Другие

Это другой мир. И люди его населяют странные и непонятные. – Выпьешь с нами? – спрашивает мужчина лет сорока. – Давай 20 граммов налью! – извлекает он из-под трубы пластиковую бутылочку. – Не, я не пью, — отговариваюсь. Хотя выпить с ним поистине было бы служебным подвигом. Обколотый по краям граненый стакан и в нем плещущаяся жидкость для защиты зеркал машины от обледенения «Максимка». В мороз и она согреет, загасив при этом последние искорки здравомыслия. – Ну и зря, — равнодушно замечает он. Вместе с ним угощаются две женщины. Уже в летах,  каждой из них впору баловать внуков, а не жить на теплотрассе.

Невдалеке от трубы разведен костер, на котором греется котелок. Вокруг него самодельные столы, стулья. Ясно, что живет здесь немало людей. Они сейчас где-то на заработках, кто-то клянчит на улицах деньги, а кто-то работает: дворником, уборщиком в магазине...

Одна из присутствующих назвалась Ниной. Лет ей примерно 50. Так вышло, что она мне уже давно знакома. А история того знакомства такова:

-Девушка, вы что-то обронили! Подождите…

Оборачиваясь на оклик, натыкаюсь взглядом на испитого вида женщину. Вижу ее не в первый раз, день за днем она «окучивает» территорию близ университета. Скорчив жалобно-просящее лицо, обычно спрашивает, можно ли ей к вам обратиться, а потом просит денег. При этом она похожа на обезьянку – забытую и брошенную людьми, пристрастившуюся к алкоголю.

Отвечая на ее призыв, вижу, что действительно, доставая телефон из кармана, выронила какую-то бумажку. Возвращаясь, обнаруживаю, что не бумажка это, а тысяча рублей. Поднимая, благодарю женщину, которая улыбчиво морщась, не перестает восклицать: «А я же предупредила вас, а если бы себе взяла?! Но я не могла так сделать! Бог меня бы наказал. Ведь они чужие, кровно заработанные. Шутка ли пять тысяч?

-Не пять тысяч, а тысяча, — пробую ее успокоить. В лохмотьях, грязная и наверняка нетрезвая она снова повторяет: «Я добро людям делаю! Могла же себе взять…Только грех это! Дайте десять рублей! – И видимо испугавшись, что не дам, усиливает выступление: «Я в посадке живу, своего жилья нет. Вот хоть хлеба куплю!..».

Достав из кармана десятку, протягиваю ей. Она выглядит счастливой и напоследок, раздельно и весело так, вновь проговаривает, что людям добро делает. После чего мы говорим друг другу спасибо и расходимся. И, наверное, мучаемся вместе. Она от того, что могла в один миг разбогатеть. А я от вопроса: видела она или нет, что я выронила именно деньги? И почему попросила десять рублей? Привычная такса? Ведь обрадованная возвращением крупных денег, могла бы дать ей и пятьдесят и даже сто рублей. Ей бы только попросить, назначить цену за свою честность. Только, кажется, что надеяться на большее, чем мелочь она не может. Потому и живет так.  

Она не узнает меня, а когда я напоминаю ей тот случай, обрадовано вскидывается и взахлеб начинает рассказывать друзьям, как «спасла» меня. При этом история обрастает невиданными деталями. Правда, ее собеседникам она малоинтересна, они продолжают распивать «Максимку».  – А как вы здесь оказались? — спрашиваю. Нина жалостливо рассказывает, что внук выгнал ее из квартиры. Что живет  здесь третий год. На жизнь зарабатывает, как уже, впрочем, и так понятно, попрошайничеством. – А вы читать любите? – заприметив рядом с ней книгу, спрашиваю я. – Очень люблю, вот эта книга такая хорошая, про любовь, — отвечает она, начиная описывать ее сюжет. Причем пользуясь при этом исключительно матерными словами.

