CLOAK & DAGGER // RICHARD L. TIERNEY — THE WORM OF URAKHU (1988)

ЧЕРВЬ С УРАХУ / THE WORM OF URAKHU (1988)

Из цикла новелл

про Симона из Гитты

Ричарда Л. Тирни / Richard L. Tierney

“Sorcery against Caesar”

Перевод: И. Волзуб, 2024

************************************

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

************************************

Предисловие

(Внимание: содержит спойлеры!)

Сбежав из Рима, Симон возвращается в Египет и пробует исчезнуть там. Римские офицеры же, преследуя кого-либо, замешанного в смерти императора, так просто не сдаются. Хотя это занимает у них несколько месяцев, осенью 37 г. н.э. они вновь нападают на след Симона.

Зародышем этой истории является тайна, упомянутая Геродотом. Он повествует о загадочном исчезновении персидской армии из 50 000 человек в ливийской пустыне в 525 г. до н.э. По воспоминаниям Тирни, он часто предавался раздумьям о том, что стало с этими персами. «Как только я посмотрел Дюну, то понял!» (Письмо от 9 июля 1985). Отсылки к Фрэнку Герберту в рассказе Тирни можно легко проследить: например, использование «червиной пыли», или появление самого гигантского песчаного вурма. Пустынные черви Дюны (планета Арракис) зовутся «Шай-Хулуд», и Тирни именует своё творение «Шаи-урэт-аб», что значит «Судьба, что усмиряет Сердце», т.е. Смерть. «Шаи» — бог судьбы, про которого говорится в древнеегипетской Книге мёртвых, тогда как «урэт-иб» означает «успокоившееся сердце». (Между прочим, все цитированные Симоном места из Книги Мёртвых имеют подлинный характер.) Планета, с которой прибыл вурм, называется Ураху, что, вне сомнений, является вариацией Арракиса.

Однако Фрэнк Герберт – не единственный источник вдохновения для «Червя с Ураху». Также здесь очевидно влияние Брайана Ламли. Тирни предполагает, что снабжённый тентаклями бог-вурм Шудде-М’элл «изначально происходит с Арракиса, чьи пустынные черви были его слугами. (Может ли «Шудд» быть сокращением от «Шай-Хулуд»?)… Несомненно, Червь [Шаи-урэт-аб] был доставлен на землю с Урракоса стигийскими колдунами или их потомками-гиксосами, дабы помочь освободить Шаддам-Эля (семитский вариант имени), который, конечно же, был заточён Старшими Богами эоны тому назад. Именно этот служитель уничтожил армию персов… и, столетия позже, римских преследователей Симона». (Письмо от 26 марта 1985). Брайан Ламли выказал энтузиазм к этой истории и даже дал пару-тройку советов, чтобы ройщики песка Тирни стали более схожи с его собственным ведром с червями. Сомневаюсь, что я единственный поклонник Мифоса, который получил столько радости от полной коллаборации между двумя магами, Ламли и Тирни.

Увязывание нарративного мира "Дюны" с Мифосом Ктулху может выглядеть довольно натянуто, но это не так. У обоих есть нечто поразительно схожее. Герберт и Лавкрафт одинаково черпали из аравийского/исламского фолклора, облачая остатки внеземных цивилизаций в арабское платье.

    Не будем также пренебрегать творческим подходом Тирни к древнеегипетскому суб-Мифосу Лавкрафта и Роберта Блоха. Во-первых, Тирни впервые создаёт здесь нишу для Чёрного фараона Нэфрен-Ка в египетской исторической хронологии. Оказывается, что его правление приходилось примерно на конец Среднего царства [~2055-1650 BC], начавшись сразу после правления Сэбекнэфрура (реального фараона-женщины) [она же Нэфрусэбек, последняя из XII династии, Среднее ц-во], а его продолжателем был всем известный фараон-еретик Эхнатон [он же Аменхотеп IV из XVIII династии]. Тирни подразумевает, что прямой предшественник Нэфрен-Ка, посвятивший себя богу Сэбеку (см. рассказ Блоха из серии Мифоса «Тайна Сэбека» в Таинствах Червя), подготовил почву для кошмарных атавизмов Нэфрен-Ка. Последние же, в свою очередь, ослабили Египет до такой степени, что сделали его лёгкой добычей для захватчиков-гиксосов. Что же ещё могло вдохновить Эхнатона на провозглашение его недолговременного солнечного монотеизма культа Атона, чем желание противопоставить его монотеизму тьмы своего предтечи Нэфрен-Ка? Это умный ход; ведь, как известно, религиозная революция Эхнатона по факту была стёрта из народной памяти, как и его имя со всех монументов, что послужило моделью-прототипом для создания Лавкрафтом и Блохом фараона-еретика.

