Владимир Покровский: «Что такое турбореализм я не знаю, да и не очень интересуюсь». Интервью на сайте онлайн-журнала «Питерbook»

цитата

ВЛАДИМИР ПОКРОВСКИЙ: «ЧТО ТАКОЕ ТУРБОРЕАЛИЗМ Я НЕ ЗНАЮ, ДА И НЕ ОЧЕНЬ ИНТЕРЕСУЮСЬ»

Какбэ к выходу очередной книги Покровского в очередном «малом издательстве» (хотя на самом деле, конечно, совсем не по этому поводу).

Целиком читайте на сайте онлайн-журнала «Питерbook»:

http://krupaspb.ru/piterbook/fanclub/pb_fan_column....

— Владимир Валерьевич, откройте наконец жгучую тайну: кто придумал термин «турбореализм»? Я задавал этот вопрос Эдуарду Геворкяну, Андрею Лазарчуку, Андрею Столярову и многим другим — в основном кивают на вас. Как это было на самом деле и что должно означать это страшное слово?

— Термин «турбореализм» случайно придумал я, хотя до сих пор не знаю, стоит ли этим гордиться. Это было на одном из ранних «Интерпрессконов» — на втором, кажется, — и мы, как, наверное, это происходит и сегодня, проводили немалую часть времени в стихийных тусовках, иногда очень интересных. Однажды мы сгрудились в комнате питерских фантастов, и когда я туда вошел, речь держал Андрей Столяров. Он в этот раз с гордостью рассказывал о своем новом приобретении — компьютере из серии, которая шла следом за XT, речь, по-моему, об эйтишке, тогда очень продвинутой и популярной в нашей стране машине. Особенно Андрей гордился установленной там кнопкой «турбо», которая позволяла удвоить скорость компьютера. Я и тогда не понимал, да и сейчас не понимаю, в чем был смысл этой кнопки — мне казалось идиотизмом работать с отключенной турбо-кнопкой, чтобы иметь в два раза более медленный компьютер. Смысл-то, может быть, и был, какой-нибудь глубоко технический, наподобие перегрева процессора, но я его не видел и сказал что-то в этом духе.

Компьютерная тема была быстро исчерпана, и мы перешли к литературному трепу. Уже не помню, что конкретно там говорилось, но Столяров высказал тогда очень умную вещь, которая казалась мне само собой разумеющейся (сейчас, говорят, существуют и другие мнения). Он заявил, что фантастика должна быть реалистичной. Пусть Андрей меня извинит, если я перевираю его слова, но он что-то в этом роде сказал и, более того, подчеркнул, что фантастика должна быть реальней самой реальности.

Я вспомнил идиотскую кнопку «турбо», и заявил, что фантастика должна быть турбореализмом. Я так понял Андрея и, поскольку свято верю в польскую поговорку «цо занадто, то нэ здрово», решил пошутить над реализмом, который реальней самой реальности. Шутку приняли, но, по-моему, не поняли, и случайно сказанное слово быстро пошло в ход. Что оно такое — турбореализм в сегодняшнем понимании, — я не знаю, да, честно говоря, и не очень интересуюсь. По-моему, у этого слова слишком много значений.

— Стоит открыть любой фэнзин 1980-х, почитать воспоминания фантастов «четвертой волны» — имя Владимира Покровского звучит через слово. Покровский — звезда московского семинара молодых фантастов, Покровский — открытие «Малеевки», каждая публикация Покровского — событие, повод для дискуссии... Между тем, в «новейшие времена» в крупных официальных издательствах у вас вышла ровно одна книга: «Дожди на Ямайке». Ситуация совершенно непонятная. В чем тут дело на ваш взгляд?

— Для меня это очень сложный вопрос. Ответы на него в зависимости от времени и настроения у меня всегда разные, а всем нам хорошо известно, что если на один вопрос имеется десять ответов, то самый верный из них — одиннадцатый. Что-то мне не нравится кем-то высказанное предположение о том, что издатели просто не доросли до меня, великого. Хотя возможно, что я слишком сложно пишу (вот бы не подумал, но так говорят), чтобы быть коммерчески выгодным писателем.

