Энтони Бёрджесс, «Заводной апельсин»
Если автор заставил вас ненавидеть главного героя всей душой, значит ли это, что книга мерзкая и вообще мусор, не достойный быть оцененным выше армадовской жвачки? Если из-за 
И каковы вообще критерии хорошей книги, заслуживающей прочтения? На мой взгляд, книга должна быть гармоничной, логичной, в ней должен быть соблюден баланс между философским, социальным и психологическим аспектом. Для ввиду его закостенелости довольно сложного жанра антиутопии этот баланс важен вдвойне.
Хотя психологический аспект может отступить на второй план, ведь большинство антиутопий в той или иной форме рассказывают о взаимодействии личности и системы, а в такой типовой ситуации персонаж тоже может быть вполне себе типовым. Однако «Заводной апельсин» — не «Мы» Замятина, общество Бёрджесса не подчинено тотальному контролю, оно более индивидуально, а, значит, и герой должен быть более реалистичным.
Конечно, пусть и отрицательные, но сильные чувства, которые вызывает Алекс — от ненависти до отвращения — несомненный показатель мастерства автора. И то, что Алекс типичный продукт системы, а, значит, делать его не типичным было бы странно, вполне объяснимо. Но мне кажется, Бёрджесс мог бы сделать персонажа более цельным, а его развитие — логичным. Да, конечно, убедительно показать невыплеснутую энергию подростков (Неужели вам никогда не хотелось орать во все горло или начать швырять все подряд о стены?), пусть и в уродливо-гипертрофированной форме, автору удалось. Но вот со степенью гипертрофированности возникают серьезные проблемы.Потому концовка, в которой Алекс кардинально меняет взгляды на мир, списывая это на взросление, вызывает смех. Можно вырасти из детских шалостей, вроде ора на родителей, возвращения в студенческое общежитие под утро, вырезания на коже названия любимой группы или даже легких наркотиков, но из убийств, грабежа и изнасилований, тем более обильно приправленных прожженной тюрягой, не вырастают.
Поэтому финал Бёрджесса кажется скорее не выводом умудренного опытом человека, а наивной надеждой, наспех прикрывающей глубокий страх и неуверенность. Так что упущение в психологическом аспекте произведения напрямую влияет на два других, а фальшивить в социальной и философской сферах претендующему на написание антиутопии никак нельзя.
Впрочем, до финала еще надо добраться, а вот на пути туда роман не может не радовать. Буднично, мимоходом, но, как ни удивительно, ни в коем случае не поверхностно, Бёрджесс ставит очень любопытные вопросы и горько констатирует очевидное.
Алекс — отвратительная личность, любящая классическую музыку. Разве может отвратительное и злое любить красоту или наоборот, любящее классическую музыку быть плохим? Мы как-то привыкли, что если человек увлекается искусством, он — воспитан, интеллигентен, интересен. Как же Алекс? Еще одна недоработка автора?
Кто такой Алекс — подросток, определяющий и создающий мир вокруг себя, или сам в свою очередь продукт системы в целом? Тут, по-моему, Бёрджесс тоже вполне конкретен. Алекс применяет насилие, но и к нему применяют еще большее насилие. Его бьют стражи порядка, бьют заключенные в тюрьме, бьют охранники и врачи, старики и интеллигенты, бьют враги и друзья. Общество пропитано насилием, порождающим еще большее насилие. Око за око? Нет, око за око, а потом за то, что наболело, накопилось и требует быть выплеснутым, за то, что ты слабее, моложе, не сопротивляешься, оказался под ногой в конце-то концов. Жертвы Алекса сами создают мир, в котором живут. От этого преступления главного героя не нашего времени не становятся менее бесчеловечными, но хотя бы находят объяснение их причин.
Становятся ли навязанное добро настоящим и лучше ли оно, чем свобода воли? На этот вопрос каждый читатель сам найдет ответ, поэтому поставим его чуть по-другому. Заслуживает ли насильно ставший беспомощным подонок того мира, в который его выпихнули? Какую бы ненависть парень не вызывал, мир вокруг него еще гаже, гаже настолько, что даже для негодяя Алекса трудно не найти хоть каплю сочувствия.
Причем больше всего сочувствия он у меня лично вызвал не тогда, когда его в очередной раз избивали (поделом, кстати), а тогда, когда его начали использовать для политических целей. Как бы мерзко не было стихийное насилие, несдерживаемая буря ярости, елейный макиавеллизм расчетливых политиков, что стоящих у власти, что «благородных революционеров», не брезгующих отпетым подонком, хуже, много хуже. Вам жалко писателя, чью жену изнасиловали и убили, писателя, все еще не утратившего человечности, добра и сострадания? А жалко ли вам холодного горе-Ленина, выхаживающего униженного и оскорбленного, сострадающего ему только для того, чтобы потом использовать в собственных целях?
Таким образом, хочешь того или нет, выбор прост — отвратительный Алекс или еще более отвратительный мир.
Как ни удивительно, при таком количестве насилия нельзя сказать, что «Заводной апельсин» тяжело читать. Продираться через язык надцатых (эх, несбыточная мечта — прочесть книгу глазами о русских словах слыхать не слыхавшего!) поначалу трудно, а вот через избиения почему-то не очень.
Помимо языка, оригинальной, но трудной для приспособления смеси английского с русским, роман выделяется продуманной композицией. Бёрджесс, в лучших традициях своего времени, проводит Алекса через его персональные Ад, Чистилище и Рай, затягивая туда же читателя. «Шалости» Алекса и его дружков и, соответственно, отвращение, испытываемое при виде них читателем, играют роль Ада, справедливое, но слишком мягкое наказание и шанс исправиться пародируют идею Чистилища, а вот Рай насильно доброго Алекса показывает, что как бы плох не был недоданте, блаженным ему там не выжить.
Итог:И все же я не смогу оценить роман очень высоко. Не из-за того, что Алекс мерзок, а автор его оправдывает (или так кажется наименее внимательным читателям), не из-за того, что от текста на латинице рябит в глазах и даже не из-за того, что растиражирован он был во многом благодаря известной экранизации. Все это как раз говорит о высоком качестве произведения, вызывающего живой эмоциональный отклик (было бы намного хуже, если бы читатели были равнодушны к Алексу и его зверствам, это показало бы, что Бёрджесс был прав в самом примитивном смысле), блещущего оригинальностью стиля (попробуйте придумать что-то действительно оригинальное и неиспользованное в ремесле, которому тысячи лет!), послужившего основой легендарного фильма (сколько вы сможете перечислить экранизаций, хотя бы не уступающих первоисточнику?). А вот недоработки психологии и совершенно искусственный трусливый финал, показывающий тотальную неспособность дать ответы на неплохо поставленные вопросы — уже намного более серьезное обвинение.
Рекомендация: Достаточная
цитировать
свернуть ветку