Также вполне очевидно, что Лавкрафт получил имя «Ньярлатотеп» из двух имён [цикла про богов Пеганы] лорда Дансейни, «Алхирет-хотеп» и «Минартитеп»». Оба этих имени имеют по-египетски звучащий суффикс «хотеп», как и в случае «Ньярлатотеп». Последнего персонажа Лавкрафт помещает в Египте («Преследователь из Тьмы» и сонет «Ньярлатотеп»). Тирни, по-видимому, был первым, кто поинтересовался, что данный суффикс должен подразумевать. Он означает нечто вполне конкретное в настоящих древнеегипетских именах, так почему бы ему не выполнять ту же функцию и в случае Ньярлатотепа? Вы увидите, что Тирни делает с этим всем.

«Червь с Ураху» впервые появляется в Weirdbook #23/24, 1988.  

I

Если б пустыня место роднику дала бы,

Один лишь взгляд – пусть смутный, но, меж тем, и явный,

К нему припал бы странник истощённый,

Как делает примятая трава на поле!

— Омар Хайям, Рубайат

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

Симон из Гитты смотрел в сторону запада вдоль громадного песчаного простора ливийской пустыни. Вдалеке, за милями волнистых бледно-коричневых дюн солнце только что коснулось горизонта.

«Мне нужно идти на запад.» — подумал он. – «Дальше на запад, в землю мёртвых.»

Он слегка содрогнулся, хотя воздух был тёплым и не было ветра. Земля мёртвых – именно так в древних «Текстах саркофагов» писца Ани[1] называется этот обширный засушливый регион к западу от Нила. Таким образом, он используется в них как символ внушающих ужас областей, через которые душа должна пройти, чтобы достичь небесного плана Аменти.[2] Населяют же его чудовища и духи-стражи, которых можно обезвредить только с помощью должных заклинаний. Земля мёртвых – однако для Симона это был единственный шанс выжить. Вместе с ценой за его голову и отрядом римских легионеров, идущих по его следу, по факту именно восточное направление было гибельным для него!

Он обернулся назад, исследуя окружающую местность с выступа скалы, на котором стоял. Местность эта состояла из песчаных холмов и изъеденных ветром каменных формаций. Весь день он брёл по этому ландшафту на своих двоих, не считая двухчасового отдыха во время самого жаркого полуденного зноя, и сейчас ему нужно вновь поднажать. Хотя вокруг не было видно никаких римлян, он знал, что они не могут быть слишком далеко за восточным горизонтом. Проводник-предатель, который оставил его прошлой ночью, забрав верблюда и большую часть припасов, уже давно должен был вернуться к Большому оазису. Возможно, что он уже ведёт римлян на запад по его следам.

— Проклятье на тебя, Ангвикул, — пробормотал Симон, — не разбогатеть тебе за мой счёт!

Сказав это, он спустился к основанию скалы и взвалил на плечо мешок со скудными съестными припасами и бурдюк с водой, завёрнутые в его тёмный плащ. Затем он двинулся на запад. Его ноги оставляли заметные следы на песке, и Симон мысленно проклял отсутствие ветра. Эти дюны вокруг наглядно свидетельствовали о том, что ветра здесь – вполне обычное явление. Он надеялся, что ночью поднимется хоть какой-нибудь ветерок, что сотрёт его следы.

