла своего существования и не находит его! Потому что его попросту нет! Оторванный от своей родины, от своего народа, одинокий и ненужный все прочей Вселенной, он может только отправиться в тартарары и без следа сгинуть! Так, что даже могилки не останется...

Вся идея и судьба русской эмиграции, любой волны, — это мертвые идея и судьба. Набоков это показывает не только своим блистательным романом (десятки страниц написаны таким невероятно прекрасным языком, такую бурю чувств и воспоминания пробуждают, что сердце заходится в трепете!), но и всем творчеством и своей судьбой. Исчерпав до донышка тему гибели дореволюционной России и носителей ее сознания, он отправился за океан и стал великим американским писателем.

Ненавидя и озлобляясь на Набкова все время чтения, я закрыл книгу с восторгом и пиететом перед его могучим творчеством. В чем-то он ошибался ,что-то не готов был принять ни в коем случае из-за воспитания, происхождения и тп., но в главном и сути он оказался навсегда прав! И потому дорог и нужен своей Родине и своему народу во все времена.

П.С. Интересно, что одновременно с Набоковым точно к такому же выводу по поводу судьбы и смысла эмиграции пришел один из его главных литературных врагов — поэт Георгий Иванов (вчера, параллельно с Подвигом, я прочитал сборник стихов Иванова «Розы» 1931 года):

Хорошо — что никого,

Хорошо — что ничего,

Так черно и так мертво,

Что мертвее быть не может,

И чернее не бывать,

Что никто нам не поможет

И не надо помогать.

1930

Когда читал, вспомнил прейскурант из публичного дома, в котором наблюдение за наблюдающим оценивается в два раза дороже, чем простое наблюдение...

Возможно, жизнь в Германии так повлияла на Набокова, ведь это страна Гегеля («все действительное разумно»), но вопрос о реальности Реальности чрезвычайно его волновал. Абсурдность, нелепость и случайность происходящего вокруг сбивала с толку, нужно было разобраться с помощью тех средств, коими он располагал. Например, литературным даром. В «Защите Лужина» вопрос поднят глобально, но повесть, компактный и очень личный жанр, потребовала конкретики.

И вот Соглядатай пытается понять, жив ли он? И если жив, то до какой степени? И кто такой, наконец, этот Смуров, что вечно крутится под ногами и мешает серьезным романтическим планам?

Да, в повести поднята тема двойничества (привет противному Достоевскому!), но, думаю, главное тут следование Набоковым гоголевским традициям. Со времен Павла Ивановича Чичикова такого обаятельного подлеца русская литература не знала. Мошенников и подонков было пруд пруди, но вот чтобы хитроумный пакостник взялся за дело засучив рукава... При этом и жалеешь его, и сострадаешь ему и переживаешь за него, как за близкого человека. Даже когда он начинает рассуждать о вещах, понимания которых у него нет ни на грош, о «Капитале» и марксизме, я, убежденный коммунист, смотрел на это сквозь пальцы. Потому что жалкий он, милый и почти безвредный (фашистом он точно не станет, ведь подлец, а не подонок!).

Обычно я защищаю персонажей Набокова, отстаивая их правдоподобие и жизненность, но тут у него другая задача стояла. Ему были нужны зеркала, для отражения конкретной персоны, в том числе кривые, поэтому повесть населяют либо карикатуры (Роман Богданович), либо отражающие плоскости. Ваня — просто пустоголовая самка, которая только две связных фразы и смогла произнести, ее лепший друг Мухин и вовсе ничтожество. Исключение, конечно, Смуров, над разгадкой которого бьется наш несносный наблюдатель, проявляя поистине удивительные детективные навыки.

Наверно Набоков, выходец из англоманской семьи, еще в детстве читал о приключениях Шерлока Холмса в оригинале. И сильно впечатлился. Потому что в произведениях его чувствуется вкус к детективной интриге и тонкое ее понимание. «Соглядатай» не исключение. Фабула развертывается виртуозно, и до самого финала-перевертыша читатель не догадывается, куда все это вырулит.

Но книга много глубже и шире детектива, она вообще одна из лучших повестей, написанных на русском языке, и перечитывать ее в который раз — сплошное удовольствие. И для знакомства с бессмертным классиком самое то!

Величие классики заключается в том числе и в бесконечной вариативности ее прочтения. Близорукие историки литературы, жившие в конце 20 века, называли Набокова одним из первых постмодернистов. Но вот постмодернизм опал, как омертвевшая шелуха, и нет его как не было, а проза Набокова свежа и цветуща, как и девяносто лет назад! Только ярче сияет, скинув очередной ярлык.

