2006 год наконец-то нарушил традицию: два раза подряд четные годы (2002 и 2004) были очень бедны на хорошую фантастику. Новых имен не появилось, однако несколько писателей вышли, как мне представляется, на качественно новый уровень. Пойдем по порядку. (Оставляю за собой право умолчать о тех книгах – и русских, и переводных, – которые не произвели на меня впечатления. Что-то, несомненно, ускользнуло от моего внимания.)

Самым заметным и значительным романом года, несомненно, стала поэма (хоть и звучит это странно): «ЖД» Дмитрия Быкова («Вагриус»; премия братьев Стругацких, «Филигрань»). Книга и теперь вызывает у меня такие же смешанные чувства, как при первом прочтении (мою хазаро-украинскую душу поэма многим возмущает), но это именно тот случай, когда оценивать сочинение следует по масштабу замысла, а не только по личным впечатлениям о результате. Быков снова и снова делает то, на что никто больше не осмеливается, – спасибо ему.

Назову еще несколько романов, которые мне по тем или иным причинам не близки... Нет, не совсем так: «ЖД» мне тоже не близко, однако чрезвычайно интересно. А вот другие книги оказались мне интересны в меньшей степени. В алфавитном порядке:

«Даймон» Андрея Валентинова («Эксмо») – хроника фашистского переворота на Украине накануне и во время парламентских выборов 2006 года. Автор, на мой вкус, слишком всерьез принимает те фантастические теории, на которых основан весь «Сферический цикл». В прошлогодней «Омеге» (лауреате «Мраморного фавна») перемещения сознания между временами и мирами были, в конечном счете, метафорой утерянного времени, утраченного места в мире, – теперь же они означают только то, что означают. Но, как бы то ни было, Валентинов – едва ли не единственный автор актуальных текстов в нашей жанровой фантастике, и «Даймон» внимания, безусловно, заслуживает.

«Я, хобо: Времена смерти» Сергея Жарковского («ПринТерра-дизайн»; премии «Портал – Открытие себя», «Бронзовый Икар») – чрезвычайно любопытный жанровый и языковой эксперимент; едва ли не самая странная космоопера, которая мне попадалась. Текст нарочито перегружен – тем-то мне и чужд; объективно же вещь прелюбопытная.

«2017» Ольги Славниковой («Вагриус»; премии «Букер» и «Студенческий Букер»): в последние годы – самая блестящая подделка под настоящую литературу.

«Шайтан-звезда» Далии Трускиновской («Форум»; премии «Звездный мост», «Портал»; книга первая [1998] получила премию «Большой Зилант» в 2000 г.) – точная стилизация под «Тысячу и одну ночь» с изощренной «матрешечной» композицией. Но семьсот страниц для чистой стилизации – не многовато ли?

И была еще одна книга, прошедшая полузамеченной; а между тем удовольствие я от нее получил настоящее, неподдельное и, вероятно, большее, чем от любой другой книги 2006 года: «Слово Оберона» («Королевское Обещание») Марины и Сергея Дяченко («Эксмо»). Авторы решили задачу, которая – в социальном плане – не менее важна, чем та, которую поставил Быков (я не шучу). Они написали отличную не-гаррипоттеровскую подростковую фэнтези, увлекательную, жутковатую, богатую на выдумку – словом, правильную. Подробнее – в моей рецензии на украинское издание.

Лучшая повесть года – собственно, мини-цикл из двух повестей: «Храбр» Олега Дивова (премия «Портал»), который я также отрецензировал. Можно спорить о том, имеет ли прямое отношение к фантастике эта необычная «реконструкция» жизни Ильи Муромца (кавычки намеренные), но текст действительно хорош и даже приятен, несмотря на кровь и жестокость: парадокс, но кажущийся.

А вот «Дагор» Марии Галиной – повесть чрезвычайно яркая и при этом умышленно неприятная. «Колониальные ужастики в духе Лавкрафта» (по определению автора) не для того пишутся, чтобы «нравиться». Но написан «Дагор» сильно: ощущение непрочности существования на грани неведомого и нечеловеческого, которое так сильно в английской литературе конца XIX-XX веков, в повести Галиной передано почти безукоризненно.

Упомяну еще две повести, которые пришлись мне по вкусу, ибо вкус у меня британофильский: «Замок для призрака» Павла Амнуэля и (не английская, но ирландская) «Родина» Аси Михеевой.

Рассказ Марии Галиной «Спруты», который получает «Мраморного фавна» как лучшее произведение малой формы, – эксперимент еще более необычный, чем «Дагор». Снова – «лавкрафтовский ужастик», но на этот раз в иное увлечены Тургенев, Мопассан, Жюль Верн; читатель, понимающий, какие именно тексты обыгрываются, получит двойное удовольствие.