Солнце уже зашло. Дюны, ранее отливавшие розовым на своих гребнях, теперь выцвели до волнистых серо-коричневых и фиолетовых теней. Симон практически мог поверить, что идёт по волнам замороженного во времени океана – океана, что переносит души на запад, в землю мёртвых…

— Будь ты проклят, Ангвикул! – проворчал он вновь, по большей части, чтобы противодействовать овладевшему им настроению. – Коварный мелкий змеёныш![3]

Можно было не сомневаться, что римляне скорее убьют вероломного проводника, нежели разделят с ним хоть сколько-нибудь денег из вознаграждения Калигулы. Симон решил для себя, что до этого не дойдёт. Нет, пустынные ветры придут в ночи, как они всегда делают, и сотрут его следы. Затем он вернётся к Большому оазису окольным путём, возможно, найдёт там убежище в храме Птаха и будет выжидать до тех пор, пока фурор преследования не утихнет…

«А затем, Ангвикул, я клянусь, что твоя кровь обагрит клинок моей сики!»

Около двух часов он шагал вперёд, пока небо не потемнело до глубокого, насыщенного синего оттенка, что перешёл в черноту, а звёзды небесные не засияли даже ещё ярче в сухом воздухе пустыни. Над головой в небе находился великий квадрат Пегаса, и Симону на какой-то миг захотелось, чтобы этот баснословный крылатый жеребец довёз бы его до следующего оазиса, далеко на северо-запад. Над южным горизонтом замерцали звёзды Pisces Austrius,[4] кажущиеся сейчас выше, чем они были видны из Александрии несколькими сотнями миль к северу. Ярчайшая из них, именуемая кочующими племенами пустынников Фум-аль-Хут, как показалось Симону, словно бы взирала на него сверху вниз, подобно зловещему глазу.

Симон фыркнул, тряхнул головой, как если бы пытался стряхнуть с себя дурное настроение, затем опустил свой багаж на землю и вперился взглядом туда, откуда он пришёл. Полумесяц убывающей луны поднялся в небе, и за пределами её лучей он едва мог разглядеть отдалённую тёмную линию скальных отложений на восточном горизонте. В их сторону протягивались дюны, волна за волной, и над их посеребрёнными луной гребнями ясно виднелась линия его следов.

И по-прежнему не было никакого ветерка.

Нервным движением он откинул прядь чёрных волос со своих затенённых глаз. Его угловатые черты, достаточно мрачные в обычных обстоятельствах, ныне при свете луны выдавали угрюмое напряжение. Теперь ему надо было надеяться не только на ветер, но также и на большее количество скал. Будет вообще не хорошо, если слепящий солнечный свет застигнет его завтра утром среди ничем не затенённых дюн.

Он потратил несколько минут, чтобы перекусить остатками еды и запить их двумя мелкими глотками воды из бурдюка, сделанного из козлиной шкуры. После этого Симон вновь закинул на плечо свои пожитки и продолжил путь. Впереди него залитые лунным светом песчаные волны тянулись до самого горизонта.

* * *

Рабдос из Скифополя крепче сжал рукоять своего короткого меча, когда приземистая, сухощавая фигура возникла внезапно из теней. Это был всего лишь пустынный проводник, вернувшийся с разведки скального утёса.

— Ну-с, Ангвикул?

— Его там нет, — сказал худой кочевник. – Однако его следы ясно видны. Он ушёл дальше по морю из песка.

Рабдос кивнул, убрал меч в ножны и повернулся к большой массе солдат, что следовали за ним – более четырёх сотен, вытянувшихся вдоль тропы, по которой они маршировали уже полночи. Их доспехи мягко поблёскивали под луной.

— Мы отдохнём здесь около часа, — прорычал он своим ближайшим офицерам. – Зажгите факелы. Поместите их здесь в круге, за скальным выступом – мы же не хотим, чтобы наш противник их увидел. После этого приведите ко мне пленного по имени Сэпа.