Сейчас Набокова хорошо читать, как пионера в исследовании одного из важнейших вопросов современности. Насколько реальна реальность? Над вопросом этим ныне бьются многие физики, математики, философы, духовные практики. Насущная реальность такова объективно или она такая потому, что наши органы чувств ее так воспринимают? Вселенная — это развернутая во времени и пространстве программа или наличное Бытие истины? Существует ли Создатель?

Шахматы в третьем романе Набокова выступают как метафора, модель, инструмент. Все в неразрывном единстве. Что не может позволить себе наука, с блеском использует искусство. Но помимо особого художественного мира, в своем микрокосме пытающегося смоделировать Макрокосм, нужен был и особый герой, ведь без наблюдателя, «мыслящего тростника», невозможно само наблюдение, анализ и итоговый синтез идей.

Погруженное в текущий момент обыденное сознание плохо воспринимает противоречия и диалектическую динамику развертывающегося континуума. Требуется отстранение, остранение. Мозг изучают по его органическим поражениям. Подоплеки реальности иной раз лучше вскрываются искаженным восприятием. И вот у нас сумасшедший шахматист. Набоков в очередной раз разыгрывает свою любимую, злую и опасную, игру. Шахматы в романе — дело десятое, как в рассказе о цирковом клоуне (Картофельный Эльф) десятым делом оказывается цирк. Это только отправная точка для начала изучения высших контекстов бытия. Искаженная, смещенная работа сознания Лужина позволяет ему отстраниться и увидеть Механизм, скрытые пружины, двигающие Сущее. Он шахматист и для него естественно свои наблюдения и открытия понимать и отражать в шахматных терминах, что Набоков специально много раз подчеркивает. Языковой инструмент (тут писатель обогнал на полвека структуралистов), а не подмена одной системы координат другой.

Несколько раз близкие к Лужину люди пытаются вернуть его в профанную обыденность. Родители, жена, Валентинов, но величие и трагическая судьба Лужина в том, что он слишком ясно видит (со своей шахматной точки сборки) Неправильности бытия, пытается найти выход и обрести высшую защиту сразу в духовном мире, считая физический мир (возможно, справедливо) обманом и ненадежной опорой и терпит крах.

Конечно, Набоков, будучи очень умным и талантливым человеком, осознает ограниченность своих возможностей (где-то когда-то он так и сказал: «мои слабые силы»), поэтому в романе своем он только формулирует точные и страшные вопросы о действительности нас окружающей. Он дает ответ лишь на один вопрос.

В последних, чудовищных по своей жути, строках романа, когда уже ничего нельзя исправить Александр Иванович Лужин понимает, что смерть не выход. Неверный ход, ошибка в защите. На экзистенциальные вызовы реальности нужно отвечать собственным существованием, а не полным и окончательным нигилизмом. В этом великий пафос книги. И Набоков утверждал его всей своей долгой жизнью и обильным многогранным творчеством.

Несколько слов о еще двух аспектах. Набоков любил дурачить своих присяжных критиков. Когда те утверждали, что все его персонажи — заводные марионетки, он послушно соглашался. Возможно даже, с ехидством потирая руки. Большей чуши о подавляющем большинстве героев его книг сказать нельзя. В «Защите Лужина» мы встречаем целую галерею великолепных человеческих типов — Лужин-старший, Валентинов, невеста-жена, теща, тесть, нэпманша. Набоков — отличный портретист. Он даже массовку гостей молодоженов ухитряется превратить в галерею незабываемых персоналий. И, конечно, трагический Александр Иванович. Человек с больной головой и здоровым, чистым сердцем. Любишь его, как родного, сопереживаешь его нескладной жизни, ужасаешься страшному концу.

И еще. Одним из важных персонажей книги является гостья из СССР, мелкобуржуазный выкормыш короткой эпохи НЭПа. Она отвлекла внимание Лужиной и не дала ей вовремя усмотреть опасность. Лужина с нэпманшой пытается вести идеологические споры, даже соответствующую литературу и прессу начинает почитывать, чтобы быть вооруженной. И тут становится понятно, что противопоставить советской идее Набокову нечего. Царскую Россию он ни в грош не ставит (квартира родителей Лужиной), выкрутасы западной демократии в послевоенной Европе ему что нож в горле. Только и остается, что высокомерно поругивать Совдепию, ни в малейшей степени не конкретизируя критику. «А там свободу душат!». Каким образом, чью свободу? Не дает ответа. В этом и беда всех «непредрешенцев», в том числе незабвенного набоковского папаши — не было у них ответа, и у их идеологических потомков, кои правят бал сегодня на нашей бедствующей Родине, его тоже нет и не будет. У Набокова, к счастью, хватало высоты духа не предъявлять к Отечеству материальных претензий. Ну, а идеологически заблуждаться могут даже великие писатели.