Вообще я замечаю несколько книг, лежащих в разных местах, значит, принадлежат они разным людям. – А вы тоже читаете? – обращаюсь уже к другой женщине. – Нет, — говорит она и начинает рассказывать о себе. Когда вернулась из мест заключения, жить стало  негде. В свое время посадили за то, что заколола вилами отчима насмерть. С тех пор вот мыкается. Есть у нее и ребенок, 17-летний юноша. По ее словам, они иногда встречаются. Однако на этом месте речь ее становится настолько путанной, что отличить реальное от вымышленного невозможно.

— А что это ты интересуешься? – спрашивает мужчина. – Может, купишь? У нас много эротической литературы имеется.

Отговариваясь, достаю фотоаппарат, что вызывает бурное негодование. – Меня не фотографируй, вдруг сын увидит! – И меня тоже, мама с папой узнают – убьют, — начинают они ругаться явно встревоженные. Правда, налив себе еще огненной воды, успокаиваются. Одна Нина разрешает себя сфотографировать, видимо, ей некого бояться обескуражить своим обликом…

Больше мне не о чем было спросить этих людей, с каждой выпитой стопкой слова их становились все бессвязнее, а ведь я специально приехала, как можно раньше на место их обитания, чтобы успеть застать хоть кого-то и застать трезвым.

Взрослые, относительно здоровые люди. Они не хотят меняться и пробовать улучшить свою жизнь. Побираются, голодают, мерзнут. При этом остаются по-своему гостеприимными и незлыми. Предложили же мне, незнакомому человеку, и поесть и выпить и посидеть с ними на трубе, чтобы согреться. А напоследок еще и сказали: «Ну, надо будет еще что-нибудь, так заходи...».

Странные они. Отказываются от помощи, влачат ужасное существование. Например, по их же словам зимой они практически не моются. Ведь холодно, легко замерзнуть и простудиться. Один из них, пациент 4-ой городской клинической больницы, который-то и направил меня сюда, дав верный адрес, очень просил помочь. – Ночлежку бы в городе построили. Чтобы люди не морозились. Я вон заснул на трубе, как обычно, а ее и отключили, вот и покалечился из-за этого, — рассказывал Женя, указывая подбородком на свои обрубки. У него ни рук, ни ног не осталось. — В специальные центры-то эти люди не захотят жить пойти, — говорил он. — Вот ночлежку бы само-то. Я — то в жизни уже ничего для себя не вижу, даже подумать смешно, а скольких еще спасти можно. Ведь мы бы даже платили бы за нее, кто сколько сможет. От нас бы и польза была городу. Я вот на стройках шабашил, никогда не клянчил денег. Да вы и тех, кто попрошайничает, особенно не судите. Ведь они не воровать пошли, а это уже плюс.

Несмотря на все преимущества ночлежки, расписываемые Евгением, она в городе вряд ли появится. Сотрудники областного министерства здравоохранения и социального развития, а также управления социальной защиты города говорят, что строить их резона нет. Во-первых, дорого. Во-вторых, бессмысленно. Ведь бездомные станут приходить на ночь и уходить, и не будет возможности, хоть как-то попытаться их перевоспитать и направить на верный путь.

Только вот слушая бомжей, начинаешь понимать, что не видит они себя в другой жизни. И о себе говорят, как о каком-то отдельном слое общества. Со своей моралью, пониманием чести и достоинства. И их не исправить, не изменить. Они просто такие, какие есть. Горячась, Женя дошел до того, что предложил объединить всех подобных ему людей в гильдию. Как знаете, бывают же гильдии ремесленников, воров или тех же нищих. «От нас бы польза всем была», — несколько раз повторил он. — Только бы дали возможность проводить ночи под крышей над головой. Ведь вы же даже не знаете, кто самый первый враг наш!.. Не холод, голод или милиция, как многие могут думать. Молодежь…отвязные подростки бродят по городу и силы свои пробуют на нас. Мы же ответить не можем. Сами посудите, кого сразу обвинят, если драка случится? Никто же спрашивать даже не будет, кто виноват!..