Приказ был исполнен в несколько минут. Большинство солдат когорты[5] устроились снаружи круга из факелов и предались поеданию своих рационов и питью из бурдюков. Рабдос уселся на валун и прислонился спиной к камню; по бокам его находились одноглазый римский командир Лэканий и несколько его центурионов. Рабдос некоторое время пристально и хмуро взирал на бородатое, темноглазое лицо проводника. Последний же чувствовал себя неуютно под этим изучающим взглядом, нервозно подёргивая себя за тёмную бороду и часто поглядывая в сторону юго-восточных дюн.

Тут в круге света возникло несколько солдат, ведущих пленника – высокого, одетого в тёмную мантию египтянина, чья выбритая голова блестела в огнях факелов.

— Что ж, Сэпа, жрец Птаха, — произнёс Рабдос, обратив свою тяжелобровую хмурую гримасу к пленнику, — нашёл ли ты уже свой язык?

— Я уже рассказал тебе всё, что знаю. – ровным тоном ответил человек. В его спокойных миндалевидных глазах не было страха.

— Хочешь ли ты умереть под пыточными ножами, как и все твои друзья-служители?

— Ты не узнаешь от меня ничего сверх того, что узнал от них. Симон из Гитты вернул кольцо Тота-Амона в то место, откуда оно было украдено. Оно спрятано там, где его никто уже больше не найдёт. Симон ничего не сказал другим служителям об этом, кроме вышеупомянутого, и они не спрашивали его о большем. И это хорошо, ибо, несмотря на ваши угрозы, мир отныне будет в безопасности от чудовищной силы кольца.

Рабдос поднялся, гнев затмил его брутальные, грубые черты лица. Его броня лязгнула, когда он сделал шаг вперёд; огни факелов мерцали на его полированной грудной пластине и железном шлеме.

— Я знаю, к чему ты клонишь, жрец. — рыкнул он. — Ты упираешься, ожидая своей доли. Что ж, тогда она у тебя будет. Тут у нас есть, чем поживиться, клянусь Поллуксом!

— Твои взятки столь же бесполезны, как и угрозы.

— А ты осёл, лысоголовый. Как мне сообщил Авл Флакк, префект Египта, император Гай сходит с ума, желая вернуть это кольцо и поймать человека, укравшего его у него. За его возвращение он предложил награду, которая сделает любого в этой когорте богачом.

— Я не могу открыть то, что не должно стать известно.

Рабдос сплюнул на землю, затем медленно извлёк длинный кинжал из-за своего пояса.

— У Калигулы есть игра, которую он проводит с упирающимися заключёнными. Она называется «смерть от многих ранений». Я опробовал её на некоторых твоих прислужниках, и думаю, что они поведали мне всё – если вообще что-либо знали. Но ты – ты был главой их храма. Ты должен знать.

Египтянин перевёл свой презрительный взгляд вдаль, воззрившись на залитые лунным светом дюны за пределами круга факелов.

— Я умру здесь. – сказал он. – А вы умрёте там.

Рабдос отметил, что Ангвикул украдкой сделал знак отвращения зла. В глазах проводника светился страх.

— Ангвикул знает. — продолжал пленный жрец. – Он слышал старые предания. Спроси его.

— Спросить о чём? – Рабдос обернулся к проводнику. – О чём болтает этот старый ворон?

— О древней… легенде. – Ангвикул бросил быстрый взгляд в сторону песчаного раздолья. – В ней говорится, что Апофис, Великий Змей, спит… где-то там…

— Ха! – Рабдос снова сплюнул. – Жрец, если ты пытаешься сбить с толку моих людей этой болтовнёй про тёмные легенды…

— Легенды? – Сэпа ласково улыбнулся. – Была ли то легенда, что Камбис, персидский завоеватель, послал армию из пятидесяти тысяч воинов через эти пустыни более пяти столетий тому назад? Он надеялся поживиться богатством Оазиса Амона, что на северо-западе, однако его армия так и не дошла туда. И ни один персидский солдат не вернулся тогда из пустыни!

Рабдос почувствовал укол беспокойства. Он часто слышал эту историю прежде.

— Не пытайся испугать нас баснями про змей, жрец. Геродот пишет, что та армия погибла в великой песчаной буре.