Вот, к месту, и еще одна шарада Судьбы, которые так любил отмечать Набоков. Он родился в один день с Лениным, юбилей которого мы сегодня отмечаем, а не с Шекспиром, как он пытался всех уверить.

В нарушение непреклонной авторской воли (ах, как приятно насолить — даже посмертно — этому высокомерному снобу!) я прочитал эти рассказы по тексту Полного собрания в том порядке, в каком они были написаны и опубликованы впервые, а не в том, в каком их расположил под одной обложкой сам Набоков.

Не помню, что я там понял двадцать с лишком лет назад, когда совсем юнцом впервые прочитал эту книгу. но нынешнее чтение вызвало бурю чувств и половодье мыслей.

Как все это чертовски свежо, дерзко, талантливо! Какую глубину мысли и коварную изощренность литературных инструментов демонстрирует этот начинающий прозаик! В багаже его только два романа и горсть рассказов, а его уже можно ставить вровень с признанными классиками.

И это не случайно.

Уж не знаю, какими глазами читали его синхронные критики — «это все иностранщина, немецкие романы!» — все же прав тот историк литературы, чье имя мной накрепко позабыто, который написал, что Набоков в своем творчестве суммирует все достижения русской классической литературы Золотого века от Пушкина до Чехова. Эту тезу первый сборник рассказов с блеском доказывает. Тургеневские ноты, толстовские и — о, ужас! — достоевские с легкостью считываются в этих текстах любым мало мальски образованным читателем. Есть также рассказы, сработанные под Куприна и Бунина. Он также идет вровень со своими ровесниками из «южно-русской школы»: Катаевым, Бабелем, Олешей и тд. И при этом он великолепно оригинален.

Это уже тот подлинный Набоков, которым и останется на протяжении следующих пятидесяти лет. Явился готовый мастер, который пока только исследует границы и возможности своего «бесконечно послушного русского языка» (а ведь он потом сможет с блеском транслировать его в столь же послушную английскую речь!). Вот и резвится. Читая рассказы в последовательности создания, поражаешься, что «Благость» (1924 г.) и «Подлец» (1927 г.) написаны на одинаково высоком уровне. С точки зрения формы они практически безупречны. У них только содержание разное.

Потому что уже с первых шагов Набоков выкатывает орудия главных калибров. Сразу открывает свои две генеральные темы, одну из которых впервые отметила Вера Набокова сразу после его смерти, а другую выделил Ходасевич еще в начале 1930-х. Это Потусторонность и художник и его приемы. За первую тему отвечают в основном рассказы настроения вроде той же «Благости», «Порта», «Письма в Россию», в которых практически нет фабулы, и автор просто показывает эмоциональный отклик персонажей на восприятие самой текстуры бытия. За вторую — рассказы-анекдоты, в которых герои попадают в нелепые или страшные, или и те и другие вместе, ситуации выпутываются затем из них или покорно тонут в пучине — это волшебная «Сказка», титульное «Возвращение Чорба», обманчивый «Пассажир» и невероятный «Подлец».

И если бы автор не умер сорок с лишком лет назад, можно было бы смело заявить, что новый Гоголь таки явился, и пожелать ему дальнейших успехов. А так просто возблагодарим Судьбу, что в русской литературе есть такой великий и прекрасный писатель, читая которого постоянно развиваешь собственный ум, душу, вкус и тонкость восприятия бесконечного насущного Бытия.

Для тех представителей новых поколений читателей, кто хочет узнать, кто такой Набоков, но боится фрактальных сложностей словесных узоров прозы и заковыристых игрищ постмодернизма, можно смело советовать начинать знакомство именно с этой книги.

Ироничное стихотворение на излюбленную тему Набокова — Потусторонность — интересно и волнительно своей предсказательной силой. «Моя душа, за смертью дальней...» После написания этого текста Набоков прожил еще пятьдесят лет, так что тут все сбылось, но... Мыкаясь всю жизнь по половине земного шара, он еще в молодости предположил ,что и после смерти ему не будет ни душевного, ни бытового покоя... Даже в Раю...

И вот тут, надеюсь, он ошибся)) Несправедливо было бы, за все заслуги...

Может ли добрый, но трусливый человек прослыть подлецом? А судьи кто? Пьяные бездельники, пошляк-ловелас? Изменщица?