«Барская пустошь» Святослава Логинова (премия «Интерпресскон», мемориальная премия Кира Булычева) – рассказ, по мнению многих читателей, чересчур прямолинейный, едва ли не лубочный. В этих упреках, вероятно, есть своя правда; однако романтика прошлого, которую нужно возродить людям настоящего; однако плотность текста, зримость изображаемого... словом, это Логинов, и мне «Барская пустошь» понравилась. Любопытно, что фабульно она чрезвычайно напоминает «Замок для призрака» Амнуэля – и совершенно не похожа на него во всех прочих отношениях.

Эссе Логинова «Сослагательное наклонение» (альтернативная история с развилкой во время персидского похода Стеньки Разина; премия журнала «Полдень, XXI век») написано мастерски, однако «Мраморный фавн» в этой номинации присуждается Андрею Валентинову за «избранные места из переписки с друзьями» под общим заглавием «Еще раз повторюсь...» Уже традиционная оговорка: я во многом не согласен с автором, но «с умным человеком и поговорить любопытно», а Валентинов очень умен, и его размышления об истории и литературе (почти сто страниц!) читаются с увлечением.

И, как обычно, чрезвычайно обширен список интересных публикаций в размытой области, которую условно назовем «Критика, публицистика, литературоведение».

Прежде всего: вышло несколько заметных книг – а давно ли было затруднительно найти хорошую статью? Третий том «Неизвестных Стругацких» Светланы Бондаренко (премия «Интерпресскон»), «Завоевание Марса. Марсианские хроники эпохи Великого Противостояния» Антона Первушина (АБС-премия), «Альтернативная история: пособие для хронохичхайкеров» Сергея Соболева (премия «Бронзовая улитка») – в высшей степени профессиональные и нужные книги. А я остановил свой выбор на «Горизонтах оружия» Григория Панченко (премия «Портал»): увлекательный рассказ о различных видах оружия, о том, как оно применяется в мирах фантастики (в основном, неверно) и как может применяться. Подзаголовок не обманывает: это действительно ««ликбез» для фантастов и не только». В книгу вошло эссе «Краткое введение в драконоведение» (в соавт. с Константином Асмоловым) – прошлогодний лауреат «Мраморного фавна»).

Четыре отличные книги, – но и хороших статей было немало: «Голос жителя Земли» Владимира Борисова (о Станиславе Леме), «Потерянный рай шпионского романа» Даниэля Клугера, «Еще раз к вопросу о картографии вымысла» Сергей Чупринина.

Вероятно, лучший, самый глубокий и жесткий обозреватель российской фантастики последних лет – это Олег Дивов. Его «Последний трамвай в мейнстрим» получил премию «Роскон», но на меня большее впечатление произвела статья «Цена вопроса», оставшаяся на странице Живого Журнала Дивова. Кто ясно мыслит, тот четко излагает. Эссе Дивова «На что годится шестизарядник» – отнюдь не о фантастике, но о Диком Западе; однако не могу не рекомендовать.

Номинация «Переводная книга». ...И все-таки Терри Пратчетт. «Джонатан Стрендж и мистер Норрелл» Сюзанны Кларк (2004, премии «Хьюго», «Локус-дебют», Всемирная премия фэнтези; «АСТ»-«Транзиткнига») – книга, конечно, эпохальная, но, мне кажется, не вполне выполнившая обещания.

А вот «Carpe Jugulum» Пратчетта (1998; «Домино»-«Эксмо») – одна из самых глубоких и самых страшных его книг; роман о самоуверенном зле и обычных людях, об отчаянии и борьбе, об истинной вере, о том, с чего начинаются все преступления – со взгляда на людей как на вещи. Пратчетт снова превзошел самого себя; и со времен Честертона никто так не говорил о религии.

Есть одно только «но», которое касается не самих книг, а их русских изданий: переводы. Чертовски обидно, что в обоих романах есть хорошие переводческие находки, а при этом – блестящий ироничный стиль Сюзанны Кларк заметно потускнел; а при этом – совершенно неверно выбрана интонация русского Пратчетта, и перевод снесло в какую-то разухабистость именно там, где оригинал строг и мрачен. О смысловых ошибках и не говорю. Свое критическое мнение о переводе «Стренджа и Норрелла» я имел возможность высказать в рецензии, а на разбор «Carpe Jugulum» у меня духу не хватило.

Другие замечательные книги: «Последний герой» Терри Пратчетта с конгениальными иллюстрациями Пола Кидби (2001; «Домино»-«Эксмо») – один из самых смешных романов о Плоском мире (и умный, конечно, и серьезный); и перевод в целом хорош. «Звездная пыль» Нила Геймана (1997-98, Мифопоэтическая премия фэнтези; «АСТ»-«Транзиткнига») – очень правильная история о землях, что лежат за пределами ведомых нам полей.