— Именно. Однако Апофис известен грекам и римлянам как Тифон. И разве не Тифон – повелитель великих ветров, что приходят с юга?

— Замолкни! – Рабдос яростно ударил египтянина по лицу открытой ладонью. – Я вижу твою игру, однако она не сработает. Тебе не удастся сыграть на чувствах моих людей с помощью своих суеверий.

— Мой хозяин, — нервно произнёс пустынный проводник, — быть может, нам стоит прислушаться к нему. Мне тоже доводилось слышать истории…

— Ну-ка заткнись, Ангвикул. – Рабдос повернулся обратно к жрецу, на его широкой физиономии появилось насмешливое выражение. – Тебе не отпугнуть нас, египтянин. Звон монет звучит громче, чем шёпот суеверий. Если ты не захочешь сотрудничать, то умрёшь от тысячи ножевых ранений. Мы же потом выйдем в дюны и всё равно приведём назад твоего прислужника-ренегата.

— Ага, и есть ещё кое-что. – сказал в ответ жрец. – Император, несомненно, должен сильно бояться Симона из Гитты, ведь он приказал целой когорте легионеров вместе с тобой гнаться за ним. Возможно, он поступил мудро, ибо Симон – не обычный человек.

Рабдос сердито нахмурился, ведь египтянин задел его больное место. Если бы ему была дана свобода выбора, он бы собрал быстрый отряд из примерно дюжины закалённых ветеранов; разумеется, не более двух десятков максимум. Но император и префект Флакк обоюдно посчитали необходимым собрать целую когорту.

— Мы ничем не рискуем, жрец. Мы будем гнать этого самаритянина до предела его возможностей, пока он не рухнет где-нибудь в пустыне. Тогда мы притащим его обратно в Александрию, где Авл Флакк придумает для него ещё более убедительные уговоры, чем даже тысяча порезов.

— А знаешь ли ты, что Симон – боец, что выжил после двух лет на ваших римских аренах?

Рабдос расхохотался от души.

— А я выжил шесть лет в легионах, Сэпа, и ещё четыре года на тюремном острове Понтии! Я убил во много раз больше людей, чем этот твой Симон, и я не сомневаюсь, что прикончу его в поединке, если до этого дойдёт. Однако император желает получить его живым.

— Симон ещё и маг, – продолжил жрец, — обучавшийся адептами Персии и страны Кем[6] в искусствах, о которых тебе неизвестно ничего.

Рабдос кивнул, цинично ухмыляясь.

— Ага, и его наставники были вроде тебя. Однако твои искусства не помогли тебе, разве нет? И ему они тоже вряд ли помогут. Детские умения маскировки и иллюзии не смогут спрятать твои следы на дюнах.

— И всё же эти искусства помогут мне, слуга Рима. Они позволят мне управлять твоими действиями.

— Что? – Рабдос настороженно напрягся и крепче схватил свой кинжал. Стражники, позволившие было жрецу свободно стоять, тут же придвинулись ближе к нему и вновь схватили его за руки.

— Смотри, — спокойно произнёс египтянин, — когда вы пойдёте через пески, то откроетесь для двух ужасных противников – великого змея Апофиса и мага Симона. И либо один, либо другой из них прыгнет на тебя, когда ты меньше всего этого ждёшь – прямо вот так!

Быстрым, плавным и вместе с тем неторопливым движением жрец кинулся к Рабдосу, оставив свой тёмный плащ в руках удивлённых стражников. Командир когорты едва смог избежать рук, пытающихся вцепиться ему в горло, и вонзил свой кинжал по самую рукоять в грудь египтянина. Жрец тут же рухнул наземь, перекатился на спину, содрогнулся всем телом и замер. Рабдос, склонившись над ним, увидел тёмное пятно крови на тунике Сэпа и исчезающую улыбку на его губах.

— Он меня разыграл, клянусь Палладой! – прорычал он. – Хитрый шакал использовал мои собственные боевые инстинкты против меня же, чтобы избежать пыток. Если этот Симон столь же хитёр, как и он, нам и в самом деле нужно быть осторожными!