При всей виртуозной игривости и юмористичности рассказа вопросы в нем поставлены высоконравственные и крайне серьезные. как вообще адекватно должен реагировать человек на внезапно обрушевшееся на него несчастье? Есть ли тут стандарт, эталон поведения? Мы все периодически оказываемся перед экзистенциальным выбором ,и каждый делает его в меру отпущенных ему душевных сил. Я бы не стал осуждать решение Антона Петровича. Вреда-то он никому не причинил. До самого конца так и остался пострадавшим и жертвой. А вот мерзавца Берга можно только осудить. Набоков, кстати, так и делает. У него всегда уверенные в себе, успешные и самодовольные люди — отрицательные типы. С душком-с...

Социальные потрясения, ведущие к прогрессу или деградации общества неизбежны. И локомотив истории проезжается по судьбам людей. История из рассказа печальная, но закономерная, мы все за последние двадцать-тридцать лет и не такое пережили-перевидели. И очень легко понять и войти в положение Николая Степановича и его...

Ох и плут этот Набоков, ох и фокусник... Ведь и первые читатели рассказа уже прочли «Машеньку», так что его сюрприз удался!..

Кстати, этот Николай Степанович приехал из Африки, а ведь точно так же звали и другого «африканца» русской литературы — Гумилева, одного из главных учителей молодого Набокова. Дань памяти...

А вот тут вовсю работает другой известный прием Набокова — «обнажение приема». И в финале читателя поджидает двойная обманка, как в развязке, так и в обстоятельствах, при которых история была поведана. Ведь это

Но шутка Набокову, конечно, удалась!

Читая рассказ, подумалось: а не понюхивал ли Набоков эфир? Так ,ради писательского интереса? Потому что от кокаина такого прихода не бывает, а прочие психоактивные вещества вроде тогда и не употребляли.

Впрочем, ощущение измененного состояния сознания, когда оно превращается в чистое восприятие, передано великолепно. Разве что это не так страшно. Сильная долгая медитация приводит к такому же эффекту. Ну, ничего: повтыкаешь, повтыкаешь, да отпустит)

А вот трагическая развязка вызывает куда более сильный душевный трепет. И опять эти потрясающие чувства детали — крохотный шрам на виске...

Возможно, Набоков все-таки самый мистический русский писатель при всем своем реализме и атеизме. Куда там тому же Булгакову...

В этом рассказе, кажется, впервые Набоков применяет свой удивительный прием замедления или растяжения времени. Когда Эрвин в финале устраивает погоню за последней избранницей, этот бег страсти растягивается на две страницы плотного текста великолепной вязкости, который не перескочить, потому что ритм прозы держит. Читатель изнывает: «ну, скорее, кто же она, чем вызван этот невероятный трепет намерения?!» А потом — бац! — и внезапный финал только сильнее оглушает.

Очень сильный ход, мастерский!

Письмо — репортаж в будущее. Буквально нам, жителям двадцатых годов 21 века. И я лично благодарен рассказчику, что он не послушал своего приятеля, а поделился своими наблюдениями над бытовыми приметами времени. Ведь сила вещей очень могущественна, но часто они оставляют слабы след в прозе, будто и не определяют во многом русло течения жизни. К счастью, Набоков писатель не того пошиба, чтобы манкировать предметами, загромождающими действительность. И читая его первый сборник рассказов очень живо представляешь мир, в котором происходит их действие. Словно на «машине времени» прокатился.

Вот она подлинная смелость художника! Такой высокой пронзительной нотой открывать свой первый сборник. Схватить читателя за горло и как следует тряхануть, чтоб глаза на лоб вылезли. «А что ж там впереди меня ждет?!» — подумает ошарашенный читатель. Очень много всего.

Рассказ ситуационный. Характеров нет, так, мгновенно схваченные, но точные образы. Есть острая фаза человеческой трагедии. И еще — в самом начале творческого пути — Набоков открывает сразу две из нескольких своих главных тем: попытка открыть ходы в потусторонний мир, наладить связь и уступка искусу, потакание собственной страсти с целью преодоления.

Одинокая берлинская ночь описанная матовым петербургским стилем. Еще одно стихотворение в прозе Набокова. Как хорошо ему удается без напряжения и натуги, плавно передать тонкие переливы настроения — от усмешки до пронзительного вздоха — простым течением речи. Счастью его рассказчика веришь. Как камертон, она вызывает схожее колебание струн в собственной душе.

Жизнь! Набоков будто говорит своим будущим критикам, что он не отстраненный и холодный естествоиспытатель, и ему присущи теплые человеческие чувства. И острое ощущение счастья он переживает с тем же душевным трепетом, что и другие смертные. Внечеловеческая красота природы ничего не даст душе и страдающему сердцу без соприкосновения с чудом живой жизни.