«Зимняя сказка» Марка Хелприна (1983; «Домино»-«Эксмо») – нью-йоркский магический реализм, североамериканский вариант «Ста лет одиночества». Очень вязкий текст – и, разумеется, «Маленький, большой» Джона Краули гораздо сильнее, – однако и Хелприн хорош.

Конечно, я должен упомянуть сборник Дж.Р.Р.Толкина «Чудовища и критики и другие статьи» (1983; «Elsewhere») – тщательно подготовленное филологическое издание, которое не портят и неизбежные ошибки (впрочем, немногочисленные). Уж простите, редакторская привычка искать недочеты въелась в меня неискоренимо...

И напоследок. В мартовском номере «Реальности фантастики» за 2007 год опубликована первая часть известной (скандально известной) статьи Станислава Лема «Science Fiction: безнадежный случай – с исключениями». Комментарии к ней предложили написать Роману Арбитману, Андрею Валентинову, Марии Галиной и вашему покорному слуге. Главный вопрос был таким: в какой мере неутешительный диагноз, который Лем поставил англоязычной НФ 1960-х гг., приложим к нашей фантастике?

Мои соображения по этому поводу следуют ниже (я сократил лишь то, что имеет прямое отношение к самой статье Лема).

Может показаться странным, что я нападаю на современную русск(оязычн)ую фантастику после того, как отметил урожайность 2006 года, – но будем различать отдельные удачи и общее состояние литературы, тем более, что... словом, читайте:

Одна из самых характерных черт массовой культуры – отсутствие памяти. Зачем перечитывать и тем более переиздавать, если уже подоспело что-то «актуальное»? Фэндом уже обеспамятел. Нет, не матерые фэны, хранители традиций, а фэндом в целом. Сошлось два фактора: в классической советской НФ оказалось куда меньше долговечных текстов, чем когда-то казалось, – а то, что пережило свое время, оказалось невостребованно, так сказать, ан масс. Бьюсь об заклад, что названия десяти лучших рассказов Кира Булычева или Севера Гансовского ничего не скажут даже большинству читателей «РФ» (буду рад, если ошибаюсь). А ведь это – литература, без скидок, и фантастика – первоклассная.

Что из этого следует? Радикальное отсутствие традиции глубже, нежели пять-десять лет. Всё, что наработано двадцать – тридцать лет назад, оказывается совершенно невостребованным, объектами подражания становятся сегодняшние хиты, которые устареют послезавтра. Это означает – неуклонный регресс, подражание подражателям. Вот фантасты открыли велосипед, а следующие – садовую тележку. Большим достижением оказывается самобеглый экипаж на паровой тяге, значительным нововведением – завитушка на визитной карточке. В первой половине 1990-х лучшие наши фантасты скрестили отечественную литературную традицию (важны оба слова) с многолетним опытом англоязычной фантастики. Ничего столь же значимого с тех пор не возникло. Я говорю не о хороших текстах – они-то появляются, хоть и нечасто, – но о прорывах, о радикальной новизне в книгах молодых авторов. Да и не только молодых.

И вот тут-то мне придется обратиться к затрепанному слову «мейнстрим». Мейнстрим традицию как раз сохраняет. Каждая новая книга оказывается в контексте не последних двух-трех лет, а десятилетий, если не столетий. В мейнстриме, как показывают подсчеты культурологов, «современность» – это столетие. Александр Блок – современный русский поэт, с ним спорят, на него нападают! А у нас – актуальны Александр Богданов и Вера Крыжановская-Рочестер? Разве что Александр Грин.

Отсюда – еще одно следствие (вернемся к нашим велосипедам). Фантастика «гетто» обречена заново открывать темы и приемы, давно ставшие традиционными в мейнстриме. Какой новаторский роман – «Стоя на Занзибаре» Джона Браннера! Приемы сорокалетней давности наконец-то добрались до НФ! А в отечественной фантастике и этого нет (не считая нескольких, не слишком, на мой взгляд, удачных опытов 1980-х годов). Если бы теоретики постмодернизма узнали, что называют этим словом в нашей фантастике... Поверьте на слово, постмодернизма у нас в помине нет. Авось и дорастем, когда все прочие уже перерастут.

Когда безусловно талантливые писатели, первого ряда писатели! – провозглашают, что «фантастика спасет мейнстрим» или что у нас имеется собственный мейнстрим, ихнего мейнстримнее, – выглядит это совсем тоскливо. Потому что всем хорош фэндом, одним плох: планку здесь устанавливают на таком уровне, что любой опытный автор ее не заметив перешагнет (хотя в последнее время и опытные всё больше спотыкаются). А рожденные ползать и на такую высоту смотрят снизу вверх – у них собственная планка, на уровне «грелки».