Рабдос выпрямился, вытер кинжал о рукав своей туники, затем убрал его в ножны.

— Идёмте, парни, мы сворачиваем лагерь и маршируем на запад. Я хочу поймать Симона из Гитты прежде, чем пройдёт ещё день – и он мне нужен живым.

Пока солдаты спешно паковали своё снаряжение и закидывали его на плечи, Рабдос обратил внимание, что Ангвикул смотрит на юго-запад и тихо бормочет что-то по-египетски.

— Что ещё за чушь ты там несёшь? – потребовал он. – Повтори это на понятном греческом.

— Это заклинание из «Текстов саркофагов» Ани, командир. Никто не входит в эти области без того, чтобы произнести их заранее. Это молитва против Апофиса: «Сгинь, ползи прочь от меня, о змей. Вернись на дно того озера Бездны, в которое Древние изгнали тебя…»

— Заткнись, — оборвал его Рабдос с отвращением. Затем, увидев озабоченные взгляды нескольких своих офицеров:

— Не берите в голову бредни этого суеверного погонщика верблюдов, парни! Думайте лучше о награде императора.

Снаружи круга факелов послышались одобрительные возгласы и рукоплескания людей. Рабдос довольно осклабился. Эти римские легионеры были жёсткими, практичными. Затем он ощутил, как Ангвикул дёргает его за рукав туники.

— Прошу прощения, командир, если моя молитва вызвала затруднения. Это просто привычка, распространённая среди нашего оазисного народа. Теперь же, если ты заплатишь мне деньги, что обещал, я отправляюсь восвояси.

Рабдос окинул взглядом кочевника, после чего грубо рассмеялся.

— Ты что, взаправду боишься идти вместе с нами дальше в пустыню, э?

— Н-нет… но ведь следы нужного вам человека очевидны. Конечно же, вы можете двигаться по ним отсюда без моей помощи.

— А что, если поднимется ветер и сотрёт их? Как тогда мы сможем найти его без твоей экспертизы, маленький пустынный змей?

— Этой ночью ветра не ожидается. – ответил Ангвикул.

— И откуда тебе это известно?

Стройный проводник, казалось, нервно принюхался к воздуху.

— Я из пустынного племени. Мне известно такое. Ветра не будет.

— И всё же ты пойдёшь. Ты получишь свою плату, когда Симон из Гитты будет в моей власти, живой и способный говорить.

— Я доверюсь тебе, командир. Когда вы вернётесь с Симоном к Большому оазису, то сможете заплатить мне…

Вновь Рабдос громко расхохотался. Затем его лицо посуровело.

— Идём, маленький змей, и не трать больше моего времени. Ты получишь свои деньги, когда и все остальные их получат. И тебе придётся потрудиться для этого не меньше других!

Факелы были погашены; легионеры вновь выстроились в длинную линию. Ангвикул, идя рядом с Рабдосом, пока тот суетился, выкрикивая приказы, вдруг напряжённо пробормотал:

— Не давай им маршировать в унисон, командир. Пусть они идут как хотят.

— Э? – Рабдос поглядел вниз на нервного маленького человечка. – Это что, ещё одно из твоих пустынных суеверий?

— Называй это как хочешь. Кочевники избегают пересекать эту часть пустыни, маршируя в больших группах, так как боятся, что ритмическая поступь многих людей может пробудить Великого Змея, что дремлет под песками.    

Смех Рабдоса в этот раз прозвучал резким рёвом в ночной тиши.

— Не беспокойся, маленькая ящерица, в этих рыхлых песках в принципе нет смысла пытаться маршировать, хах!

Пока когорта двигалась по залитым лунным светом дюнам, Ангвикул осознал, что смех командира был несколько вымучен. Даже этот грубый и брутальный человек почувствовал смутную угрозу, что пребывала здесь, среди песка и звёзд. Поняв это, пустынный проводник вновь ощутил холодок предчувствия и начал бормотать неслышную молитву к Осирису.