Есть еще один ответ из той же плоскости — но о нем чуть позже, при разъяснении другого вопроса. Остальные ответы, повторяю, самые разные, и, естественно, в основном они, блин, сводятся к тому, что тут что-то не так не с издателями, не с читателями тем более, а именно со мной.

Я пишу мало и трудно, у меня очень неэффективная писательская кухня, но не я ее выбирал, она родилась со мной. Издателям это не нравится, их можно понять, их больше привлекают авторы, произведениями которых можно уставить целую полку книжного магазина. Но все-таки за прошедшую жизнь я написал хоть и не тридцать томов Диккенса, а всего лишь 3-4 толстенных тома ин-кватро, то есть 5-6 его томов, и это не так уж мало.

Можно перечислять причины и дальше, но остановлюсь на главной, про которую я знал всегда, и о которой, как это ни парадоксально звучит, догадался не так давно. Я рассказал о ней в одной из своих книг, изданных Сережей Соболевым (Липецк, «Крот»), и вот вам чуть-чуть отредактированная цитата оттуда:

«Однажды я решил, что единственное мое призвание — быть писателем. Но это было советское время, и мрачный фантаст, каким я вдруг оказался, в те понятия не укладывался. Приятель сказал мне, что надо устроиться на работу “поближе к печатному станку”, и я стал научным журналистом.

И это было, как я сейчас понимаю, самой главной ошибкой моей жизни. Потому что мне очень понравилось быть научным журналистом, я с увлечением этим занимался. Но я помнил, зачем я сюда пришел, и никогда не ставил перед собой целью сделать журналистскую карьеру. В результате, увлекшись журналистикой и не сделав себе карьеры писателя, я не получил ни того, ни другого. Писать рассказы и романы по-настоящему я мог только в отпуске или случайно попав в больницу. Поэтому, уважаемые будущие писатели, никогда не мешайте свое дело с чем-нибудь, хоть сколько-нибудь для вас интересным».

Иными словами, если ты захотел стать писателем, то для этого надо отказаться от всего другого и заниматься только литературой. Закон этот не универсален, один из очень популярных писателей сказал мне как-то, что литература не занимает в его жизни главного места. В моем случае этот закон сработал. Обрекай себя и свою семью на лишения, но бей в одну точку, тогда, по крайней мере, ты сможешь сказать, что хотя бы попытался. Я на это пойти не мог.

— За последние полтора-два года несколько ваших книг вышло в липецком издательстве «Крот» — последним, если не ошибаюсь, стал сборник «Парикмахерские ребята». Более того, в «малых издательствах» печатаются романы Андрея Столярова и Елены Хаецкой, публицистика Марии Галиной и Вячеслава Рыбакова, не говоря уж о сочинениях авторов менее именитых. Не напоминает ли это эпоху расцвета советского фант-самиздата во второй половине 1980-х?

— Я очень благодарен Сереже Соболеву за публикацию моих книг. Вообще, я считаю, что ему надо поставить памятник нерукотворный — я имею в виду онлайн-памятник, — за то, что он делает. Вы только посмотрите перечень книг, им изданных! То, что он стал публиковать мои вещи, мне лестно, я рад, что попал в этот список.

Формально вся эта деятельность, конечно, напоминает фант-самиздат, хотя и по уровню, и по функциям это что-то другое. Например, книги «Крота» от официально выпускаемых изданий отличаются только отсутствием ISBN, но теперь появляются издательства, такие же малотиражные и уже с ISBN. Так что можно уже говорить о параллельной литературе. Хорошо это или как, я не знаю. С одной стороны, идет мощный поток фуфла, на фоне которого этот жиденький ручеек незаметен. С другой стороны, есть интернет, где можно прочитать многое из того, что издается микротиражами, то есть получается, что, немножко погуглив, желающий может добраться до нужного, но недоступного текста. На все это накладывается финансовая сторона вопроса, когда автор микротиражной книги не имеет того гонорара, который мог бы получить, запустив свою книгу в обычном издательстве. Здесь все сложно, запутано, как тому и положено быть в эпоху перемен.