У мейнстрима – при всей его тусовочности, групповщине и т.д., и т.д. – есть одно преимущество перед фэндомом. В мейнстриме знают – все знают, доказывать не приходится, – что есть тексты, которые к литературе не имеют отношения. Разве что русскими буквами написаны. Нет, конечно, всегда найдутся эстеты, которые и Проханова с Сорокиным хвалить будут, – но за что хвалить? За литературные достоинства, которые якобы в их книгах наличествуют. Литературные! В крайнем случае скажут: очень своевременная книга, хотя и написана плохо. В фэндомской рецензии, пусть и написанной тем же критиком, «хотя...» куда-то исчезнет.

Разная система оценок, вот в чем дело. И вместе им не сойтись.

...Упрощение, постоянное и неуклонное упрощение, осознанное или бессознательное. Китч, надергавший что попало из «большой литературы»... об этом отлично написал Лем, и я не стану его повторять. Только одно замечу. Надо, надо помнить, что фантастика – это не только Хьюго Гернсбек и Артур Кларк, это и Борхес, и Чапек, и Гессе, и Оруэлл. Не для того помнить, чтобы выстраивать ряд «Гомер, Мильтон и Сидоров». Всего лишь – чтобы знать свое место в ряду. Хотя бы хронологическое. Это, кажется, единственный выход из той культурной замкнутости, в которой наша фантастика пребывает. И опять-таки – хорошая основа для оценок.

...Страшные слова «Печатается в авторской редакции» медленно убивают литературу. Наши авторы гордятся тем, что в редактуре не нуждаются. Ах, если бы! Комично выглядит (для потомков) редактор Максим Горький, когда пытается обтесать стиль Андрея Платонова, чтобы сделать его обычной, приемлемой «литературой». Но современный фантаст, на каждой странице грешащий не против грамматики даже – против вкуса и меры... нет, ничего комичного я в этом не вижу.

Грустно – да, и грустно не за авторов («они яблоко съели», как говорил Иван Карамазов), а за книги. Еще одна «почти хорошая», «почти отличная» книга, очередной «недошедевр», десять ляпов на первой странице, зато редакция – авторская. Нет, конечно же, когда редактор диктует писателю, что и как делать, это невыносимо. Но когда всевластный произвол сменяется всеобщим равнодушием, хорошего в этом тоже ничего нет. Совсем молодые авторы якобы «хотят учиться», но не учатся ничему, потому что понять, в чем их ошибки (хотя бы стилистические) могут, а вот искусством обходиться без них так и не овладевают. Фантасты же старшего поколения слишком часто дают им индульгенцию – просто своим примером.

Выхода из замкнутого круга фантастов в «высший свет» литературы нет – или почти нет. Ну, вырвался Пелевин – а толку-то? (Конечно, если не считать тиражей и славы... Но для нас это не главное, так ведь?) Доказывать своим и чужим, что «и мы, Химка, люди», – по меньшей мере бессмысленно, а пожалуй что и унизительно. Сами предложат и сами всё дадут – как вручили премии за вклад в американскую литературу Рэю Брэдбери и Стивену Кингу. Да, для этого нужно быть Брэдбери – а кто мешает? Нет, путь только один – не давать послаблений ни себе, ни коллегам (вопреки пресловутой «корпоративной этике«!). Ножку маленькой, душу большой, а книгу талантливой не сделает ничто.

Общелитературные требования – единственные, которым надо подчиняться, и подчиняться рабски. Не выдавать жонглирование жанрами за эксперименты. Не решать «на коленке» этические проблемы тысячелетней выдержки. Не дергать читателей за ниточки, следуя давно проверенным методам, – и объявлять это тонким проникновением во внутренний мир современного человека. Не называть чтиво для тинейджеров взрослой литературой – как минимум!

Ведь когда-нибудь спросят: что мы, собственно, можем предъявить? Фантастика по ту сторону фэндома – это Толстая, Быков, Иванов. А много ли мы предъявим – такого, за что не стыдно?

NN жаловался графу Орлову: «На меня клевещут, якобы я беру взятки!» – «Не беспокойся, – ответил ему Орлов. – Про меня в Италии тоже врали, будто я ворую статуи, а как перестал красть, то и врать перестали».

Никогда не переведутся снобы, для которых фантастика так и останется «чтивом», но если мы хотим, чтобы на нее поменьше клеветали... В общем, вы поняли.

(Два комментария к вышесказанному:

Слова о «грелке» вовсе не означают, что в числе лауреатов конкурса не было талантливых авторов, – надеюсь, из контекста ясно, что я имею в виду даже не средний уровень, а общую тенденцию.

На вопрос «Много ли мы предъявим?» я, собственно, ответил выше – перечислением заинтересовавших меня произведений 2006 года. Но какой процент составляют эти тексты от общего количества печатной фантастической продукции? Нет, хватит, хватит воровать статуи!)