* * *

Ноги Симона устало волочились, пока он брёл вдоль осыпающихся песчаных дюн. Звёзды Ориона и Карины заменили Пегаса и Рыб. Низко на юге горел яркий Канопус, его белизна плавно переходила в насыщенный серно-жёлтый, когда рассвет начал слегка окрашивать индиговую черноту небосвода.

Он помедлил и обернулся в сторону, откуда пришёл. При свете занимающейся зари вереница его волочащихся следов была отчётливо видна на поверхности гладкого песка, безнадёжно бросаясь в глаза. Устало ругнувшись себе под нос, Симон поднял бурдюк с водой и сделал маленький глоток. Бурдюк был пуст больше, чем наполовину. Симон знал, что ему нужно как можно скорее найти укрытие, прежде чем солнце поднимется высоко, или же он действительно окажется в тяжёлом положении.

Продолжая идти на запад, он теперь видел в усиливающемся свете отдалённые выступы тёмного камня – остров в этом море из песка, что лежал немного к югу от его западного курса. Ему было бы неплохо укрыться там. При удаче в этих скалах может оказаться небольшой природный карман с водой; а может и ветерок прилететь, что сотрёт его следы…

Прошёл час. Канопус и Сириус померкли вслед за меньшими звёздами. Солнце пылало, раскалившись добела над восточными дюнами. Симон ощущал его жар, так что снял плащ и продолжил брести.

— Анэт-хэру-эк, итха эм Хэпера, — отстранённо пробормотал он. – Почтение тебе, кто приходит как Хэпри, творец богов. Ты встаёшь, ты сияешь, освещая землю…

Это была приветственная молитва к рассвету из «Текстов саркофагов» божественного писца Ани; мольба к Солнцу, направленная против тьмы смерти. Но Симон знал, что сегодня для него не будет благословений от Хэпри, рассветного солнца.

Прошёл ещё час, затем другой. Гортань Симона горела. Он опустился на колени и сделал долгий глоток драгоценной воды, после чего решительно завязал бурдюк. Скальный выступ маячил уже ближе, его практически отвесные склоны из тёмного камня казались чуть ли не вертикальными, резко вздымаясь из окрашенных светом песков. Окажется ли вскоре этот тёмный остров в море дюн его могилой?

Послышалось хлопанье крыльев. Симон повернулся и увидел чёрную птицу слева от себя, что уселась на песок. Это был не стервятник, но крупный голубь. Вот он подошёл к Симону, тихо воркуя, пока не оказался на расстоянии длины руки от него. Симон глядел на него в удивлении. Птица остановилась и склонила голову набок, глядя на него одним глазом, который был столь же глубокого синего цвета, что и вечерние небеса.

Чёрный голубь, с глубоко-синими глазами…

Очарованность Симона прошла. Здесь, перед ним была поддерживающая жизнь плоть и кровь…    

И стоило только этой мысли пронестись в его уме, как птица вспорхнула в воздух и была такова – уменьшающийся чёрный контур, что уносился прочь в сторону темнеющего скалистого утёса на юго-западе.

Симон поднялся на ноги, новая надежда обновила его энергию. Стервятник или даже ворон могут забраться настолько далеко в эти безводные пустоши, но голубь? Едва ли! Несомненно, его присутствие указывает, что здесь имеется вода и, возможно, даже растительность в тени скалы.

Прошло ещё два часа. Было уже около полудня, когда Симон дотащился до основания массивного каменного выступа и упал в его тень. Разочарование сменило его надежду. Здесь не было воды – ничего, кроме песка и камня…

По мере того, как сила медленно возвращалась к нему, он заметил то, что ускользнуло от его ослеплённого солнцем взгляда во время приближения. Скалистый отрог, в чьей тени он лежал, не был натуральным. Он был сформирован из огромных каменных блоков, которые были гладко вырезаны и пригнаны один к другому без использования извести.

Симон медленно поднялся. Там, где отрог соединялся с подножием восточного утёса, располагалась каменная лестница, уходящая под углом вверх. На вершине этой лестницы, прямо на каменном навесе стояла молодая темноволосая девушка, завёрнутая в белое одеяние.

to be continious...