И все это сказано в моей любимой манере динамического развертывание метафоры. Мальчик убивал бабочек, а после его смерти бабочка ожила.

Кажется, этот рассказ называют увертюрой к «Защите Лужина»... Талант и безумие, безумный талант... Любовь светской женщины, к художнику парвеню...

Набоков, используя технику классической русской литературы, умеет показать, что он не только оригинальный стилист, но и большой выдумщик по части сжетостроения... И как только такие нелепицы писателям в головы приходят?!. Да еще и оказываются виртуозно исполненными...

А эти детали — гульфик, хромота, скрученная фига!.. Блеск!..

Это большое стихотворение или даже короткая поэма в прозе. С прямым, что крайне редко у Набокова религиозным высказыванием. И хочется воскликнуть: Новый Гоголь явился!

Ан нет! Набоков чуть ли не с литературных пеленок был слишком своеобычен, чтобы послушно подражать классикам. Увлекши читателя на трансцендентную стезю, он совершает на глазах изумленной публики изящный пируэт, и рассказ оказывается поэмой о страстной и высокой любви, что преображает мир и движет светилами.

Печальная, но поучительная история. Очень внимательный и чуткий к деталям человек, прочитал нам урок о грехе беспечности и невнимательности. Счастье человека слишком хрупко, чтобы относится к нему легкомысленно.

Написано блестяще, хотя, возможно, со знаками и символами смерти имеется некий перебор. Но это все от молодецкой удали, осознания своих сильных сил.

Более полувека спустя ученик Набокова (и оппонент одновременно) Виктор Пелевин на эту же тему напишет отличный рассказ «Вести из Непала».

Великолепный фокус! Сам фокусник Шок его несомненно бы одобрил.

Написать рассказ про цирковых артистов, в котором цирка не будет практически вовсе. Только как отправная точка для совершенно чеховского по своему строю сюжета. И я это лишь приветствую. С раннего детства терпеть не могу цирк. Мне всегда казалось странным смеяться и радоваться грустным, печальным вещам. Цирковых было очень жалко, как не может не быть жалко несчастного Картофельного Эльфа.

В этом рассказе Набоков меньше внимания уделяет деталям, хотя и жонглирование ими прекрасно. Больший акцент делается на фрактальной сложности сцепку мелких и мельчайших событий, причинно-следственные связи тянутся друг за дружкой, как сплетенные разноцветные платочки из рукава фокусника. А последний из них будет черным.

Не боясь громких слов, это шедевр в малом эпическом жанре.

И, безусловно, звонкая звукопись фраз бесконечно прекрасна.

«О мир, мир утраченный!»

Напряжения в рассказе, конечно, нет — все растворено в солнечном свете и самой текучести бытия, но есть изгиб эмоции. И создается она в перепаде между тогда и теперь. Березовая роща и Индокитай, крымски косогор и негр с лицом словно мокрая галоша. Русская проститутка, притворяющаяся француженкой.

Судя по рассказу, и впрямь Набоков прожил на юге Франции счастливые месяцы. Никакой ностальгической боли, легкая улыбка над насмешками и превратностями бытия.

И такая потенция была в этом начинающем авторе. Остался бы в Советской России, мог бы стать одним из зачинателей «южно-русской школы» письма.Вместе с Бабелем, Катаевым и Ильфом с Петровым.

В каждой строчке этой изящной и тонкой миниатюры видно, как начинающий прозаик млеет от удовольствия, даруемого самим процессом письма. Он пытается создать настроение горя от любовного страдания, но текст слишком «вкусный» (иного термина и не подобрать, слова на языке таят), им невольно увлекаешься, забывая о переживаниях героя.

И какая хищная внимательность к деталям! Кажется даже, что их количество чрезмерно и они загромождают течение событий в рассказе. Но где-то к середине текста становится понятно, что не событийная канва цель авторского высказывания. Главное здесь — перемена — и кардинальная — настроения, и даже глубже, точки сборки в миросозерцании рассказчика. И совершается этот переворот в сознании именно через изменения отношения к деталям окружающего мира. Они — точки опоры, а не громоздкая помеха. Осмысляя деталь, проникая в суть ее существования, страдалец превращается в художника. В этом и есть ядро и смысл рассказа, а не в разбитом сердце и разочаровании в любви.

И еще. По тональности и строю фраз текст напоминает раннего Бунина.

Ни одной реплики в миниатюре. Блестящая увертюра ко всему корпусу прозы Набокова.